Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

и я никогда о нём бы не вспомнила, если бы он не раскрывал ещё какие-то чёрточки отцовского характера и отношения отца ко мне.

Дело происходило за ужином. За столом сидела вся наша компания. Я кончила есть раньше всех, встала и хотела идти в свою каюту, когда отцу вдруг захотелось меня поцеловать на ночь. Зная, что ему надо через несколько дней выступать и что насморка он боится, как огня, я не пошла на его зов и сказала: «Не надо, не надо. У меня насморк, и ты можешь заразиться». Но отец почему-то решил, – он был полон такими фантазиями – что я его не люблю, не хочу, чтобы он меня целовал, не хочу вообще к нему подходить; сделался чернее тучи и принялся нас всех ругать, словно мы были в чём-то виноваты, были причиной его плохого настроения, того, что он на всех нас работает, а все мы бездельники и не хотим пальцем о палец ударить, с ним не разговариваем, ну и всё в этом же духе. Наверное, слишком много виски выпил, что из-за диабета, как всё спиртное, было ему строжайше запрещено. В конце концов он поднялся, пошёл на палубу и заявил, что в «дурацкую каюту» не вернётся и будет спать наверху под открытым небом: там, по крайней мере, никто не будет ему перечить и можно будет спокойно вытянуть ноги. Вышел настоящий скандал. И всё из-за того, что я его пожалела, испугалась, что он может от меня заразиться насморком. Так мы и доплыли до Шанхая.

Китай совсем не был похож на Японию. Когда мы туда приехали, революционное разложение шло уже вовсю. Это коснулось, и сильно, и многочисленной в то время тамошней русской колонии. Ничего подобного нам не приходилось видеть ни в Европе, ни в Америке, ни в Австралии. В Японии русских было мало, но они держали себя, как и все остальные, с большим достоинством. Я бы очень хотела думать, что это не так, но из того, что мне приходилось видеть и наблюдать, у меня создалось впечатление, что все девочки с четырнадцати лет уже были проститутками, и это было ужасно. В Шанхае, например, в отеле, где мы поселились, внизу был шикарный бар, и подавали там девицы пятнадцати-шестнадцати лет. Они подавали внизу, а потом шли наверх, где в специально для этого отведённых комнатах принимали «клиентов». Я познакомилась с одной из таких девиц. Было ей лет пятнадцать, и мы с ней даже подружились. В её свободное время я приходила к ней наверх в её комнатку, где мы подолгу разговаривали. Вытирая слёзы и всхлипывая, она рассказала мне всю свою невесёлую историю. Она жила в Шанхае одна. Мать умерла, отец остался в Харбине, без средств, без работы, совершенно больной. Ну вот и пришлось… Не для себя, а для отца. Её рассказ навалился на меня, как обвал, ведь мы были почти однолетки, она могла бы жить, как я, как оставшиеся в Париже мои лицейские подруги. А она… Я взбунтовалась и настойчиво требовала, чтобы родители что-нибудь для неё сделали, как-то её спасли. Но что можно было сделать? Что я могла? Только понять, что жизнь совсем не розовая вода.

В Шанхае мы прожили довольно долго потому, что после выступлений в этом городе отец отправился с концертным турне в Харбин, Пекин, в Тяньцзинь и другие китайские города, нам же посоветовали его не сопровождать. Меня могли преспокойно похитить, а потом требовать выкуп. В Китае этот способ побочных заработков в сравнении с тем, что в этой области делается в Европе и в Америке, значительно более усовершенствован. Похитители требуют огромный выкуп, в большинстве случаев совершенно несоразмерный с возможностями пострадавших, и «счёт», таким образом, остаётся неоплаченным. Тогда посылается второй, но уже с приложением отрезанного пальца. Если и это не действует, тогда посылается третий, с другим пальцем, и так далее. Когда же пальцев больше не остаётся, прибавляется ухо или нос, и несчастной семье приходится залезать в долги и во что бы то ни стало доставать просимую сумму, чтобы в следующий раз не получить уже голову!

В Шанхае же я попала на концерт Вертинского, который, узнав, что мы там, прислал нам с мамулей два билета. Мы сидели в первом ряду, и я могла хорошо его рассмотреть. Какое он произвёл на меня впечатление? Откровенно скажу – отрицательное. Его нарочито трагическая маска, нарочито трагически набелённое лицо, трагически-сентиментальная манера петь, трагически-сентиментальное, болезненно-нездоровое содержание его песенок – всё это было мне и непонятно, и чуждо. Ведь мне только что исполнилось пятнадцать лет, жизнь я воспринимала без «белил и румян», и, глядя на кривляющегося Вертинского, я еле сдерживала хохот, хотя выражением лица старалась показать, что я переживаю его «фиолетовые трагедии» и вот-вот заплачу. Но под конец я всё-таки расхохоталась. Публика никак его не хотела отпускать, и его несколько раз вызывали на сцену, и каждый раз опускался и поднимался занавес. И вот он как-то неловко повернулся, так что огромный пыльный занавес упал ему на голову, и он, перед этим только что жеманно улыбавшийся, вдруг исчез в облаке пыли. И здесь меня прорвало.

Ещё помню, что Шанхай произвёл на меня впечатление настоящего русского города – ведь Россию-то я помнить не могла. Там была масса русских, на концертах отца почти три четверти зала – были русские, остальные места занимали другие иностранцы. Китайцы, как правило, иностранными концертами интересовались очень мало.

Так мы прожили около месяца и поехали встречать отца в Тяньцзинь. Поезд шёл туда пять дней. Вагоны были большие и хорошие, и в них даже разносили чай, варенье и печенье. Но Китай находился в революционном брожении, и путешествия были довольно опасными, и поэтому в вагонах было много солдат, которым поручалось охранять поезд. Многие из них довольно прилично говорили по-русски, как почти все обитатели Северного Китая, тогда как в Южном Китае говорят по-английски. Солдаты были в грязных синих шинелях и все обвешаны винтовками и патронами – соседство из малоприятных. Ведь дрались между собою различные провинции, и мы легко могли попасть в такую, где наши охранители оказались бы как раз теми, с кем воюет провинция, и тогда всем пришёл бы конец. Из разговоров мы узнали, что на поезда часто нападают банды разбойников, отбирают всё, что могут, и тоже отрезают пальцы, уши и носы. Становилось не на шутку страшно, но ехать было надо, и мы ехали. С