Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

Скороспелые и злободневные вещи гибельны для подлинного искусства. Такое из области периодики и журналистики, но не имеет никакого отношения к искусству. Искусство требует дистанции во времени – таковы «Война и мир» или «Иосиф и его братья», к примеру.

Концепция художника и народа, роль художника в обществе исключительно полно выражена Пушкиным в “Пророке” и «Разговоре с критиком». Поэт и чернь! Как он мог все это написать? Так просто и гениально!

Художник – произведение – зритель – это единый нерасторжимый организм. Это очень существенный момент. Так что когда возникает непонимание и конфликт, то это очень серьезная и сложная проблема.

О красоте. Сейчас мы утеряли критерий прекрасного. Уже лет 60 мы не разрабатываем эстетические концепции.

Точка зрения Чернышевского безумная и вредная.

В соцреализме этот аспект подхода к искусству вовсе отсутствует.

Искусство всегда стремится выразить идеал.

Самое главное для нашего времени – это истина и правда. Какая бы правда ни была, но ее осознание является признаком здоровья нации, и правда никогда не противоречит нравственному идеалу. А сейчас сплошь и рядом делается вид, что правда противоречит нравственному идеалу. Потому что мы путаем эстетические и идеологические категории. Идеология не имеет ничего общего с искусством.

Нравственный идеал и правда. Только правда может перевоплотиться в нравственный идеал – об этом «Рублев»: правда его творчества вырастает из страшного и жестокого мира. Казалось бы, правда жизни находится в противоречии с его каноническим творчеством. Но именно в таком преодолении правды жизни состоит предназначение искусства, как мне кажется. Как может художник выразить нравственный идеал, если он лишен возможности прикоснуться к язвам человечества и преодолеть их в себе?

Искусство не бывает прогрессивным и реакционным. Искусство всегда религиозно. Атеистическое искусство, искусство, идущее вразрез с религией – это не искусство. Искусство выражает религиозную идею.

Скажем, Пикассо – человек глубоко талантливый. Он старался соответствовать тому времени, в которое жил.

Но бездуховное искусство выражает свою собственную трагедию. Потому что даже о бездуховности следует говорить с духовной высоты.

Настоящий художник всегда служит бессмертию. Это, конечно, не значит, что задача художника – обессмертить себя, но задача его – представить мир и человека, как нечто бессмертное.

Художник, не пытающийся найти абсолютную истину, всего лишь временщик, его идеи имеют частное, но не глобальное значение.

Пикассо пытался, как ученый, выразить материальную структуру, а не духовную суть. Это ему не простится. Рерих много говорил о духовности, но ничего не сделал – одна декоративность. Или у Нестерова – предтечи современного Глазунова – вместо любви предложена мастурбация.

Дали! Если бы Параджанов развивался свободно, как он сам того хотел, то это был бы Дали кинематографа. Дали – великий мистификатор. С точки зрения профессии он гигант. Но не об истине идет у него речь, а о ее мистификации. Дали всегда хотел быть только мистификатором и не стремился к истине.

В контексте Дали интересно говорить о свободе и волеизъявлении личности в современном мире. Он хотел бы верить, но в результате создавал его сам мир таким, каким его не мог создать Творец. Он близок миру позитивизма. У него психология преступника. Ему не важны ни традиции, ни корни, ни профессиональные отношения. Все это для него ничего не значит в духовном отношении. Он преступник, то есть человек, который нарушает установленные законы. Ни Учелло, ни Мазаччо, ни Джотто не разрушали общество – то есть они старались не вылезать из своих работ, заботились о том, чтобы уши их не торчали. Дали создает параллельный мир. Он далек от идеи выразить наш мир, но претендует на создание своего мира, его иллюзии и иллюзорности. Он – иллюзионист. Он хочет создать видимость идеи. Ему нет дела до истины, он ее подменяет своей лжеистиной. Он делает вид, что знает что-то другое. На фоне бездуховности XX века кому-то он может показаться даже религиозным. Но он не тянет даже на Люцифера, не то, что на Бога! Видимой сложностью он старается прикрыть свою пустоту. Иллюзия, скрывающая пустоту.

Хотя поразительны его иллюстрации к Данте. Здесь он великий мастер. Эта книга дивной красоты и нежности…»

Недатированная запись

Мой отец, будучи главным редактором «Искусства кино», предложил мне попросить Тарковского наговорить юбилейный текст к 60-летию Федерико Феллини. Тем более, что Тарковский встречался с ним в Италии. Но Феллини не принадлежал все-таки к фаворитам Тарковского. Его мнение менялось даже относительно любимого им фильма «8½». Так что я не рассчитывала на согласие Тарковского. Но он согласился.

Я поинтересовалась тогда: «Почему? Ведь вы его не любите?»

«Все-таки он мастер, – признал Тарковский. – Правда, последнее, что я у него видел, – это очень коммерческая картина “Город женщин”. Должен сказать тебе, кстати, что он прислал мне трогательное письмо»…

Дело происходит у меня дома. Андрей только что пришел, снял ботинки, выбежал с ними на кухню, чтобы стряхнуть песок с каблуков, продолжая: «…Все это – ну, вроде этого письма мне – конечно, не может быть до конца правдивым, потому что все они очень большие пижоны… Ну ладно…»

«Так что ж? Сделаем?» Воцаряется молчание. И вот, что из этого получилось…

«Федерико Феллини, одному из прославленных мастеров мирового кино, исполняется 60 лет! Невозможно сегодня представить себе кино без Феллини, который, с одной стороны, явление типично итальянское, а с другой стороны, он оказал огромное влияние на кинематограф всего мира.

К сожалению, советский зритель знаком с малой частью его работ и может судить о большинстве из них только по статьям наших критиков и киноведов. Хотя такие знаменитые его картины, как “8 %”, “Дорога”, “Ночи Кабирии”, “Клоуны”, “Рим”, “Амаркорд”, “Сладкая жизнь”, “Казанова” или “Репетиция оркестра” останутся в истории кино.

Как всякий истинный художник, Феллини – поэт. И, как всякий поэт, этот художник отличается от других тем, что создает свой собственный мир с целью выразить собственное отношение к современности.

С моей точки зрения, нельзя назвать большим художником того, кто только реконструирует явление, но художник тот, кто создает мир, чтобы выразить свои отношения с реальностью. И чем субъективнее и персональнее оказывается художник, тем глубже проникает он в объективный мир. В этом парадокс искусства, где нет места объективной истине, всегда абсолютной и универсальной.

Творчество Феллини демократично, как сам художник. Его чувства всегда доступны народу. Они не рафинированы. Они просты и доходчивы, потому что он сам простой человек, очень близкий и понятный рядовым итальянцам. В “Амаркорде”, “Ночах Кабирии”, “Дороге” видно знание жизни и отношение к ней. Но внешне более замысловатый “Сатирикон” тоже инспирирован желанием высказаться об окружающем его мире.

Его удивительное барокко, такое насыщенное деталями, щедрое в использовании рубенсовских и снейдеровских начал,