Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

Голос у нее был раздраженный, словно ей хотелось взять меня за плечи и трясти до тех пор, пока зубы не вывалятся.

Я сидела на бортике ванны, а Розалин смачивала мою руку холодным как лед жгучим тампоном. Потом наклеила поперек ранки пластырь и сказала:

– Ну вот, теперь ты хотя бы не умрешь от заражения крови.

Она закрыла дверцу аптечки над раковиной, потом захлопнула дверь ванной. Я смотрела, как она садится на стульчак, как ее живот провисает между ногами. Унитазы под телесами Розалин скрывались целиком. Я взгромоздилась на край ванны и думала: как же хорошо, что Августа с Джун еще не выходили из своих спален.

– Ладно, – сказала Розалин, – так почему ты вчера швырялась медом?

Я бросила взгляд на морские раковины, выстроившиеся рядком на подоконнике, и поняла, что они здесь удивительно к месту, хоть мы и были в сотне миль[33] от океана. Августа говорила, что каждой женщине нужны раковины в ванной, чтобы нет-нет да вспоминать, что ее родина – морская стихия. Раковины, по ее словам, были любимыми предметами Мадонны – после луны.

Я подошла и взяла одну из них, красивую, белую, плоскую, с желтой каймой по краям.

Розалин сидя наблюдала за мной.

– Ну, я жду, – поторопила она.

– Ти-Рэй был прав насчет моей матери, – сказала я, слыша собственные слова и ощущая, как от них поднимается тошнота. – Она меня бросила. Все было именно так, как он сказал. Она меня бросила.

На секунду в груди взметнулся вчерашний гнев, и у меня мелькнула мысль расколотить раковину о ванну, но я сдержалась и только глубоко вздохнула. Закатывание истерик, как выяснилось, не приносило особого удовлетворения.

Розалин поерзала, и крышка унитаза под ней пискнула и сдвинулась. Она почесала в затылке. Я отвела глаза, глядя на трубу под раковиной, на мазок ржавчины на линолеуме.

– Значит, твоя мать все же сбежала, – проговорила она. – Господи, этого-то я и боялась!

Я подняла голову. Вспомнила нашу первую ночь у ручья после побега, когда я рассказала Розалин о словах Ти-Рэя. Тогда я хотела, чтобы она подняла на смех саму возможность того, что мать меня бросила, но она замешкалась.

– Ты уже тогда это знала? – спросила я.

– Ну, наверняка-то не знала, – ответила она. – Просто кое-что слышала.

– Что именно?

Послышался ее вздох – на самом деле даже нечто большее, чем просто вздох.

– После того как твоя мама умерла, – начала Розалин, – я слышала, как Ти-Рэй по телефону разговаривал с вашей соседкой, миссис Уотсон. Он говорил, что ему больше не нужно, чтобы она за тобой присматривала, что он взял сборщицу из персикового сада. Он имел в виду меня, поэтому я решила подслушать.

Мимо окна пролетел ворон, огласив ванную безумным граем, и Розалин замолкла, дожидаясь, пока он затихнет вдали.

Я знала миссис Уотсон, прихожанку нашей церкви, поскольку она много раз покупала у меня персики. Она была добра, но всегда смотрела на меня так, словно на лбу у меня было написано что-то неописуемо печальное, словно ей хотелось подойти и стереть эту надпись.

Когда Розалин снова заговорила, я стиснула руками бортик ванны, не вполне понимая, хочу ли я, чтобы она продолжала.

– Я слышала, как твой папа сказал миссис Уотсон: «Джейни, вы сделали все возможное и невозможное, заботясь о Лили все эти месяцы. Не знаю, что бы мы без вас делали». – Розалин посмотрела на меня и покачала головой. – Мне всегда было любопытно, что он имел в виду. Когда ты сказала мне, что Ти-Рэй говорил, дескать, мать тебя бросила, наверное, вот тогда-то я и поняла.

– Не могу поверить, что ты промолчала! – воскликнула я и сложила руки на груди.

– Так как ты об этом узнала? – спросила Розалин.

– Августа мне сказала, – ответила я.

Вспомнила, как рыдала в ее спальне. Как хваталась руками за ее платье. О монограмме на ее платке, царапавшей мне щеку.

– Августа? – переспросила Розалин. На ее лице ошарашенное выражение появлялось не так часто, но сейчас это было именно оно.

– Она знала мою мать, когда та была маленькой девочкой и жила в Виргинии, – объяснила я. – Августа помогала ее растить.

Я выждала пару секунд, чтобы сказанное дошло до нее в полной мере.

– Моя мать приехала сюда, когда сбежала от Ти-Рэя. Когда… миссис Уотсон обо мне заботилась, – сказала я. – Она пришла прямо в этот дом.

Розалин сощурилась еще сильнее, если такое вообще возможно.

– Твоя мать… – начала она и умолкла.

Я видела, что ее мозг силится свести концы с концами. Бегство моей матери. Миссис Уотсон, присматривающая за мной. Возвращение моей матери и ее гибель.

– Моя мать жила здесь три месяца, прежде чем вернуться в Сильван, – сказала я. – Наверное, в один прекрасный день ее озарило: Ах да, верно, у меня же дома маленькая дочка. Ура, поеду-ка я туда и заберу ее!

Я услышала горечь и злость в своем голосе и сообразила, как можно навсегда сохранить этот неприязненный тон. Отныне и впредь каждый раз, когда я подумаю о своей матери, я сумею – с легкостью – ускользать в студеный чертог, где правит злоба. Я сжала в руке раковину и почувствовала, как ее край врезался в мягкую кожу ладони.

Розалин поднялась на ноги. В этой маленькой ванной она казалась несуразно огромной. Я тоже встала, и на миг мы оказались притиснуты друг к другу между ванной и унитазом.

– Жаль, что ты не рассказала мне то, что знала о моей матери, – сказала я. – Как получилось, что ты этого не сделала?

– Ох, Лили, – вздохнула она, и в ее голосе слышалась необычная мягкость, словно слова покачивались в маленьком гамаке нежности в ее гортани. – А почему я должна была причинять тебе боль?

Розалин шагала рядом со мной к медовому дому, закинув на плечо швабру и держа в руке шпатель. Я несла ведро с тряпками и моющим средством. Шпателем мы выскребли мед из таких мест, где его и представить было нельзя. Часть брызг долетела даже до арифмометра Августы.

Мы оттерли полы и стены, потом взялись за Мадонну. Перевернули весь медовый дом сверху донизу и вернули на место, и за все это время не произнесли ни слова.

Я работала, а внутри меня было одновременно и тяжело, и пусто. Дыхание вырывалось из моих ноздрей громким пыхтением. Розалин переполняло такое сочувствие ко мне, что оно выступало на ее лице каплями пота.