О верности крыс - Мария Капшина

— Лорд герцог?

Ол Нюрио поднял голову. Вернулся посланный за едой.

— Вот…

— Хорошо, — сказал Дзой. — Иди отдыхать. Завтра будет долгий день.

— Да, лорд герцог. Спасибо.

"За что спасибо-то?" — подумал Дзой, вставая и возвращаясь в комнату. Положил принесённую сумку на стол, рядом с жестяной кружкой, из которой выглядывал огонёк изрядно сгоревшей свечи. Дзой шагнул обратно к двери, прикрыл её и вернулся к столу. Развязал сумку, вынул два меха — с молоком и с вином, как оказалось, — хлеб в белой тряпице, немного холодной баранины. Удивился сначала, потом сообразил, что мясо предназначалось для него. Глянул влево — ол Каехо не спал, следил за ним скучающим взглядом.

— Есть будешь? — спросил Дзой.

— Пить буду, — сказал Хриссэ.

Дзой помог ему сесть и дал молоко с хлебом. Странно себя чувствовал, сидя за столом с мясом и вином, когда ол Каехо осторожно глотал молоко. Потом отчего-то взялся прибирать на столе, хоть и понимал умом, что не герцогское это дело.

А герцог, собственно, и не прибирает, — недобро подумал он вдруг, это кухаркин племяш прибирает, герцог, вон, отдыхать изволят…

Он глянул коротко на отдыхающего. Того бил озноб. Дзой аккуратно завернул оставшийся хлеб и пошёл за лишним одеялом.

— Я одного не понимаю, — сказал он, укрыв пыльника, и снова замолчал. Это была, разумеется, неправда. Не понимал он очень многое. И то, о чём хотел спросить, не было даже в числе главных неясностей.

— Ну?

— Зачем ты так долго терпел? — Дзой запнулся и продолжил быстрее, пока не передумал спрашивать: — Ты же затем туда и пошёл, чтобы выдать им фальшивый план. Ты мог сделать вид, что сломался, гораздо раньше. Зачем было…

— Хк-кхм, — сказал Хриссэ. Дзой скривился, решив, что спрашивать явно не стоило.

— Хотя это не моё дело, — сказал он и отвернулся к столу, зажигая зачем-то новую свечу, хотя пора уже было тушить свет и ложиться спать.

— Не твоё, конечно, — усмехнулся пыльник. Дзой равнодушно пожал плечами, снял куртку, сел на свою кровать и стянул сапоги. Подумал, решил, что свечи можно и оставить на случай если придётся вскакивать посреди ночи. И лёг.

— Я и сделал вид, что сломался, гораздо раньше, — сказал Хриссэ из-за стола. Чтобы распознать его сип, приходилось вслушиваться. — Сломаться было несложно: Тшеза — отличный дознаватель, настоящий мастер. Про атаку через Цонг я ему выдал ещё дней десять назад. Кажется. Тебе, пожалуй, лучше знать: вы же отслеживали, когда флот пойдёт к югу? Узнав, что было нужно, Тшеза взялся за дело не по приказу, а по зову души. Очень талантливый дознаватель. Заметь: он ведь даже ещё не начал меня калечить! Надо будет позаимствовать у него пару приёмов и пригласить как-нибудь в гости.

— И ты ничего не выдал, — тихо сказал ол Нюрио. Ему, откровенно говоря, было стыдно. В конце концов, Хриссэ всегда казался ему последним, от кого можно ждать верности чему бы то ни было.

— Выдавать было совершенно бесполезно, — равнодушно сказал Хриссэ. — Говорю же: Тшеза работал не для начальства, а для души. К тому же, если бы я рассказал наши настоящие планы, у Занги резко выросли бы шансы на победу. А у меня — шансы на то, чтобы остатки меня несколько месяцев спустя сожгли на тюремном заднем дворе. Он бы меня сломал. Не сразу, но точно сломал бы. Ему просто не хватило времени. Говорю же: очень талантливый человек.

