Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

да и держалась она скромно и просто, совсем не так, как, по-моему, должна была бы держаться знаменитая кинозвезда. Я сидела как раз около неё в пароходном кинотеатре, когда показывали какой-то душераздирающе чувствительный фильм, и Жозефина горько плакала, так, что по её шоколадному лицу текли чёрные от туши слёзы. Видно было, что происходившее на экране причиняло ей большие страдания.

Так мы и доплыли до Гавра, откуда поездом вернулись в Париж.

P. S. Но здесь нужно будет сделать вставку и вернуться в Токио, потому что наш, точнее, мой отъезд из японской столицы сопровождался довольно красочными приключениями. Распрощавшись с отцом в «Империал-отеле», где мы жили, мамуля и я отправились на вокзал. Как всегда в таких случаях, деньги и документы были у матери. Нас провожали наши друзья-японцы и, конечно, неизменный и милейший Кашук. Вышли на перрон и ждём поезда. Надписи на вагонах по-японски и по-китайски. Само собой разумеется, я считала, что понимаю по-японски и даже разбираюсь в иероглифах.

И вот подходит поезд. Я рассматриваю надписи и веско утверждаю: «Нет, не этот». Поезд отходит, подходит другой. Я опять говорю: «Не этот». А ехать нужно было в Иокогаму, чтобы там сесть на пароход. Не помню точно, как случилось, но мать, не обращая внимания на мои знания японского языка, влезла в какой-то вагон и тут же за ней закрылись автоматические двери, а поезд начал отходить. Она не растерялась, подбежала к окну и сделала мне знак рукой, чтобы я добиралась поскорей до другого вокзала, там поезд стоит несколько минут, и мы встретимся. Но и здесь я поступила по-своему, не стала добираться до другого вокзала, а влезла в следующий поезд, который по моим расчётам должен был идти прямо в Иокогаму. Еду и еду, наверное, уже целый час, когда на всякий случай решила спросить, – куда же идёт наш поезд? На Иокогаму? Я всё же несколько слов по-японски знала. Мне что-то отвечают, смеются и пальцами показывают назад. Я в ужасе сообразила, что ошиблась поездом и еду в противоположном направлении куда-то на север Японии. Вдобавок ко всему я попала в третий класс, по-французски или по-английски никто ни слова. Из объяснений выяснилось, что до первой станции ехать ещё час, а пароход с мамулей отходит в три утра! Она уже, наверное, в Иокогаме, повсюду ищет меня, а я без денег и без документов еду никому не известно куда! Я начала не на шутку волноваться. Когда поезд, наконец, прибыл на ту самую станцию, было уже за десять вечера. Вокруг меня сразу же собралась толпа маленьких японцев, по всей вероятности, никогда не видевших европейцев, так как они с любопытством меня разглядывали и что-то по-своему лопотали, переглядывались и смеялись. Что мне было делать? Я отправилась к начальнику станции и, как могла, объяснила: «Надо сообщить по телефону в Токио, в Иокогаму, Шаляпин, дочь, я…»

Шаляпина в Японии знали все. Портреты отца пестрели во всех газетах и журналах. Вот только не выговаривают японцы буквы «л». «Л» для них всё равно что «р»: «Шаряпин, Шаряпин, оказа». «Оказа» – значит «мать». Словом, как-то поняли. Я продолжаю объяснять, что у меня нет ни денег, ни бумаг, всё осталось у оказы. Начальник станции, говоривший немного по-английски, объяснил, что я не должна выходить из его комнаты до прихода поезда, потому что может встретиться полицейский, увидит, что я иностранка, попросит бумаги, а бумаг-то у меня и нет. «А полиции всё равно, кто вы такая, не поможет и Шаряпин, и вас арестуют и посадят в тюрьму, а тюрьма это всегда очень неприятно».

Он сразу же позвонил в Иокогаму, где была уже моя мать, успевшая поднять там настоящую тревогу. Главное же – отходящий в три часа утра пароход. Не будет же он нас ждать! Наконец, появился ожидаемый поезд, слава Богу, шедший прямо в Иокогаму. В вагоне я уже по-настоящему разволновалась: а что, если опоздаю на пароход? Мамуля, пожалуй, без меня не уедет, ведь собралась она исключительно ради меня. Но что будет, когда о приключении узнает отец? Он всю Японию разнесёт! Нет, лучше об этом не думать. Но думалось только об этом. Но здесь я заметила, что в моём вагоне едет какой-то человек и читает «Гренгуар»! Белый человек и французский журнал! Не японец, не китаец, не индеец, но настоящий Белый! Я готова была броситься ему на шею и расцеловать. Мы разговорились и так доехали до Иокогамы. Немного опоздали, но пароход ждал.

Когда волнение улеглось, уже на пароходе, мамуля рассказала, как происходили события «с её стороны». Сначала она думала, что я всё же попала на её поезд, но в другой вагон. Не найдя же меня, волновалась не слишком, так как поездов в Иокогаму было много, и она решила, что я появлюсь там со следующим поездом. Она оказалась в купе с каким-то японцем, который начал предлагать ей конфеты. Это показалось маме подозрительным. Она почему-то решила, что японец хочет её усыпить, ограбить и вообще – кто его знает… Мамуля не на шутку перепугалась и судорожно сжимала сумку: ведь в ней всё – деньги, билеты, документы. Ясно, что его цель – сумка. Для чего другого он будет приставать к пожилой женщине? А если они все такие? Что они сделают с моей бедной дочкой? Но оказалось, что японец был просто милым и сердечным человеком, видел взволнованную женщину и хотел ей помочь, чем мог. В Иокогаме, узнав, в чём дело, он начал звонить по всем станциям, пока ему не ответили, что меня благополучно посадили в поезд, и я еду куда надо. Когда я вылезла в Иокогаме, там уже все знали о моей авантюре – ведь портовая администрация задержала пароход – и радовались моему возвращению, как сама мамуля. Всё закончилось не только благополучно, но по-настоящему чудесно: не то, что я нашлась и попала на пароход, но то, что вся эта история не стала достоянием газет, и отец никогда о ней не узнал. Я даже не представляю, что бы это было. А вот говорят, что не существует чудес!

Тем временем, то есть пока я и мамуля с приключениями добирались до Парижа, отец оставался в Токио один. Это, кажется, единственный случай, когда он очутился без матери, и как это вышло, как он согласился нас отпустить и остаться в чужом городе один, я уж и не знаю. Тут уж «Машеньку» не позовёшь,