Испанские поэты XX века - Хуан Хименес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
(Недостает первой страницы.)…Есть рыбы, что купаются в песке,и велосипедисты, по волнамбегущие. Мне школой стало море,друзьями — шлюпка и велосипед.
Как воздух волен, первый дирижабльплыл над спиральным воплем пароходов.Шли друг на друга Рим и Карфаген,сандалиями ширь морскую пеня.
Кто в десять лет с охотой пьет латынь?Что мальчуганам алгебра? О, боже!Что физика, когда они в мечтахохотятся за солнцем в гидроплане?
Кино на пляже, и актриса в волныуходит, почему-то голубая.Ей нужно скрыться, чтоб не растворилее в цветке фонарика жандарм.
Бандиты в смокингах из пистолетовстреляют в полицейских, удирают,их ловят, и мелькают города,и глаз не отрываешь от экрана.
В Пуэрто или Кадисе — Нью-Йорк,Севилья — в Исфагани иль Париже…Китаец — не китаец, и прохожийбыть может белым, черным и зеленым.
Ты — всюду. Ты стал розою ветров.Ты, безбилетный, — тайный центр вселенной.Ты — безраздельный властелин всего,а мир бескрайный — лишь альбом открыток.
Ты многолик. Ты мчишься вместе с бурей,ты — в свисте поездов, в звонках трамваев.Не молния расцвечивает небо,а сотни лун, слетевших с губ твоих.
Повежливей со мною! Я — ровесниккино, бипланов, кабельных сетей.Я видел, как меняли на автосвои кареты короли и папа.
Я видел дождь радиограмм, с небеслетевших, словно перья херувима,и серафический оркестр эфиранаушники мне подносил к ушам.
С туч никеле-брезентовые рыбыбросают в море письма и газеты.(Ведь почтальоны верят только в смерть:сирены, вальс валов для них лишь сказки.)
Как много лысин при луне увяло!Как плачут волосы — закладки в книгах!С собой кончают снежные турнюры,белеющие в темноте садов.
Что станется теперь с моей душою;давно рекорд отсутствия побившей,и с сердцем, чье биенье участитьни радость, ни печаль уже не властны?
В глаза мне опустите взгляд, и ранитвас безысходность кораблекрушений,и горечь мертвых северных ветров,и одинокость океанской зыби.
Осколки искр и пороха — останкикавалеристов, скошенных в хлебах;бази́лики из мусора и щебня,смерч из огня, известки, крови, пепла.
И все же — летчица-заря и солнцев любой из рук — как золотая рыба,и буква рядом с номером на лбу,и в клюве карта синяя без штампа.
Электроголос в трубке — это нунций,а сзади, шлейфом, ускоренье звезд,и макрокосм любви, и весь наш мир —игрушечная заводная роза.
Да, в честь людей сложил я мадригали передал его по телефону…Ты кто? Свинец, иль пламя, или сталь?Я — молния, предвестье новой жизни…
(Недостает последней страницы.)Из книги
«ОБ АНГЕЛАХ» (1927–1928)
БЕЗВЕСТНЫЙ АНГЕЛ
Перевод Б. Дубина
Тоска о зените!Оттуда я родом…Взгляните.
Невидимы крылья,ведь я в человечьей одежде.Безвестный прохожий.Уже незнакомец, и кто тамупомнит, каким я был прежде?
Вместо сандалий — туфли на коже.И не туника, а куртка да брюкина мне с отворотом.Кто я, ответь?
И все же оттуда я родом…
Взгляните.
ПЕСЕНКА НЕВЕЗУЧЕГО АНГЕЛА
Перевод Б. Дубина
Бессрочно в пути, —ты вал, что вздымает,чтоб, схлынув, уйти.
Ищу в океане.
Всегда на бегу, —ты вихрь, чье дыханьепоймать не могу.
Ищу на снегу.
Безмолвье и тайна, —ты твердь, что в векахкружит неустанно.
Ищу в облаках.
ПРИГЛАШЕНИЕ В ВОЗДУХ
Перевод К. Азадовского
Я тебя приглашаю в воздух,мрак двадцати столетий,к истине света, в воздух,воздух, воздух, воздух.
Мрак, ты молчишь, скрываясь,в темной пещере мира,забыв тот шелест, который,рождаясь, дал тебе воздух,воздух, воздух, воздух.
Двадцать могильных склепов,двадцать пустых столетий,в черных тоннелях мракаскрывших и свет и воздух,воздух, воздух, воздух.
К вершинам, о мрак, к вершинамистины света, в воздух,воздух, воздух, воздух.
НАВАЖДЕНИЕ
Перевод Б. Дубина
Кто-то, став за плечами,тебя ослепляет речами.
За спиной невидимкоюзамер.Только голос, дремотныйи блеклый.
Только голос, что дымкоюперед глазами.И слова — как фальшивые стекла.
В золотистом туннеле,в кривых зеркалах утопая, —ты сойдешь в подземельесо смертью своею, слепая.
В подземелье, слепая,со смертью своею одной.
Только кто-то и тамза спиной.
ТРИ ВОСПОМИНАНИЯ О НЕБЕ
Перевод Б. Дубина
Посвящается Густаво Адольфо Беккеру{170}
Пролог
Нисколько еще не сравнялось ни розе, ни серафиму.До блеянья и стенанья.Когда лишь гадала денница:девочкой море, мальчиком ли родится.Когда лишь мечталось ветру пригладить пряди,огню — гвоздики зажечь и щеки,воде — неумелого рта напиться, горя от жажды.Еще не настали тела, имена и сроки.
Тогда, вспоминаю я, в небесах, однажды…
Воспоминание первое
…лилией, что надломили…
Г.-А. Беккер{171}Шла она, поникая лилией отрешенной,птицей, что знает о верном своем рожденье, —слепо глядясь в луну, где себе же снилась,в тишь ледяную, чьи кверху вели ступени.В тишь глазка потайного.Это было до арфы, до ливня, до первого слова.
Брела в забытьи.И белой питомицей ветрадрожала, как звезды и кроны.О, стан ее, стебель зеленый!
…Как звезды мои,что, не зная о ней той порою,утопили ее в двух морях,две лагуны в очах ее роя.
И помню я…
Нет ни следа: за спиною — лишь прах.
Воспоминание второе
…звук поцелуев
и биенье крыльев…
Г.-А. Беккер{172}Раньше еще,много раньше, чем тьме возмутитьсяи горючим перьям усеять землю,и за ландыши гибнуть птицам.Раньше, раньше, чем ты захотеланайти и обнять мое тело.О, задолго до тела!Когда еще души царили.Когда ликом, который лишь небо венчало,ты династии снов положила начало.Когда прах мой из небытияподняла ты своей первозданною речью.
Тогда пробил час нашей встречи.
Воспоминание третье
…сквозь твой раскрытый веер
перисто-золотой…
Г.-А. Беккер{173}Еще вальсы небес не венчали сирень со снегом,ветру не снилось, как могут петь твои прядки,в книгах по воле монаршей не погребали фиалок.Нет.В те года еще в клюве касаткине кочевали по свету наши инициалы.И вьюнок с колокольчиком вместепогибали, ища балюстрад и созвездий.В те годани цветка не склонялось на плечи голубки.И сквозь веер твой хрупкий —первый наш месяц тогда.
Из книги
