Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феллини – очень добрый человек. Еще не было случая, чтобы он не помог, когда к нему обращались за помощью кинематографисты или его товарищи. Это говорит о крупности и духовном бескорыстии личности…»
Тарковский встал, походил по комнате, подушился – все эти действия как будто автоматические, заполняющие паузу для размышлений… И продолжал:
«Когда автор этих строк столкнулся с трудностями, то Феллини первым предложил свою помощь, которую я с благодарностью принял (речь идет о том времени, когда Т. Гуэрра предпринимал немалые усилия, обращаясь к помощи великих режиссеров, чтобы Тарковскому было позволено сделать работу в Италии. – О.С.).
Пожалуй, никто из современных художников не смог так глубоко выразить проблему творческой личности, находящейся в кризисе, как это сделал Феллини в “8/4”. История режиссера, которым овладевали беспомощность и усталость, послужила основанием для создания яркого фильма. Это глубоко лирическая картина, что нисколько не суживает ее роли или значения. Наоборот.
Мне кажется, что это лучшая его картина, где глубина и утонченность замысла соседствуют с простотой народной демократической формы. Во всяком случае, это моя любимая картина.
В общении Феллини очень прост, немногословен – милый, очень нежный человек. И очень обаятельный, не в актерском смысле этого определения, а в человеческом… При этом он знает себе цену, и это еще более повышает ценность его желания предложить свою помощь друзьям. К нему приходят разные люди, с разными просьбами со всей Италии…
Например, пришел человек с просьбой помочь его сыну, находящемуся в заключении. Феллини обратился тогда в соответствующие инстанции и не пожалел времени на разговоры с компетентными людьми. А таких просьб много…
В Италии его знают, узнают, здороваются с ним на улице. Думаю, что он самый знаменитый режиссер в своей стране. Люди преследуют его, и он часто вынужден говорить по телефону женским голосом, как бы от имени прислуги. Причем он сам иногда увлекается своим перевоплощением и ведет иногда длинные мастерские беседы по телефону от чужого имени. Но это из области анекдотов.
А сегодня мне хочется поздравить великого мастера. Пожелать ему много здоровья и возможностей снять как можно больше картин. А все остальное у него есть: и слава, и любовь зрителей.
Каждая следующая картина для меня лично очень важна.
Сочетание в его фильмах обаятельного, зримого, чувственного мира простого человека и поэтического, тонкого, сложного мира художника делает его творчество уникальным, неповторимым и отличным от всего остального кинематографа.
Его человеческая нежность и душевная тонкость просматриваются и в “Клоунах”, и в “Риме” и в “Амаркорде”, где он становится защитником слабых маленьких людей. Вернее, эти люди становятся у Феллини центром созданного им живого мира.
В его трогательной любви к цирку, к грустным клоунам в “Клоунах”, “Дороге”, “Сладкой жизни” выражается его демократизм, тяга к простому, изначальному, почвенному, соседствующему с тонкими и изысканными вещами.
Многим может показаться, что Феллини очень богатый человек. Вероятно, он мог бы быть таковым, если бы принимал выгодные коммерческие предложения от крупнейших итальянских и американских продюсеров. Но он всегда предпочитал расплачиваться сам за свою творческую свободу.
С этой проблемой сталкиваются многие крупнейшие кинорежиссеры, на которых хотят заработать деньги. Однако крупные художники пытаются противостоять такому положению дел. Сейчас итальянское кино переживает трудное время, а вся тяжесть этого времени ложится прежде всего на плечи его великих мастеров, как Антониони или Феллини. Но можно с уверенностью сказать, что, пока Феллини будет делать то, что он хочет, итальянскому кино будет суждено оставаться на должном художественном уровне.
В ситуации, когда нет денег, чтобы снимать подлинно итальянские фильмы, когда никто не хочет заниматься искусством, когда «вывелись» бескорыстные меценаты, все взоры, вся надежда обращена к таким мастерам, как Феллини. И я верю, что итальянское кино найдет в себе силы обрести новое дыхание.
Поздравляя Феллини с 60-летием, я пользуюсь случаем, чтобы выразить ему благодарность и признательность за то, что он открыл перед нами свой мир, блистательный, человеческий, грустный и очень простой…»
Завершая русский период моего общения с Тарковским, публикую его отклик на другой юбилей – теперь уже отечественного режиссера, А. Довженко. Эти строки были написаны им отруки в ответ на вопросы анкеты к юбилею А. Довженко, присланные в «Искусство кино». Позднее эти страницы мне передал отец. Излишне говорить, что опубликованье они не могли быть ни в какой своей части. Точно так же очевидно, что, рассказывая о А. Довженко, Тарковский формулировал свои собственные художественные приоритеты…
1. Прежде всего следует сказать, что для меня весь опыт творчества Довженко сконцентрирован в его немой «Земле» и в некоторых частях «Щорса». Все, что было до «Земли», представляется мне лишь подступами к ней, а все следующее за «Щорсом» – неудавшимися реализациями гениально одаренного кинематографиста. Неудачи же его определены были сталинскими взглядами на смысл творчества и травлей, организованной холуями вокруг имени Довженко.
Так что имя Довженко для меня символизирует в определенной степени трагедию художника, ощущавшего мучительное противоречие между желанием искренне служить народу своим искусством и невозможностью довести до конца свои замыслы, редактированные бюрократами.
Что же касается значения эстетических принципов Александра Петровича для развития советского кино, то оно очевидно: среди своих современников (Пудовкина, Эйзенштейна, Васильевых и др.) он был единственным, кто боролся со схематизмом драматургии и характеров во имя создания гармонии душ своих героев и выражения их связи с природой в самом высоком смысле. Его герои (я имею в виду прежде всего «Землю» и «Щорса», кроме неудачного Самойлова – Щорса) благородны, трепетны и органичны, то есть не выдуманы. Они пришли в фильмы Довженко по велению своего сердца, откликнувшись на призыв автора, который любит их и связан с ними кровными родственными узами. Все это не могло не повлиять на развитие советского кино после смерти Довженко. Рядом с ним все его даже самые талантливые современники (исключая Барнета с его замечательной, несправедливо забытой «Окраиной») так и не могут отделаться от «конструирования» своих фильмов. А Довженко не снимал фильмы – он их создавал. Я, кажется, нашел нужное выражение: Довженко вложил душу в советское кино.
2. В наших условиях наиболее важно сохранить национальные традиции в киноискусстве. Это блестяще преподал опытом своего творчества Александр Петрович. Я боюсь, что национальное в высшем
