Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

ко всем выходить, всем улыбаться, всех приветствовать. И так продолжалось все четыре часа, пока, наконец, не приехали в Токио. Там повторилась такая же церемония, но на этот раз «Эй, ухнем!» пели какие-то девицы, размахивая японскими флажками фирмы «Граммофон». Потом какие-то люди, тоже с флажками, подхватили отца и понесли его в отель. Не знаю, понравился ли ему такой способ передвижения, но нас, его «свиту», только чудом не затоптали и не сбросили на рельсы под поезд, ведь «свита»-то состояла из одних женщин, а женщины в Японии людьми не считаются. В Токио мы поселились в отеле «Империал», который строился каким-то знаменитым архитектором так, чтобы он мог выдерживать землетрясения.

Отель был действительно прекрасным, со светлыми просторными комнатами и даже с небольшим японским садиком внутри и считался лучшим в городе. И всё было бы хорошо, если бы он не был полон крыс, огромных серых жирных крыс. Крысы производили впечатление ручных, во всяком случае, почти не стеснялись людей и разгуливали по отелю, как по своему крысиному царству. Вначале мы от них запирались, но в конце концов они о нас пронюхали. Случилось же это так. Отец не любил ни ресторанов, ни кафе и всегда, если была возможность, предпочитал домашний стол, особенно же куриный бульон и курицу. Так как в наших комнатах не было ни кухни, ни, конечно, холодильника, то курицу мы ставили на окно. И вот с этого-то куриного окна всё и началось. Крысы открыли наше присутствие, и с этого момента их уже нельзя было выжить никаким способом. Они появлялись ночью, разгуливали по комнате, лазили по столам и по кроватям. Спасаясь от них, я легла на полу на матрасе, решив, что на кровати, которая стояла возле окна, я не смогу так хорошо видеть крыс и мне будет трудно от них защищаться. И вот я выследила, что крысы проникают через отверстие в потолке, где проходила труба отопления. На следующий день я позвала отельного мальчишку, показала ему на дыру в потолке и попросила чем-нибудь её зашпаклевать. Мальчишка что-то залопотал, заулыбался, потом взял газету и стал ею затыкать дыру. Я ему говорю, что нельзя же от крыс отгораживаться газетой! Они и дубовые доски перегрызают. Он опять заулыбался и принялся объяснять, что в Японии прогонять крыс не полагается, что это очень нехорошо, что крысы священные животные и им нельзя причинять вреда и тем более убивать. Я была немного ошарашена и ответила, что крысы могут укусить, заразить, т. к. питаются всякой падалью. Мальчишка выслушал, покачал головой и спокойно заметил, что в Европе это может быть и так, но в Японии крысы чистые и хорошие, потому что их кормят хорошей и чистой едой. Словом, мальчишку я не уговорила, и каждый остался при своём мнении, а спать даже среди чистых крыс было неуютно. К тому же продолжалось и воровство: поставишь курицу на окно, за чем-то выйдешь – и курицы нет как нет. Я снова позвала мальчишку, снова нажаловалась на крыс, и он снова отказался их преследовать и для большей убедительности рассказал мне, как однажды он попытался убить бежавшую по коридору большую крысу, схватил метёлку, размахнулся и… сзади угодил в какого-то важного американца. Крыса, конечно, не пострадала, но получился такой большой скандал, что он чуть не лишился места.

Жаловались на крыс не только мы. Жившая в соседнем номере дочь норвежского консула купила на день рождения своей матери какой-то невероятно дорогой торт. Оставила этот торт на кухне и пошла накрывать стол. Когда же вернулась за тортом, его с трёх сторон объедали три великолепные крысы!

Проживала в Токио знаменитая в то время певица по фамилии Массне, русская по происхождению. Она была женой сына известного композитора. В то время ей было лет шестьдесят. Она играла роль Таис, и я звала её «мадам Таис». На сцене же, в роли Таис, она очаровательно раздевалась. Наверное, с раздевания и пошла её слава. Я очень быстро с ней подружилась, и она начала учить меня японским танцам.

В Японии же произошёл довольно колоритный казус с отцом. В один прекрасный день он решил пойти в бордель, как я думаю, не для бордельных дел, а просто так, из любопытства. Ему непременно захотелось посмотреть, как это там у них, у японцев, устроено: как принимают клиентов, какие девочки… словом, приобщиться к тайнам японской экзотики в этой области человеческих отношений. И инцидент прошёл бы совершенно незамеченным, если бы отец не позабыл одной существенной детали: будучи знаменитостью, он шага не мог ступить без «ангела-хранителя» – журналиста и, по всей вероятности, полицейского, буквально всюду и везде ходившего за ним по пятам: в рестораны, в кафе, в кино, в официальные места, в частные дома, а в бордель уж тем более. Не успел отец переступить порога «храма наслаждений», как уж был сфотографирован. Подумайте только – какая сенсация: «Шаляпин, входящий в бордель!», «Намбер уан бой в японском борделе!» К несчастью для фотографа – по всей вероятности, он был не очень опытен в этом ремесле – отец заметил операцию, набросился на журналиста, вырвал из его рук фотоаппарат, ахнул его о тротуар и уже собирался учинить расправу над проштрафившимся «ангелом» и, наверное, поломал бы ему кости, если бы подоспевшие люди и, конечно, несменяемый Кашук, не остановили бы «избиение младенца». Впрочем, как мне потом рассказывали, отец быстро остыл, сам не хотел устраивать скандала, тем более что Японию и японцев очень полюбил.

Китайские акварели

Из Японии в конце февраля 1936 года мы отправились в Китай в сопровождении обычной отцовской свиты. Был, конечно, Кашук, камердинер Михаил Шестокрылов-Коваленко и молодой – ему было лет 26–27104 – аккомпаниатор отца Жорж Годзинский. Рейс предстоял небольшой – чуть больше двух дней, но попался нам какой-то уж очень маленький японский пароходик, именовавшийся «Нагасаки-Мару», с такими же миниатюрными каютками, что сразу испортило настроение отцу: он, бедный, не мог поместиться ни на одну койку. Ему пришлось стаскивать на пол матрац, примащивать к нему подушки, чтобы хоть как-то вытянуть ноги.

Итак, ночью ему приходилось спать на полу, а днём срывать своё раздражение на членах «свиты» – кто первый попадался ему под руку, на того и обрушивался его «державный гнев». Словом, днём и ночью он был в отвратительном настроении. И вот в это самое время у меня случился насморк. Насморк – дело пустячное,