Испанские поэты XX века - Хуан Хименес

ЛИБЕРТАРИЯ ЛАФУЭНТЕ{180}

Перевод И. Смирнова

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Посмотри, как поникла трава,опаленная праведной кровью.Кто глумился над этим надгробьем,сапогами его поправ?

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Прочь мотыгу свою откинь —я руками разрою могилу.Лафуэнте в поле погибла,где росли не цветы, а штыки.

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Пусть убийцы теперь молчат —за такое не платят словами.Это тело растерзано вами,и возмездье грозит палачам.

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

К пулемету припав, однапротив сотен сражалась она,против мрачной, разнузданной своры.Кто посмеет это оспорить?

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

Кровь, что пролита за тебя,пусть, шахтер, в твои вены стучится,пусть бегут по сте́нам зарницыастурийского Октября!

Я хочу, чтоб она поднялась из могилы.

ЧЕРНОЕ МОРЕ

Перевод И. Смирнова

Ты воистину черное, Черное море.В гулком грохоте волн слышу гром мятежа,вижу я, как победа и смерть за кормоюкрасной пеной над черной водою кружат.

Чьей-то властной рукой здесь начертаны датыэти вещие числа никто не сотрет:воскресает трагический девятьсот пятыйи семнадцатый незабываемый год.

И когда-нибудь с южных морей, на рассвете,на пути своем волны о берег дробя,прилетит к тебе, море, бунтующий ветери, как символ восстанья, поднимет тебя.

Ты училось у Ленина, Черное море.Прочертив над тобою светящийся след,южный ветер подхватит и снова повторитопыт бурь твоих, опыт пылающих лет.

Я прошу тебя: пусть в этом буйном потоке,свою гавань покинув, плывет по морямради будущих дней броненосец «Потемкин»,алым вымпелом грозно на солнце горя.

«НАЙТИ ТЕБЯ И НЕ ВСТРЕТИТЬ» (1934)

ЭЛЕГИЯ{181}

Перевод М. Донского

БЫК СМЕРТИ

(«Еще твой рев не прозвучал…»)

Памяти Игнасьо Санчеса Мехиаса

Еще твой рев не прозвучал призывомдля стада вожделеющих корови не пробились острия роговна лбу твоем упрямом и бодливом,

еще в коровьем лоне терпеливомты созревал, но кровь твоих отцовв тебе стучала, как извечный зов,как понуканье к яростным порывам;

еще не воплощенный в бытии,ты был зачат, чтобы когда-то, где-тов живую плоть рога вонзить свои,

оружье тьмы скрестить с оружьем светаи соразмерить в битве до концасвирепость зверя с мужеством бойца.

                    (По Черному морю к Румынии                    движется пароход.                    Твоя дорога безводна,                    агония сушит твой рот.                    Найти тебя и не встретить,                    встретить и не найти…                    Ты у порога смерти,                    я — в пути.)

Крылья и паруса!Крылья и паруса!Сломаны крылья,подрезаны крылья.Крылья парят, паруса, надуваясь, трепещут                    над горестной стылостью волн,крылья взмывают над сгорбленной скорбью лесов,над прибрежьем, захлестнутым пеной прибоя,над ревущим быком, над равниной, сверкающейсталью клинка.В этот вечер подрезаны смертью, скошены смертьюкрылья и паруса.Бабочки красные с желтым, приговоренные к смерти,обряжены в траур,ласточки стынут, нанизаны на провода,чайки отчаянно бьются в силках такелажа,снасти со стоном хватаются за паруса,так умирают сегоднякрылья и паруса.

И было так, словно бык ринулся на голубку,и было так, словно бык жаворонка изувечил,и было так, словно бык вороном сделал три круга                    над распростертой добычей,и было так, словно ворон, невидимый и безмолвный,распластал свои черные крылья на темени бычьем.

Ко мне, бык!

                    (Факел твоей мулеты{182},                    крылья и паруса…                    Сбил, разорвал их ветер,                    срезала смерти коса.                    Я — в море.                    Смерть щеголяет в твоем                    золотом шитом уборе.)

БЫК СМЕРТИ

(«Бык, черный бык…»)

Бык, черный бык, бунтующий в тоске!Почуявший судьбу свою впервые,рогами рвешь ты буруны морскиеи вспахиваешь борозды в песке.

Что подо лбом крутым, как в тайнике,скрывается, провиденья какие,когда ты хочешь холодность стихиипереупрямить в огненном броске?

Иль видишь человека ты со шпагойи по арене льющуюся кровь?Бич пастуха свистит, но ты с отвагой

кидаешься в атаку вновь и вновь,в соленых брызгах пенной круговертитореадора предавая смерти.

