Великий океан - Иван Кратт

Девушки тоже выскользнули из своей комнаты и восхищенно разглядывали чужеземцев, а маленькая Кристина схватила за руку Консепсию, не замечая, как пальцы той задрожали.

Ужин прошел шумно и весело. Домашние вина, а главное ром, доставленный с корабля, — Резанов приказал отправить целый бочонок, — разогрели и без того приподнятое настроение. Гостям казалось, что они давно уже знают друг друга.

Резанов сидел далеко от Консепсии, рядом с хозяином и губернатором. Но девушка два раза уловила его внимательный взгляд и нахмурилась, когда Кристина шепнула, что русский на них смотрит. Она так еще и не знала, получил ли Резанов послание, и то, что он не подошел к ней и ничего не сказал, мучило и угнетало. Быть может, он осудил ее поступок? Расстроенная и озабоченная, она еле отвечала на вопросы Кристины и соседа — низенького глуховатого испанца — и старалась не глядеть в сторону приезжих. Однако ей это плохо удавалось. Она видела их веселые лица, улыбку Резанова, беседующего с комендантом и губернатором. Видела, как дон Ариллага часто задумывался и забывал выпить вино.

За столом становилось все оживленней. Домоуправитель, не привыкший к пиршествам, не успевал наполнять бокалы. Монтерейские офицеры пили за здоровье русских, безостановочно тараторили женщины, Лансдорф, сняв очки и размахивая ими, уговаривал Хвостова спеть гимн. Потом Резанов предложил тост за испанского короля. Двадцать один раз прогремели пушки крепости. «Юнона» салютовала таким же количеством выстрелов.

Общее оживление постепенно передалось и Консепсии. Она успокоилась, отвечала на вопросы, шутила и смело встретила взгляд Резанова. А затем неожиданно обняла Кристину и поцеловала ее светлые мягкие волосы.

— Тебе весело, Конча, да? — обернулась та радостно и, забыв своего соседа — молоденького лейтенанта, — защебетала, глядя снизу вверх сияющими глазами. — Ты самая красивая и ты очень нравишься всем, да? Мы скоро будем танцевать, и я буду тобой любоваться, да? И русские будут танцевать, да?

— Да, Крис. Да…

Танцевали фанданго. Пожилые гости сидели у стен на стульях и диванах, в коридоре впереди любопытствующих индейских слуг разместился оркестр.

Круг то сужался, то расширялся, пара все больше убыстряла движение. Потом музыка стала нежнее и тише, танцоры постепенно сближались и, наконец, остановились друг против друга. Это были Консепсия и сосед Кристины — молоденький лейтенант. Девушку почти нельзя было узнать — так преобразил ее танец. Она казалась выше и старше, темные волосы, не скрепленные гребнем, растрепались, щеки побледнели. Она видела непритворно восхищенный взгляд Резанова, сидевшего рядом с ее матерью, видела, как он склонился к той и что-то сказал, отчего донья Игнасия с благодарностью взглянула на него и опустила веер.

Консепсия закончила танец и, оглушенная бурными возгласами одобрения, выскользнула на галерею. Здесь было прохладно и темно, лишь падавший свет из окон зала выхватывал у мрака столбы и перила, увитые зубчатыми виноградными листьями, ветки деревьев с белыми цветами. Каменные стены дома приглушали музыку.

Консепсия прислонилась к стене и несколько минут стояла так, вдыхая ночной воздух. Губы ее были полураскрытыми, сползшая с плеч легкая накидка обвилась вокруг тоненькой талии. Девушка не двинулась даже тогда, когда раздались шаги и перед нею очутился Резанов. Николай Петрович подошел совсем близко.

— Я боялся, что сегодня не увижу вас, синьорита. Ваш танец был прекрасен, и я искал вас, чтобы поблагодарить за него.

Консепсия, словно пробуждаясь, повернула к Резанову свое лицо.

— Не надо, синьор Резанов…

Ему показалось, что в глазах ее блеснули слезы.

Резанов умолк. Он шел, чтобы поговорить с ней о записке, пожурить и предостеречь — ведь девушка рисковала навлечь на себя большую неприятность, — но ничего этого не сказал. Он догадывался, что происходит сейчас в душе Консепсии, и хотел уйти.

За стеной снова послышались крики, возгласы, заглушившие оркестр, потом опять донеслись звуки скрипок.

Консепсия, наконец, справилась со своим волнением.

— Слушайте, синьор Резанов! — она повернулась к нему и, положив руку на расшитый обшлаг мундира, заговорила уже деловито и быстро. — Я обещала Мадонне, что буду помогать вам, и потому хотела сегодня вас увидеть. Губернатор получил секретные депеши от вице-короля, читал их монахам. Я не видела их. Кто знает! Может быть, ничего важного, но я думаю, вам надо знать… Я не хотела портить вам праздник. Вы были так веселы. Но не понимаю, как это вышло…

Консепсия доверчиво посмотрела на него, смутилась, пальцы ее соскользнули с рукава. Затем торопливо покинула галерею.

Резанов возвращался на корабль вдвоем с Хвостовым. Давыдова и Лансдорфа засадили играть в карты, хотя Давыдову хотелось спать, а Лансдорфу петь, их не отпускали ни на минуту. Николаю Петровичу пришлось оставить их до утра.

Было уже поздно. Ночной туман скоплялся между холмами, медленно сгущаясь и поднимаясь все выше и выше. Ехавший в полусотне шагов позади, Резанов не различал ни лошади Хвостова, ни самого всадника. Слышал только стук копыт да пофыркивание коня. Но Николай Петрович ехал уверенно — дорога всюду ровная, идет под скалами, и до берега рукой подать. Он нарочно не догонял своего спутника, чтобы наедине обдумать еще раз слова губернатора, сказанные при прощаньи. Девушка не выдумывала. Дон Ариллага что-то скрывает, хотя в его расположении как будто нельзя сомневаться. Очевидно, подозрительный Мадрид успел прислать инструкции… Но как ни старался Резанов сосредоточиться и думать о делах, мысли все время возвращались к Консепсии, к маленькой растерянной фигурке на галерее, милому, побледневшему лицу.

Грохот обвала заставил его лошадь вдруг шарахнуться в сторону. Послышался свист и стук сорвавшихся камней. Какая-то фигура мелькнула в тумане среди скал. А затем лошадь упала на бок, тяжело придавив Резанова… Он потерял сознание.

Глава восьмая

Из окна комнаты был виден сад. Красные и белые цветы свисали над карнизом, сквозь росистую зелень слив и яблонь пробивалось нежаркое солнце. Где-то в листве свиристела птица, напоминающая иволгу, жужжал шмель.

Резанов медленно приподнялся и сел на постели. В ногах его ощущалась слабость, но головокружение прекратилось, он с удовольствием вдыхал свежий, увлажненный росою воздух. Затем попытался вспомнить подробности ночного происшествия.

Вчера, когда его, окровавленного, притащил Хвостов в президию и он очнулся среди перепуганных испанцев, Николай Петрович плохо соображал, как все произошло, и был рад, что отделался только ушибами. Зато сегодня многие детали всплыли в памяти, особенно одна, поразившая его в момент потери сознания, — мелькнувшая фигура на скале. Он ясно разглядел ее сквозь редкий вверху туман. Вспомнил и расстроенное, нахмуренное лицо старика Аргуэлло, услышавшего про обвал. Двадцать лет существовала эта дорога, и только один раз, во время землетрясения, обрушилась каменная стена. Правда, после зимних дождей камни иногда падали…