Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

Внезапно кровавые цветы ожили и прижали свои лепестки к полуоткрытым губам, усики лозы дрожали в экстазе, вибрировали от желания. Волны меняющихся цветов пробегали по ветвям, цвета становились все более яркими, ядовитыми. Человек извивался от боли.

Конан не понимал, что это, но знал, что перед ним ужас. Он шел сквозь ад, сотворенный Тзотом-Ланти. Кем бы ни был узник — человеком или демоном, — надо было ему помочь. Конан поискал вход и обнаружил решетчатую дверь, запертую тяжелым замком. Один из ключей в связке Конана открыл замок, и Конан вошел. Тотчас же лепестки этих ядовитых цветов собрались вместе, усики угрожающе выпрямились, растение напряглось и качнулось к нему. Волны ненависти исходили от этой лозы, она явно видела Конана. Длинные усики тянулись к нему, пытаясь схватить, но он уже поднял шпагу и одним резким и сильным ударом, перерубил ствол.

Несчастный пленник был отброшен в сторону, лоза извивалась и крутилась, как обезглавленная змея, скатываясь в огромный шар. Усики щелкали, как хлысты, листья тряслись и бились, как кастаньеты, лепестки конвульсивно дергались. Наконец лоза обмякла и вытянулась на полу, его яркие цветы поблекли, из перерубленного ствола вытекала какая-то белая жидкость. Все было кончено.

Конан оглянулся и замер от изумления: сзади него стоял освобожденный им человек. Высокий и стройный, с длинными ногами, темными, задумчивыми глазами, он был явным аристократом. Маска ужаса спала с его лица.

— Какой сейчас год? — спросил он по-котийски.

— Сегодня десятый день месяца Юлуна, год Газели, — ответил Конан.

— О Иштар! — пробормотал незнакомец. — Десять лет!

Он провел рукой по лбу, потряс головой, как бы освобождая мозг от затянувшего его тумана.

— Все так смутно, — продолжал он. — После десяти лет пустоты ум не может проснуться сразу. Кто ты?

— Конан из Киммерии, король Аквилонии.

— Вот как? А Мумедид? — удивился незнакомец.

— Я задушил его прямо на троне в ту ночь, когда захватил королевский город, — ответил Конан.

— Извините меня, Ваше Величество, — улыбнулся незнакомец. — Я должен был сначала поблагодарить вас за ту услугу, которую вы мне оказали. Но я сейчас как человек, пробудившийся ото сна, более глубокого, чем смерть, сна, наполненного кошмарами, и понимаю только, что вы освободили меня. Скажите мне, почему вы перерубили ствол, вместо того, чтобы просто вырвать лозу?

— С давних пор мне известно, что не следует касаться того, чего не понимаешь, — ответил Конан.

— Верно. Если бы вы ее вырвали, вы нашли бы на корнях такое, что не взяла бы и ваша шпага. Корни Ютхи идут из самого ада.

— Кто ты? — спросил Конан. — Как зовут тебя?

— Пелиас.

— Как? — вскричал Конан. — Пелиас, маг, соперник Тзоты, исчезнувший с лица земли десять лет назад?

— Только с лица земли, — горько улыбнулся Пелиас. — Тзота предпочел оставить меня в живых, в оковах страшнее железных. Он запер меня здесь с этим чудовищным цветком, семена которого украли во мраке космоса у Яга Проклятого. Они нашли плодородную почву только здесь, в подземелье, кипящем червями, здесь, в аду. Я не мог вспомнить свое колдовство, слова и символы своей власти из-за этой проклятой лозы, которая пила мою душу, мучила своими страшными ласками, дышала моим мозгом и днем и ночью. Мой разум был пуст, как разбитая амфора. Десять лет! Да поможет нам Иштар!

Конан молчал. Догорал его факел. «Конечно, — думал он, — этот человек безумен…» Но он не видел никаких признаков безумия в спокойно смотревших на него темных глазах.

— Скажите, черный маг в Хорсемише? — спросил Пелиас. — Впрочем, бесполезно спрашивать. Силы мои возвращаются, и я вижу в вашем мозгу великое сражение и короля, захваченного изменниками. Я вижу Тзоту-Ланти, скачущего в Тибор со Страбонусом и королем Офира. Мое искусство еще слабо после столь долгого сна, я пока не рискну встретиться с Тзотой. Мне нужно восстановить силы и снова обрести свою власть. Пошли отсюда, не будем здесь оставаться.

Конан печально помахал связкой ключей.

— Решетка наружной стены заперта. Засов можно отворить только с той стороны. Нет ли другого выхода из этих туннелей?

— Один есть, но мы им не воспользуемся, потому что он ведет вниз, а не вверх, — ответил, смеясь, Пелиас. — Пошли, посмотрим на ту решетку.

Он шел неуверенно, ноги его подгибались: десять лет они были недвижны.

— В галерее живет гигантская змея, — предупредил Конан. — Пойдем осторожнее, чтобы не встретиться с ней.

— Я ее помню, — хмуро ответил Пелиас. — Меня заставили смотреть на нее, когда десять моих верных слуг были отданы ей на расправу. Это Сатхи, любимица Тзоты.

— Так это Тзота вырыл подземелье? Чтобы прятать здесь своих монстров?

— Нет, все не так. Здесь когда-то, в древности, был город — на холме и вокруг него. Король Коссус Пятый, основатель города, построил на вершине горы дворец и стал рыть подземелье. Скоро его рабы обнаружили дверь, взломали ее и нашли все эти ходы, тайники, галереи. А потом сюда проник великий визирь и пропал здесь, сгинул. Перепуганный Коссус велел замуровать дверь снова. Он сказал, что великий визирь упал в колодец. Потом король бросил дворец и построил другой, в деревне, но бежал в панике, когда обнаружил однажды на мраморном полу своей спальни черную плесень.

Он уехал со всем двором на восток и основал там новый город. Дворец на холме остался покинутым, стал разрушаться. Когда Аккуто решил возобновить прошлую славу Хорсемиша, он построил тут крепость. И, наконец, Тзота-Ланти воздвиг свою цитадель и открыл подземелья. Тзота сумел избежать смерти, он не упал в колодец, но вернулся из подземелья совсем другим, странным…

Я видел этот колодец, только я не хотел спускаться туда в поисках мудрости. Я маг, мне более тысячи лет, но ведь я еще и человек… Говорят, что некогда танцовщица из Шидизара уснула однажды неподалеку от города и проснулась в объятиях черного демона. От этого союза появилось то, что называют теперь Тзота-Ланти…

Конан пронзительно крикнул и отскочил в сторону, потянув за собой своего спутника. Перед ними выросла белая сверкающая фигура Сатхи: глаза ее сверкали вековой ненавистью. Конан собрал все силы, чтобы погрузить факел в ее демоническую пасть, воткнуть в ее тело шпагу. Но змея не смотрела на него: с яростью уставилась она на того, кто назвал себя Пелиасом, а тот спокойно улыбался, скрестив на груди руки. В огромных желтых глазах ненависть исчезала, на смену ей приходил страх, ужас… Змея зашипела, и ее словно сдунул порыв ветра.

— Что она увидела такого страшного? — спросил Конан.