                    (Полощет вечерний бриз                    не флаги в порту Севильи,                    в каждом из кораблей —                    по две бандерильи.                    Голуби в Риме взвились,                    словно бандерильеро                    кинул их ввысь.)

Как любил я упругость двух ловких, стремительных ног!Легкость ног, попирающих смерть!Шаг за шагом вперед, шаг за шагом вперед по дороге,по которой ползет или мчится,одна ли, со свитой,тайком ли, открыто —смерть.

Как любил я упругость двух ловких, стремительных ног!Пусть пожалует смерть— в черных туфлях навстречу я выйду,в черных туфлях шагну за барьер и ступлю на арену,где беснуется смерть;в ее реве глухом —стон колодцев бездонныхи вздохи слепых подземелий,в ее реве протяжном —плач бесплодной земли,звон гитары.

Как любил я упругость двух ловких, стремительных ног!Выпадает одним умереть на ногах —                    в сапогах, в альпаргатах{183},на пороге распахнутой двери, у раскрытого настежь окна,среди улицы, залитой солнцем.Выпадает другим…

Пусть пожалует смерть — в черных туфлях навстречу я выйду,в черных лаковых туфлях и в розовых плотных чулкахнанести постараюсь я смертисмертельный удар.

Берегись!

Как любил я упругость двух ловких, стремительных ног!

                    (Легкие ноги Игнасьо,                    ноги тореадора, —                    сколько силы в вас было,                    сколько задора.                    Кто бы подумать мог,                    что эту крылатую легкость                    бычий настигнет рог!)

БЫК СМЕРТИ

(«Уж если ночью…»)

Уж если ночью бодрствовать ты хочешьи потаенный замысел судьбыо каменные древние дубыв текучей тьме шлифуешь ты и точишь,

уж если ты противнику пророчишьблаженное неистовство борьбыи самого себя, став на дыбы,в свершители несбыточного прочишь,

уж если ты, когда все стадо спит,не спишь, мечтой о роковом ударепронизан от рогов и до копыт, —

тогда пылай, как головня в пожаре,беснуйся, свирепей и клокочи,чтоб дочерна обуглиться в ночи.

                    (Пальмы в порту Гаваны —                    вижу в пальмовой кроне                    веер трибун многолюдных,                    веер веро́ник{184}.                    Мулатка в гуще людей —                    натянуто пестрое платье                    рогами острых грудей.

                    Румба мечется в круге,                    в ритме ее движений,                    врага настигая, кру́жит                    бык по арене.                    В вихре танцоры слиты,                    дышит огненный танец                    зноем корриды.

                    Игнасьо Санчес Мехиас                    и Родольфо Гаона{185}!                    Смерть уступает бессмертью,                    страх — вне закона.                    Будут слагать сказания                    о крови и о песке                    Мексика и Испания.

                    Зрители в «Эль Торео»                    «Оле́!» кричали тебе,                    индейцы от воплей восторга                    переходили к стрельбе.                    Тысячеустый рев                    посвистом пуль удвоен:                    «Да здравствует бой быков!»

                    Умер Санчес Мехиас.                    Гаона, тебя твой друг                    приветствует после смерти                    пожатьем холодных рук.                    Возьми же его клинок                    и вложи ему в руки, Гаона,                    венок.)

Что случилось?Что сбыло́сь и что сталось?Что сделалось, что совершилось?Что произошло?

Смерть томилась от жажды и жадно лакала                    стоячую воду из лужи —ей хотелось бы выхлебать море;смерть кидалась с налета на гладкую кладку оград,смерть дырявила груди деревьев,наполняла неслыханным ужасом уши ракушек,ослепляла невиданным страхом анютины глазки;не жалея зеленых мишеней листков,смерть пронзала пространство и воздух, стараясь настичь,поразить,обескровить летящую легкостьдвух стремительных ног.Так задумала смерть еще до того, как родиться.

Как ты ищешь меня, — словно я — та река,           из которой ты пил отраженья лугов и лесов,словно я — та волна, что тебе уступала бездумно,обнимала тебя и, не ведая, кто ты таков,                    отдавалась ударам рогов.Как ты ищешь меня, — словно я — это холмик пескаи тебе его нужно вскопать до нутра, докопаться до сути,но известно тебе, что не брызнет оттуда вода,что не брызнет вода,что вовеки оттуда не брызнет вода —¦только кровь;нет, не брызнет вода,никогда,во веки веков.

Нет на свете часов,нет часов, циферблата и стрелок,по которым я время отмерить бы мог для спасенья от смерти.

                    (Плывет погребальная лодка,                    на ней бездыханное тело,                    стрелка на циферблате                    оцепенела.                    «Оле, тореро!» —                    Крики смолкают, дробясь                    о доски барьера.)

БЫК СМЕРТИ