О верности крыс - Мария Капшина

Дзой сел, потом встал и подошёл к его кровати. В темноте тускло выделялось перекошенное острое лицо. Кисти рук на одеяле снова изображали пауков, которым никак не удаётся подняться на ноги.

— Ол Каехо! — позвал он.

Тот не слышал. Мотнул головой по подушке, прерывая вой ещё одним рваным вдохом.

Ол Нюрио наклонился и потряс его за плечо.

— Хриссэ, проснись!

Пыльник коротко взвыл в голос, открывая дикие глаза, и от души приложил Дзою кулаком в солнечное сплетение и коленом куда-то в район левой почки. Ударить как следует ол Каехо не смог, так что Дзой только охнул, тряхнул его ещё раз: "Проснись!" — увидел на его лице осмысленное выражение и сел боком на край кровати, недовольно морщась.

— Доброе утро, святой Дзохойно, — сипло послышалось от подушки. Ол Нюрио неприветливо зыркнул туда. Хриссэ выглядел вполне счастливым, блаженно скалился.

— Ещё ночь, — буркнул Дзой, демонстративно потирая бок.

— Извини, — сказал Хриссэ.

— Ничего, — ол Нюрио ещё раз потёр бок и встал. — Я так понимаю, ты целился в Аджашера.

Хриссэ чуть посерьёзнел.

— На редкость талантливый человек, — задумчиво сказал он. Почти с восхищением, как показалось Дзою. Он помолчал, неловко поджимая пальцы на холодном полу.

— Может, — без энтузиазма начал он, — тебе пыли достать? Если спишь плохо…

— Нет, — резко сказал ол Каехо. Заметил удивление и пояснил: — Пыль усиливает все чувства. Под пылью больше видишь и слышишь несуществующее, а потом, во время отката — реальные вещи, только гораздо острей, чем обычно. Громче, ярче, горячей, холодней. Больней.

— Да, — сказал ол Нюрио. Сел на свою кровать и завернулся в одеяло. — Тогда действительно не стоит.

— Тшеза об этом свойстве пыли знает, — всё так же задумчиво сказал ол Каехо. Дзой передёрнул плечами.

— Может, конечно, потому я и вопил, — так же задумчиво продолжал ол Каехо. — Но не думаю, что дело только в этом. Понимаешь, в пытке главное — всё время держать человека на грани, когда ему кажется, что больше выдержать невозможно. А когда он только начнёт привыкать — немного усилить нажим. Но если переусердствовать, человек перестанет чувствовать так остро, ему будет уже всё равно. Даже если не доводить до бессознательного состояния. Поэтому нужно временами отпускать, дать отдохнуть, расслабиться. И как раз в тот момент, когда человек расплывается в блаженстве оттого, что наступила передышка, — вот тогда и тащить обратно, в пыточную.

Дзой обнаружил, что сидит, набычившись, и усиленно кутается в одеяло. В том, как полуживой Хриссэ деловито сипел о пыточной методике, было что-то жуткое, ненормальное.

— Это тактика Тшезы, — продолжал ол Каехо. — Не только его, конечно, ею многие пользуются. Но у меня какое-то неопределённое ощущение, что здесь что-то неправильно…

— Ещё бы, — поддакнул Дзой. — В пытке вообще есть что-то неправильное. Не находишь?

Хриссэ сел и уставился на него.

— В пытке… неправильное… Дзой, ты гений!

— Э?..

— Конечно! В том всё и дело! Тшеза слишком много внимания уделяет физической пытке! Разбалансировать, вывести из равновесия — это всё правильно. Сделать так, чтобы человек не знал, чего ожидать в следующий момент — это тоже правильно. Навязывать свою игру, свои правила, свой ритм. И не давать понять эти правила или поймать этот ритм. Но не только физической болью! Не для каждого пытуемого! Кого-то проще всего сломать страхом, кого-то — чувством вины… Да мало ли болевых точек! И разных: люди же все разные!

Ол Каехо прекратил жестикулировать, взялся за правое плечо, неловко пошевелил им и лёг на левый бок.

— Дзой, ты гений, — сказал он. — Это надо обдумать. И опробовать.

Ол Нюрио вздохнул и тоже лёг.

— Давешняя мысль про отрезание языка всё больше мне нравится, — меланхолично заметил он. Хриссэ хрюкнул в подушку.

— А потом отрезать мне пальцы, чтобы тихим эрликом я тоже не мог изъясняться, — сказал пыльник. — Вот это и будет моя персональная болевая точка: заставить меня молчать, пока не свихнусь. Ты никогда не хотел попробовать карьеру дознавателя, Дзой? У тебя могло бы получиться.

— Я ненавижу и презираю дознавателей, — сказал ол Нюрио. Судя по подчёркнутой нейтральности тона, он всерьёз оскорбился. — И я не хотел бы ненавидеть и презирать себя.

— Нда. Надеюсь, придушить меня спящего тебе помешает хотя бы брезгливость… Хотя, что это я: душить спящих — это же совсем не рыцарски!

— Я тебя сейчас бодрствующего придушу, — зевнул Дзой, отворачиваясь к стене. — Дай поспать, до утра всего ничего осталось.

Джатохе

2275, 19 день 5 луны Ппд

Эрлони

День был холоден и сыр, комната — натоплена до духоты, а Мастер непривычно рассеян.

— Чушь! — шумел ол Лезон. — Убив главу Совета городов, мы только сыграем на руку нок Шоктену. Живой Аджувенгор — это непобеждённая Занга и продолжение войны. Отвлекаться на Империю никто из занятых у Форбоса не станет. Не сможет. И зачем нам смерть Аджувенгора? Империя — единственный из игроков, кому он нужен живым. Или я что-то пропустил, и у нас уже достаточно сил, чтобы воевать с Кадаром?

Нохо сверкал глазами и доказывал, что Вернац и при мёртвом Аджувенгоре сложно будет удерживать, а Кадару всё равно пока хватит дел у Островов. Вопрос о готовности к войне с Кадаром он уже третий раз оставлял без ответа, как риторический.

Собрать и обучить армию — забота Нохо. Забота Мастера — деньги, деньги на обмундирование, оружие, еду и фураж, не говоря уж о жалованьи. Можно по примеру Неэра Кривого сказать армии: у вас нет ничего, а там, к югу, лежит богатая земля; заберите у них богатство, и оно станет вашим. Но это работает, когда противник слаб и вял, разжирев в своём богатстве, как Аксот времён Неэра. Не тогда, когда враг — сыт и силён, как степной лев со змеиными мозгами нок Шоктена.

Ол Тэно на замечание о недостатке денег сказала продать дворцовые залежи парадного оружия и урезала расходы на содержание Веройге едва не на треть. Зангская война снаряжалась на эти средства и доходы от личных соляных копей ол Тэно. Гарнизон в Вернаце Джатохе смог оплатить силами купцов и банкиров, которым подворья в устье Арна сулили немалые барыши. Такие, что ради них можно и рискнуть. Империя банкирам льготы и привилегии, а те в ответ — посильную материальную помощь. И деньги из разграбленного Вернаца частью пошли в Империю, но это один камешек на речном берегу. Лучше было бы без этих денег и без этого прорыва в Вернац. Шум вокруг Форбоса отлично годился для того, чтобы отвлечь от Империи всех, кто мог бы иначе посмотреть в её сторону. Удар по Вернацу и пиратским базам был нужен не Империи, союзникам; Лаолию в первую очередь. Империи он принёс только лишние сложности. Заселить, укрепить и удержать чужой город — ради чего? Ради сомнительной возможности контролировать Внутреннее море?