Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

Смех Конана прозвучал словно лай дикой собаки.

— Вы отошлете меня туда, откуда я когда-то прибыл в Аквилонию, чтобы наняться в армию, и добавите мне метку предателя? Значит, Арпелло? У меня всегда были подозрения насчет этого мясника Пеллиа. Вы боитесь воровать и грабить открыто, вам нужен предлог, пусть самый хилый! Арпелло говорит, что он королевской крови, вот вы и пользуетесь им, чтобы оправдать свое воровство! Вы хотите поставить у власти сатрапа! Да я лучше встречусь с вами в аду!

— Дурак! — рявкнул Амальрус. — Ты в наших руках, и мы можем лишить тебя и королевства, и головы!

Ответ Конана не был ни королевским, ни благородным, он был естественным для этого человека, варварскую природу которого не изменила цивилизация: он плюнул прямо в глаза Амальрусу. Король Офира вскочил с яростным воплем и бросился на Конана со шпагой в руке.

— Минуточку, Ваше Величество, — вмешался Тзота. — Этот человек мой пленник.

— Отойди, колдун! — зарычал Амальрус, разъяренный насмешливым блеском голубых глаз Конана.

— Назад, я сказал! — рявкнул громовым голосом Тзота. Его тощая рука вынырнула из обшлага и бросила горсть порошка в искаженное лицо короля Офира. Амальрус взвыл и отступил, пошатываясь. Шпага выпала у него из рук, он поднес руки к глазам, а затем упал на диван под равнодушными взглядами котийских стражников. Король Страбонус поспешно выпил бокал вина — руки его дрожали.

— Я чуть не ослеп, — произнес Амальрус. — Что ты со мною сделал, колдун?

— Всего лишь предупреждение, чтобы ты понял, кто хозяин, — сухо ответил Тзота. — Страбонус, похоже, запомнил урок, теперь твоя очередь. Я бросил тебе в глаза немного пыли из стигийской гробницы. Если я сделаю это еще разок, ты проведешь остаток дней в темноте.

Амальрус пожал плечами, криво улыбнулся и взял чашу, чтобы залить свой страх и свой гнев. Тзота повернулся к Конану, который бесстрастно смотрел на него и подал знак рукой. Два негра схватили Конана и потащили за Тзотой по длинному извилистому коридору, вымощенному многоцветными мозаичными плитами. Стены были затянуты золотой и серебряной тканью, со сводчатого потолка свисали золотые курильницы, наполнявшие галереи душистым облаком. Вот негры свернули в узкий коридор из нефрита и агата, темный и страшный, он кончался бронзовой дверью, над которой угрожающе скалился череп. Перед дверью стояло жирное отталкивающее создание со связкой ключей в руке: это был Шукели, первый евнух Тзоты, о котором ходило множество слухов, человек, у которого любовь к чужим страданиям заменила все страсти.

Бронзовая дверь выходила на узкую лестницу, уходившую, казалось, в самое чрево горы, на вершине которой возвышалась алая цитадель. Маленький кортеж спустился по ступенькам и остановился перед железной дверью, способной противостоять ударам тарана. Шукели толкнул монументальную створку.

Конан заметил, что стража боится чего-то, да и Шукели тоже. За дверью была вторая, из больших стальных прутьев. Как она открывалась? Не было видно ни замочной скважины, ни щеколды. Движение руки — и дверь ушла в стену. Они переступили порог и оказались в широком коридоре, прорубленном в скале. Значит, они в подземелье, в самом чреве горы. Тьма наваливалась на факелы стражников, как нечто живое, одушевленное.

Конана приковали к кольцу, вделанному в каменную стену. Над его головой поместили факел, и Конан оказался в полукруге рассеянного света. Негры поспешили уйти, опасливо вглядываясь в темноту. Тзота отпустил их знаком, и они выскочили в коридор, будто боялись, что кто-то нападет на них из темноты. Тзота смотрел на Конана, глаза его светились в темноте, зубы скалились, словно волчьи клыки.

— До свиданья, варвар, — сказал он насмешливо. — Мне надо ехать в Шамар, принять участие в осаде. Через два дня я со своими воинами буду в твоем дворце! Что передать от тебя твоим женщинам, прежде чем с них сдерут их красивую кожу? Знаешь, зачем она мне? Чтобы записывать победы Тзоты-Ланти!

Конан ответил страшным киммерийским ругательством, которое могло бы пробить барабанные перепонки всякому нормальному человеку, но Тзота только усмехнулся и вышел. Мелькнул его силуэт сквозь толстые брусья, когда он запирал решетку, потом лязгнула тяжелая железная дверь, и в полной тьме воцарилась мертвая тишина.

3

Конан ощупал кольцо в стене и натянул цепи, державшие его на кольце. Руки были свободны, но он знал, что даже с его удивительной силой он не сможет разорвать ни одного звена.

Они были толщиной с его палец, конец цепи прикреплен к массивному железному обручу, стянувшему поясницу. Человек послабее Конана мог бы умереть от одного только веса этих оков. Запоры и замки невозможно разбить даже молотом. Кольцо проходит через всю стену и зажимается с другой стороны. За кругом света полная мгла. Страшно…

Все суеверные страхи варвара, спавшие в душе, прикрытые логикой цивилизации, стали теперь просыпаться. Примитивное воображение населяло подземелье чудовищными формами жизни. Разум говорил Конану, что его заперли не как обычного пленника, и оберегать не собираются. Он брошен в этот каменный мешок, чтобы здесь умереть. Он проклинал себя за то, что отказался от предложения победителей, однако его упрямое мужество восставало, и он знал, что и сейчас его ответ был бы тем же. Никому он не продаст своих подданных. Он думал только о себе, когда овладел троном, но теперь он в ответе за свой народ.

Конан вспомнил об отвратительной угрозе Тзоты и застонал от ярости.

Это не просто болтовня! Люди значат для мага не больше., чем насекомые. Нежные руки, ласкавшие Конана, губы, прижимавшиеся к его губам, груди, дрожавшие под его страстными поцелуями… И со всех этих девушек сдерут их нежную кожу, белую, как слоновая кость, розовую, словно лепестки цветка… Из горла Конана вырвалось такое рычание, что если бы кто-нибудь услышал его, он не поверил бы, что это рычит человек.

Дрожащее эхо напомнило ему о его положении. Конан испуганно вглядывался в тени и вспоминал рассказы о жестокости Тзоты. По его телу пробежала дрожь, когда он понял, что находится в тех самых легендарных Залах Ужаса, о которых говорили только шепотом — о туннелях и тайниках, где Тзота производил опыты над людьми и животными и, как говорили, даже над демонами. Ходили слухи, что Генальдо, сумасшедший поэт, посещал эти каменные мешки по приглашению мага и видел то, на что потом намекал в поэме: «Песни подземелья». Говорили, что намеки эти — отнюдь не плод больного мозга. Мозг этот разлетелся однажды под ударом топора Конана в тот день, когда Конан защищался против убийц, хитростью введенных во дворец безумным поэтом. Но слова мрачной поэмы запомнились навсегда и теперь заставляли дрожать плененного короля.