Проклятие лорда Фаула - Стивен Дональдсон

— Я не буду говорить!

— Тогда скажи, почему Этиаран, супруга Трелла, решила не сопровождать тебя сюда. Очень странно, что человек, родившийся в Стране, повернул назад недалеко от Ревлстона.

— Нет.

— Почему ты отказываешься?

Чувствуя, как в нем закипает гнев, Кавинант взглянул на Лордов. Они возвышались над ним подобно судьям, в руках которых была власть отвергнуть его. Кавинанту хотелось защититься криком и проклятиями, но пристальные глаза Лордов остановили его. На их лицах он не видел презрения. Они смотрели на него с гневом, страхом, беспокойством, с выражением оскорбленной любви к Стране. Он тихо произнес:

— Неужели вы не понимаете? Я пытаюсь удержаться от того, чтобы не сказать вам еще большую ложь. Если вы не перестанете настаивать, пострадаем мы все.

Высокий Лорд на мгновение встретил его гневный, умоляющий взгляд и хрипло вздохнул.

— Хорошо. Ты делаешь нашу задачу, и без того трудную, еще труднее. Теперь мы должны совещаться. Мы просим тебя ненадолго покинуть палату Совета. Вскоре мы позовем тебя.

Кавинант встал, повернулся и начал подниматься по ступеням к большим дверям. Тишина в зале нарушалась лишь звуком его шагов. Почти уже добравшись до дверей, он услышал голос великана, произнесшего так отчетливо, словно эти слова были сказаны его собственным сердцем:

— Этиаран, супруга Трелла, обвинила тебя в убийстве духов. Кавинант застыл в леденящем ужасе, ожидая, что еще скажет великан.

Но Морестранственник ничего больше не сказал. Трепеща, Кавинант прошел через дверь и неверной походкой направился к одному из кресел, стоящих вдоль стены. Тайные мысли казались такими хрупкими, что он едва мог поверить, что он все еще жив. Я не…

Подняв глаза, он увидел стоящего напротив него Баннора. Лицо Стража Крови было лишено какого-либо выражения, но в то же время на нем лежала какая-то неуловимая тень презрения. Его совершенная неопределенность, казалось, была способна на любую реакцию, и теперь лицо стража несло на себе печать осуждения слабости Кавинанта, его болезни.

С гневом Кавинант пробормотал: — Двигаться. Выжить.

— Баннор, — прорычал он. — Морэм, кажется, считает, что нам следует лучше узнать друг друга. Он сказал мне, чтобы я спросил тебя о Страже Крови. Баннор пожал плечами, словно он был совершенно невосприимчив к каким бы то ни было вопросам.

— Твой народ — харучаи (Баннор кивнул) — живет в горах. Вы пришли в Страну, когда Кевин был Высоким Лордом. Как давно это было?

— За столетие до Осквернения. — Отчужденный тон Стража Крови, казалось, говорил, что такие единицы времени, как годы и десятилетия, не имеют никакого значения. — Две тысячи лет назад.

Две тысячи лет. Думая о великанах, Кавинант сказал:

— Так вот почему вас осталось лишь пять сотен. Как только вы пришли в Страну, вы стали вымирать.

— Стража Крови всегда состояла из пяти сотен. Такова их клятва.

Харучаев больше. — Название своего народа он произносил нараспев, это очень соотносилось с его голосом.

— Больше?

— Они живут в горах, как и раньше.

— Тогда откуда ты… Ты сказал это так, словно ты не был там долгое время.

Баннор снова молча кивнул.

— Каким образом ваша численность поддерживается здесь неизменной? Я не вижу никакой…

Баннор бесстрастно перебил его:

— Если кого-нибудь из Стражей Крови убивают, его тело отправляют в горы, в Ущелье Стражей, и его место занимает другой харучай.

— Убивают? — удивился Кавинант. — Неужели с тех пор ты ни разу не был дома? Ни разу не навестил свою… У тебя есть жена?

— Была когда-то.

Выражение голоса Баннора не изменилось, но что-то в его бесстрастности заставило Кавинанта почувствовать, что этот вопрос для него важен.

— Когда-то? — настаивал он. — А что с ней случилось?

— Она умерла.

Инстинкт подсказал Кавинанту, что следует остановиться, но он продолжал, движимый чарами непоколебимой отрешенной твердости Баннора:

— Как… Давно она умерла?

Не колеблясь ни мгновения, Страж Крови ответил:

— Около двух тысяч лет назад.

Что? Кавинант долго не мог опомниться, шепча про себя, словно опасаясь, что Баннор его услышит: «Это невозможно! Это невероятно!» Пытаясь взять себя в руки, он пораженно молчал. Две? Две чего?..

Тем не менее, несмотря на изумление, он не мог не признать, что в голосе Баннора звучала неподдельная убежденность. Этот бесстрастный голос, казалось, не способен был произнести ложь, даже не мог выразить что-то подобное. Это наполнило Кавинанта ужасом и головокружительным дружелюбием. Внезапное озарение подсказало ему, что означали слова Морэма — своей клятвой они обрекли свою расу на аскетизм, бесполость и старение…

Бесплодие… Каковы могли быть последствия бесплодия, длившегося уже две тысячи лет?

— Сколько, — выдавил он, — сколько тебе лет?

— Я пришел в Страну с первыми харучаями, когда Кевин только занял пост великого Лорда. Мы вместе впервые произносили Клятву Служения. Вместе мы взывали к силе земли, чтобы она засвидетельствовала наше обязательство. Теперь мы не возвращаемся домой до тех пор, пока нас не убьют.

— Две тысячи лет, — произнес Кавинант. — Пока не убьют. Это невероятно. Ничего подобного не может быть.

В смятении он пытался убедить себя в том, что все, услышанное им, было подобно возвращению чувствительности нервов, дальнейшему доказательству невозможности существования Страны. Но это мало было похоже на доказательство. Это подействовало на него так, как если бы он узнал, что Баннор страдает редкой формой проказы. С усилием он выдохнул: — Почему?

Баннор все так же бесстрастно ответил:

— Когда мы пришли в Страну, то увидели чудеса — великанов, ранихинов, Лордов Ревлстона, настолько могущественных, что они отказались вести с нами войну, чтобы избежать нашего истребления. В ответ на наш вызов они дали харучаям столь драгоценные дары…

Баннор сделал паузу, погрузившись в какие-то личные воспоминания.

— Поэтому мы принесли присягу. Ничем иным ответить на это великодушие и щедрость мы не могли.

— Так, значит, таков ваш ответ смерти? — Кавинант пытался побороть в себе возникшую симпатию, свести все сказанное до пропорций, которые он был способен воспринимать. — Значит, вот как делаются дела в Стране? Если уж ты попал в беду, надо всего лишь сделать невозможное? Как Берек?

— Мы принесли присягу. Присяга — это жизнь. Разложение — смерть.

— Но в течение двух тысячелетий? — протестующе сказал Кавинант. — Проклятье! Это даже неприлично. Тебе не кажется, что вы уже сделали достаточно?

Страж Крови ответил без всякого выражения: