Повести - Петр Замойский

Николай налил жениху, невесте, всем, кто сидел за нашим столом, в небольшие стаканчики самогону.

 — Ну‑ка, молодежь, покажи пример старикам.

Шум все сильнее и сильнее. Какие там стихи! Да я уже и не думал, что придется их читать. Мы говорили с Настей, вспоминали прошлое, я рассказывал ей о своей жизни в трактире. Еще налил нам Николай по стаканчику. Это был чистый, как слеза, перегон. Вдруг Николай встал и огласил:

 — Гости дорогие, потише. Хочу вам слово сказать.

Гости постепенно затихли. Еще бы, говорит хозяин.

Николай погладил бороду, устремил взгляд на столы.

 — Не так давно с войны вернулся раненый солдат, приятель Вани. Они вместе росли, учились, играли, но одному выпала доля сражаться за Россию, другому бог не привел. Этот раненый солдат имеет начитанность. Он сам, единолично слагает песни. Нынче в честь запоя он сложил одну, в которой истинная правда о женихе Ване. Послушайте этот стих. Скажет нам его Петр Иваныч, которого опчество наше метит в писаря.

Последние слова меня поразили. Если Николай так говорит, это неспроста.

 — Читай! — обратился он ко мне.

Я встал, провел рукой по волосам, достаточно отросшим для зачеса, и, преодолев робость, четко, громко начал:

Мудрый бог сказал однажды.Обведя глазами землю:«Пусть там будет счастлив каждый,Моему кто гласу внемлет».Вот ты, Павлов Ваня, с детстваСлавный сын, каких не много,Крепок телом с малолетства.Слово богу держишь строго.К дому рвенье ты имеешь,Своей силы не жалеешь,Ты не сын, а сущий клад!Оттого и дом богат.Много прочего и вновьобретете вы с отцом.Вот и Кати огневойСуждена тебе любовь.Не у всех такая доля.Есть и горькая неволя.Там, далеко, на войне,Где пришлось побыть и мне.Беспрерывный гул и гром.Бьют снарядом и штыком.Нет, не надо воевать!Лучше землю бы пахать.Всем бы дома, вот как Ване,Всем бы жен таких, как Катя.Летом в поле за снопами,А зимою на полати!

 — Ур–р-а–а! — первый подхватил сам Ванька, а за ним и все, хлопая в ладоши.

Николай посмотрел на меня пристально, затем указал на стакан с перегоном. А Ванька сиял. Он три раза чокался со мной, говорил «спасибо», и Катька чокалась, и Настя, даже рыжий, в отца, Макарка.

Снова заиграла гармонь, запели песни.

Я опьянел, почти не закусывал, Настя усердно заставляла меня есть. Она была очень ласкова и хороша теперь. Мы говорим с ней о всяких пустяках, и мне уже хочется так, будто шутя, спросить ее: «Посватаю — пойдешь?» Но, как ни пьян, все же не решаюсь.

Скоро начались у молодежи танцы, а в других избах пляска. Загудели полы в большом доме. Пошли и мы с Настей танцевать «краковяк». Я не стеснялся, что левая рука в бинте. Веду Настю за руку, потом обнимаю, мы кружимся. Вот она, желанная! Я чувствую ее так близко, мы кружимся, расходимся и опять вместе. И голова моя кружится, и уже ничего не вижу. Только шум да вздохи гармоник.

Кто‑то оторвал меня от Насти, закружил. Это соседка Гагары, солдатка Фрося, старше меня лет на пять. Она румяная, крупная, жмет меня к себе, и я уже рад бы отвязаться, но не могу. Что‑то шепчет мне в ухо, и я ей шепчу, сам горя от стыда и от близкого тела ее…

«Все так хорошо, — думаю я. — Да–да, женюсь на своей чернобровой Насте!»

Танцуя, вижу, как среди народа ходит старик Гагара, рослый, могучий. Он ходит, чуть согнувшись, этот владыка нашего села. А Насти все не вижу. Не в той ли избе? Я говорю Фросе, что устал, и отхожу в сторону, к углу. И вот тут‑то, в углу, сквозь дым и пьяный туман в глазах вижу Настю… Сердце мое замерло. Они сидят с Макаркой в обнимку, они не видят меня. Макарка шепчет ей что‑то, она целует его, гладит по щеке, и света для них нет, и людей для них нет…

Схватив фуражку, я крепко нахлобучил ее на голову. И долго еще неслись мне вслед звуки гармоники, топот и взвизги женщин.

…Венчалось десять пар. Из женихов пять — инвалиды. Свадебные поезда прибыли к церкви не сразу. Первый поезд примчал Ваньку Павлова, за ним приехал Филя Долгий, затем пунцовский жених, который сосватал‑таки Козулю; следующим — Илюха с дочерью знаменитого вора Палагина из деревни Тучино; потом — контуженный Сергей Зятев, припадочный Захар Макаров, совсем еще мальчик, Никита Цырьков и Другие.