Ол Нюрио молчал. Иера была права, как всегда. Мысли она, что ли, читает у всех подряд? Хотя это не мысли знать надо, это надо знать, по какой логике они появляются. В случае с пыльником и мысли его сложно было втиснуть в нормальную картину мира, не то что поверить, что у него есть какая-то логика.

— Интересно, — сказал Дзой чуть погодя, — ты хоть раз в жизни делал доброе дело, не притворяясь, будто руководствуешься только выгодой, а не честью?

— Я никогда не притворяюсь, — охотно отозвался ол Каехо. — Я всегда совершенно искренен. Это ты у нас мастер притворяться и подводить под всё этическую базу. Боится, например, какой-нибудь дурак какой-нибудь ведьме в любви признаться — и делает вид, что это вассальная верность, а вовсе не…

Ол Нюрио обнаружил, что вскочил босыми ногами на пол, обогнул стол и шарит в поисках оружия у пояса. Ол Каехо насмешливо заперхал. Дзой стиснул зубы и сел обратно.

— Или ударить какой-нибудь дурак хочет, но не решается, потому что…

— Потому что у меня совесть есть, — сухо сказал Дзой, кутаясь в одеяло. — Но однажды ты меня доведёшь.

Хриссэ ухмыльнулся.

— Тебя? Ты себя плохо знаешь, святой Дзохойно.

После этой фразы он помолчал — и опять начал ни с того ни с сего, задумчиво глядя в потолок:

— У меня был младший брат. Воплощённая мечта дома ол Каехо. На редкость правильный дворянин. Прямо как ты.

Лорд издал неопределённый звук. Ол Каехо разглагольствовал.

— Все недостатки нашей семьи были уже истрачены на меня, так что ему ничего, кроме достоинств, не осталось. Плохо в нём было только одно: он был младшим, а наследником почему-то родился я… Так вот, Вена было очень забавно дразнить. Он меня терпеть не мог. Я его, впрочем, тоже. А потом он умер.

Ол Нюрио подождал продолжения. Не дождался. Спросил:

— И что?

— Как — что? И умер, и был он сожжён, и душа стала дымом, и прах его в склеп поместили… Фамильный… Мерзкое место, скажу я тебе: холодно, сквозняки…

Дзой опять подождал продолжения и опять не дождался.

— Зачем ты это рассказываешь?

— Так ты же ничего рассказывать не хочешь. Приходится мне поддерживать светскую беседу.

Ол Нюрио молчал. Непохоже было, впрочем, чтобы Хриссэ всерьёз ждал ответа. Потом он наконец уснул, к облегчению ол Нюрио. Дзой последовал его примеру едва ли не раньше, чем успел заметить тишину. Жаль только, что ненадолго. Рывком проснувшись, Дзой какое-то время тупо хмурился в потолок — в темноту под потолком, — и силился понять, что же его разбудило. Потом на пару мгновений стало тихо, и когда звуки послышались снова, ол Нюрио уже разобрал, что это. Хриссэ прерывисто, почти со всхлипом вздохнул, скрипнул зубами и вдруг затянул то ли сиплый вой, то ли стон, на одной ноте, по нарастающей.

Дзой сел, потом встал и подошёл к его кровати. В темноте тускло выделялось перекошенное острое лицо. Кисти рук на одеяле снова изображали пауков, которым никак не удаётся подняться на ноги.

— Ол Каехо! — позвал он.

Тот не слышал. Мотнул головой по подушке, прерывая вой ещё одним рваным вдохом.

Ол Нюрио наклонился и потряс его за плечо.

— Хриссэ, проснись!

Пыльник коротко взвыл в голос, открывая дикие глаза, и от души приложил Дзою кулаком в солнечное сплетение и коленом куда-то в район левой почки. Ударить как следует ол Каехо не смог, так что Дзой только охнул, тряхнул его ещё раз: "Проснись!" — увидел на его лице осмысленное выражение и сел боком на край кровати, недовольно морщась.