Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

в своем красно-белом «избирательном» платье, и я снова пожалела, что меня не было там рядом с ней.

Сожалениями горю не поможешь, говорила Августа Джун, ты же знаешь.

Я взбежала по лестнице и обхватила Розалин со спины, остановив ее на полушаге, стоящей на одной ноге, нащупывающей другой следующую ступеньку. Оплела руками ее талию.

– Я тебя люблю, – выпалила я, даже не успев понять, что собираюсь это сказать.

Тем вечером, когда кузнечики, древесные лягушки и вообще все музыкальные создания распелись и заголосили во всю мочь, я бродила по медовому дому, ощущая какое-то лихорадочное возбуждение. Было десять часов вечера, а меня, честное слово, так и подмывало отскрести полы и отмыть окна.

Я подошла к полкам и выровняла банки с медом, потом подмела полы, даже под накопительным баком и генератором, куда никто, похоже, не совался с веником лет пятьдесят. Усталости по-прежнему не было, поэтому я сняла постельное белье с топчана и сходила в розовый дом за чистым, стараясь ступать на цыпочках и никого не разбудить. Заодно прихватила тряпки для пыли и чистящее средство – вдруг да понадобятся.

Вернулась в медовый дом – и сама не заметила, как втянулась в самую настоящую «генеральную уборку». К полуночи все вокруг сияло и сверкало.

Я даже перебрала свои пожитки и избавилась от некоторых вещей. От старых карандашей, от пары написанных мной рассказов, слишком позорных, чтобы давать их кому-то читать, от порванных шортов, от расчески, у которой недоставало большей части зубьев.

Потом собрала мышиные косточки, которые хранила в карманах, осознав, что мне больше не нужно таскать их с собой. Но мне было ясно, что и выбросить их просто так не годится, поэтому я перевязала косточки красной резинкой для волос и положила на полку рядом с вентилятором. Еще с минуту смотрела на них и дивилась тому, что можно, оказывается, привязаться к мышиным костям. Потом решила, что просто иногда человеку нужно с чем-то понянчиться, вот и все.

К этому моменту я начала уставать, но все же вынула из шляпной коробки вещи матери – ее зеркальце в черепаховой оправе, щетку, томик стихов, брошку-кита, фотографию, на которой были наши лица – и расположила их на полке рядом с мышиными косточками. Должна сказать, благодаря этому вся комната стала выглядеть совершенно иначе.

Уплывая в сон, я думала о ней. О том, что никто не совершенен. О том, что нужно просто закрыть глаза и выдохнуть, и позволить загадке человеческого сердца таковой и оставаться.

Следующим утром я заявилась на кухню с брошкой-китом, приколотой к моей любимой голубой майке. Играла пластинка Нэта Кинга Коула. «Незабываемая – вот ты какая». Наверное, ее включили, чтобы заглушить шум, который издавала стиральная машинка «Леди Кенмор», работавшая на веранде. Чудесное изобретение, вот только шумное, как бетономешалка. Августа сидела за столом, опершись о него локтями, допивала кофе и читала очередную книжку из передвижной библиотеки.

Когда она подняла глаза, они сосредоточились на моем лице, потом метнулись прямо к брошке-киту. На лице Августы мелькнула улыбка, потом она снова уткнулась в книгу.

Я, как обычно, смешала себе на завтрак рисовые шарики с изюмом. Когда я закончила есть, Августа сказала:

– Пойдем к ульям. Мне нужно кое-что тебе показать.

Мы обрядились с ног до головы в пчелиную униформу – во всяком случае я. Августа надела только шлем и сетку.

На пути к ульям она вдруг сделала шаг шире обычного, чтобы не раздавить муравья. Это напомнило мне Мэй. Я спросила:

– Это Мэй научила мою мать спасать тараканов?

– А кто ж еще! – ответила она и улыбнулась. – Это случилось, когда твоя мать была подростком. Мэй застала ее, когда она гонялась за тараканом с мухобойкой. И сказала: «Дебора Фонтанель, каждое живое существо на Земле уникально. Ты хочешь быть убийцей, которая прикончит одно из них?» А потом показала ей, как делать дорожку из маршмеллоу и печенья.

Я потеребила пальцами брошку на плече, представляя себе эту сцену. Потом огляделась и словно впервые увидела этот мир. День был настолько прекрасен, что невозможно было вообразить ничего такого, что могло бы его испортить.

По словам Августы, кто никогда не бывал на пасеке ранним утром, тот не видел восьмое чудо света. Представьте себе эти белые ящики, стоящие под соснами. Косые лучи солнца прорезают кроны, сияя в капельках росы, подсыхающих на крышках. Пара сотен пчел нарезает круги вокруг ульев, просто делая разминку, но главное – занимаясь своим туалетом, потому что пчелы такие чистюли, что ни за что не замарают внутренние помещения ульев. Издалека все это выглядит большим полотном, как те, что висят в музее; но музейные полотна звук не передают. Его слышно за пятьдесят футов[35] – гудение, звучащее так, словно оно доносится с какой-то другой планеты. От него волосы на загривке встают дыбом. Разум твердит: Не подходи ближе, – но сердце гонит прямо в этот гул, который тебя и поглотит. Ты стоишь там и думаешь: Я в центре вселенной, где все с песней пробуждается к жизни.

Августа сняла крышку с одного улья.

– В этой колонии нет матки, – сказала она.

Я уже достаточно знала о пчеловодстве, чтобы понимать, что улей без матки – это смертный приговор для пчел. Они перестанут работать и будут полностью деморализованы.

– Что с ней случилось? – спросила я.

– Я обнаружила это только вчера. Пчелы сидели на летке и казались опечаленными. Если видишь, что пчелы бездельничают и грустят, можно гарантировать, что их матка мертва. Тогда я начала обыскивать соты и действительно не нашла ее. Не знаю, в чем дело. Может быть, просто время ее пришло.

– И что теперь делать?

– Я позвонила в окружную консультацию для фермеров, и меня связали с одним человеком из Гус-Крика, который пообещал, что сегодня приедет и привезет новую матку. Я хочу, чтобы улей получил королеву до того, как одна из рабочих пчел начнет откладывать яйца. Если у нас появятся рабочие, несущие яйца, начнется полный хаос.

– Я и не знала, что рабочая пчела умеет откладывать яйца, – удивилась я.

– На самом деле они могут откладывать только неоплодотворенные яйца трутней. Они заполнят ими соты, и когда все рабочие пчелы естественным образом вымрут, некому будет заменить их.

Августа вернула крышку на место, а потом сказала:

– Я просто хотела показать тебе, как выглядит колония без матки.

Она откинула сетку сначала своего шлема, потом моего.