Поэты 1840–1850-х годов - Борис Бухштаб

2. ВОЗДУШНЫЙ КАРАВАН

Поздно ночью мы лежали на земле, среди равнины;У коней своих усталых чутко спали бедуины;Вдалеке, при лунном свете, горы нильские белели,А кругом, в песке зыбучем, дромадеров кости тлели.

Я не спал; под головою у меня седло лежало,А широкий плащ дорожный был мне вместо одеяла;Близ меня лежала сумка сладких фиников сушеных,Сабля острая и пара пистолетов заряжённых.

Всё безмолвно; лишь порою затрещит в костре забытомОгонек, иль конь, проснувшись, стукнет об землю копытом;Лишь порою в отдаленьи крик орлиный раздавалсяИ наездник полусонный за ружье свое хватался.

Вдруг земля поколебалась и померк за облакамиЛунный свет, степные звери пронеслися перед нами;Кони робко отшатнулись, наш вожатый приподнялся…«Ну, — сказал он, — знать, воздушный караван опять помчался!»

Это он! и вот несутся, вслед теней своих вожатых,Дромадеры с седоками на хребтах своих горбатых,И воздушною толпою идут девы, как Ревекка,На плече неся кувшины; цель пути их — город Мекка.

Ну! еще! иль нет конца им? вот бесчисленные гости!Вновь в верблюдов превратились их рассеянные кости;Черный прах, что по равнине в облаках густых, летучихБурно вьется, превратился в черных воинов могучих…

В это время ежегодно восстают для караванаВсе, которые погибли тут в песках от урагана, —Чей, быть может, прах истлевший нынче с пылью мы глотали,Чьи разбросанные кости мы ногами попирали.

И грядою бесконечной, как на пир, во всем раздольеВосстают они и мчатся в град святой на богомолье,И летят от Сенегала до брегов Баб-эльмандеба…Страшен поезд их тревожный при огнях ночного неба!

Стойте, други! Кони рвутся? Так накиньте им арканы!Ободритесь! не бегите, как пугливые бараны:Пусть воздушною одеждой ваших лиц они коснутся,Имя Аллы призовите, — духи мимо пронесутся.

Подождите, — лишь денницы загорится луч отрадныйИ на вас от гор повеет ветер утренний, прохладный, —И опять во прах летучий обратятся привиденья…Вот заржал мой конь ретивый, чуя утра приближенье!

3. ПОГРЕБЕНИЕ РАЗБОЙНИКА

В носилках похоронныхЛежит боец лесов,И шесть вооруженныхСуровых удальцовСреди лесов дремучихБезмолвные идутИ на руках могучихТоварища несут.

Носилки их простыеИз ружей сложены,А поперек стальныеМечи положены.На них лежит сраженныйРазбойник молодой,Назад окровавленнойПовиснув головой.

В минуту жаркой битвыСразил его свинец,—И кончил дни ловитвыБестрепетный боец!Сочится кровь из раныПо лбу и по вискамИ вниз струей багрянойБежит по волосам.

Он грозно сдвинул брови,Храня надменный вид,Но взор под слоем кровиВрагам уж не грозит.Он правою рукоюСдавил свой острый мечИ с ним, уставший с бою,В могилу хочет лечь.

Меч этот быстро, меткоУдары наносил,И сбиров он нередкоКак молния разил;Теперь, звуча, влачитсяОн вслед за мертвецом;Как слезы, кровь струитсяХолодная по нем.

И в миг борьбы жестокойСо смертью роковойОн пояс свой широкийСхватил другой рукой;Ремни его колетаРазрублены висят,Два длинных пистолетаЗа поясом блестят.

Так спит он, охладелый,Лесов угрюмый сын,В кругу ватаги смелой,Средь темных Апеннин!Так с ним они печальноИдут в глуши леснойДля чести погребальной.Но вот кричат им: «Стой!»

И наземь опустилиНосилки с мертвецом,И дружно приступилиРыть яму вшестером.В воинственном уборе,Как был он завсегда,Без гроба, на простореКладут его туда.

Засыпали землею…«Прости, лихой собрат!»И медленной стопоюИдут они назад.Но чу! — сторожевогоСвисток раздался вдруг…Ватага в лес — и сноваБезмолвно всё вокруг.