Видимо, по порядку записи сторож расставил венчающихся в две шеренги: пять пар вперед, пять сзади. Но какое совпадение! Первой парой стояли Ванька Павлов с Катькой, второй — Филя с невестой, третьей — пунцовский парень с Козулей, за ними Илья. И вышло, что бок о бок с Филей, по правую сторону, стояла Катька, бывшая его невеста, а рядом с Ильей стояла Козуля. Когда священник начал, как и полагалось перед венчаньем, опрос женихов и невест, по согласию ли они женятся, Филя рядом с собой из‑под вуали услышал очень знакомый ему шепот: «По согласью». Он вздрогнул. До этого ему, видимо, было невдомек, кто там с ним рядом — ведь правый глаз его остался на войне. Он резко повернулся, взглянул левым глазом, увидел Ваньку и побледнел. Когда священник, ничего не подозревая, обратился к Филе с таким же вопросом, Филя не шепотом, а громко заявил:

 — Батюшка, в строю непорядок!

Сначала священник, не поняв, в чем дело, отшатнулся, даже испугался, потом тихо осведомился:

 — Что, Филипп, сказать хочешь?

Филя молча сделал два шага вперед, приложил ногу к ноге и так круто сделал кру–угом, что батюшка отвернул в сторону, едва не ударившись о подсвечник. Народ в церкви замер. Филя и до фронта был отчаянный, а теперь… Избил урядника на базаре, и до сих пор ему ничего за это не было. При общем молчании Филя зорко осмотрел свой «взвод». Его особенно обидело то, что три инвалида стояли во второй шеренге сзади, а Ванька Павлов, пунцовский парнишка молокосос да сын старосты, портивший себе ногу керосином, — впереди. Осерчал Филя от такой несправедливости и, забыв, а может быть и хорошо помня, что он в церкви, сказал ни к кому не обращаясь:

 — Беспорядок в строю! Кои фронтовики — позади, а кои симулянты — впереди.

И уже громко, поднявшись на носки, хотя и так был высок, отчетливо приказал:

 — Слушать команду! Правофланговым становлюсь я. В первой шеренге мои товарищи — Илья, Захар, Сергей, Никита. Остальные в затылок. Перестроить ряды!

Не только народ, не только женихи- $1симулянты», но и фронтовики обомлели от такой команды. А невесты замерли. Только невеста Фили была очень довольна. Вот будет муж. Отчаянный!

Церковный староста начал было совестить Филю, увещевать. Филя молча слушал, подняв вверх лицо, затем уставился единым глазом на старосту и так грозно произнес: «Н–ну?» — что тот безмолвно и торопливо принялся за передвижку женихов и невест. И лишь, когда инвалиды заняли передовые позиции, а Филя стал на правом фланге, что ему полагалось даже по росту, священник, вздохнув, принялся за свое дело. С испугу он забыл спросить остальных «по согласию» они женятся или по неволе. Скорее бы развязаться…

12

 — Гони, Андрей, гони. Дождь нас захватит.

Дождь вот–вот, — согласился валяльщик Андрей, с которым мы ехали в город: он — продавать валенки, а я по вызову в пенсионный отдел.

Навстречу навалом шла черная туча. Село, к которому мы подъезжали, было недалеко. Виден барский сад помещика, в нем деревянный синий флигель, березовая аллея.

Андрей несколько раз хлестнул кнутом лошадь, крикнул, и лошадь понеслась галопом. Скоро показалась мельница на краю села, первые избы. Теперь дождь нас не захватит.

 — Остановимся переждать? — спросил Андрей.

 — Надо.

Я посмотрел на ближайшие избы. Две–три приглянулись. У них навесы над воротами — стало быть, можно лошадь поставить. Указал на ближнюю.

Кроме рыжей небольшой собачонки, никто нас не встретил у этой избы. Андрей, подъехав, принялся отпрягать лошадь и затем, взяв за оглобли, ловко вдвинул телегу в поднавес. Здоров же бородатый!

 — Ступай в избу, — сказал он, — чего стоять!

 — Вместе пойдем. Одному неловко.

 — Здорово, хозяева! — громко произнес Андрей, помолившись на передний угол.

Я тоже перекрестился, но не поздоровался, так как в избе никого не было.

Андрей взглянул в окно, вздохнул и сел на лавку. Свертывая цыгарку, я мельком осмотрел переднюю избу. Дверь во вторую — горницу — закрыта. Все обычно. Стол, лавки, печь, видимо недавно побеленная, возле печи кровать, на ней покрывало, из‑под покрывала видны две подушки в синих наволочках. Дверь в горницу створчатая, побеленная. Самовар на лавке. Над самоваром висячий шкаф для посуды.

 — Хозяйка идет, — сказал Андрей.