4. ТРУЖЕНИК

Кто идет во глубь землиИли молотом махает;Кто сетями для семьиХлеб насущный добывает;Кто за плугом льет свой пот,Как наемник господина;Кто под ношей спину гнетДля жены своей, для сына,—

Честь им! слава их трудам!Слава каждой капле пота!Честь мозолистым рукам!Да спори́тся их работа!Но забудем ли о том,Кто безропотно страдаетИ, работая умом,Сам нередко голодает?

В тесной хижине ль своейОн с наукой тратит годы,Раб ли книжных торгашей,Пишет драмы или оды,Или просто вздор чужойПереписывает к срокам,Иль, вступив в ученый строй,Ходит, бедный, по урокам, —

Что ж! ведь труженик и он!И ему — терпеть, трудитьсяПовелел судьбы закон,И его глава сребрится!И влачит до гроба онБремя скорби и гоненья,А детей голодных стонУбивает вдохновенье!

Так иного я знавал:Духом он стремился в небо,Но во прахе изнывал,Пресмыкаясь ради хлеба!Так с семьею на плечахХлопотал он и трудился,Целый век свой был в тискахИ как рыба о́б лед бился!

И сидел он, и писал,Бледный, с впалыми щеками;А меж тем восток сиял,Ветерок играл цветами,Пел весенний соловей,Пар дымился над рекою…Он над книгою своейГнулся — труженик душою!

Но под бременем скорбейУтешался он, мечтая:«Жизнь печальна, но и в нейЕсть поэзия святая!Пусть судьба гнетет меня!Тверд останусь я душою:Для детей трудился я,Честь моя всегда со мною!»

Наконец не стало сил!Кончил он свое боренье;Лишь порой к нему сходилЛуч заветный вдохновенья:Ночью вдруг его лобзалПоцелуй знакомой музы,И свободно возлеталПрежний гений, сбросив узы.

Вечным сном теперь он спит!Прах его земля сокрыла;Одинокая стоитБез креста его могила.И малютки, и женаПлачут, бедные, без пищи:Только имя без пятнаИм отец оставил нищий!

Честь и слава всем трудам!Слава каждой капле пота!Честь мозолистым рукам!Да спорится их работа!Вспомним с честью и о том,Кто с наукой голодаетИ, работая умом,Горький век свой убивает!

280. «Полно, зачем ты, слеза одинокая…»

Полно, зачем ты, слеза одинокая,          Взоры туманишь мои?Разве не сгладило время далекое          Раны последней любви?

Время их сгладило, сердце тревожное          Скрыло их в недрах своих,—Там, как в могиле, им место надежное,          Там не дороешься их.

Сердце их скрыло; но память досадная          Их как святыню хранит;Знать, оттого-то и грусть безотрадная          Душу порою томит.

281. ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ <ИЗ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»>

Что не горлица воркует ранним утром в тишине,Безутешная горюет Ярославна на стене:

          Вольной пташкой полечу я по Дунаю,          Путь-дороженьку разведаю, узнаю,          Там в Каял-реке, склонясь на бережок,          Обмочу я свой бобровый рукавок,          И слезами, и студеною водою          Раны князя, друга милого, обмою.

Так в Путивле ежедневно, ранней-утренней поройРаздается скорбный голос Ярославны молодой:

          Ветер, ветер! ах, зачем ты из долины          Веешь стрелы на родимые дружины?          Разве нет тебе приволья в облаках,          Нет раздолья с кораблями на морях?          Для чего ж мою ты, ветер, губишь младость,          По ковыль-траве развеял мою радость?

То не дождичек осенний грустно во поле шумит,Безутешная княгиня слезно плачет-говорит:

          Днепр мой славный! ты пробил себе волнами          В землю половцев дорогу меж горами;          Быстро мчали струи вольные твои          В стан враждебный Святославовы ладьи…          Принеси ж ко мне ты друга дорогова,          Да не шлю к нему я слез горючих снова!

Так в Путивле, на рассвете, с городской его стеныСлышен голос Ярославны в час заветной тишины:

          Солнце красное! ты всем равно сияешь,          Всем тепло свое равно ты посылаешь…          Ах, зачем своим ты огненным лучом          Раскаляешь друга милого шелом?          И полки его, ослабленные зноем,          В диком поле приуныли перед боем!

Так в Путивле одиноко плачет утренней поройКнязя Игоря супруга на стене городовой.

282. «Раз, два, три, четыре, пять…»