Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

– Помнишь, я рассказывала тебе историю Беатрис, – спросила она, – монахини, что сбежала из монастыря? Помнишь, как Дева Мария заменяла ее?

– Помню, – ответила я. – Я подумала, что ты знаешь о моем побеге, знаешь, что я сбежала, как Беатрис. И что ты пыталась сказать мне, что Мария заменяет меня дома, заботясь обо всем необходимом, пока я не вернусь.

– Ой, я совсем не это пыталась тебе сказать! – возразила Августа. – Беглянкой, о которой я тогда думала, была не ты. Я думала о бегстве твоей матери. Просто пыталась заронить в твою голову одну мысль.

– Какую мысль?

– О том, что, может быть, Мадонна смогла бы заменить Дебору и стать для тебя второй матерью.

Свет рисовал узоры в траве. Я смотрела на них, стесняясь того, что собиралась ей сказать.

– Однажды ночью в розовом доме я сказала Мадонне, что она – моя мать. Я положила руку на ее сердце, как всегда делаете вы с «дочерями» во время своих встреч. Да, я уже однажды попыталась сделать это и потеряла сознание, но в тот раз я осталась на ногах и даже некоторое время потом действительно чувствовала прилив силы. А потом, похоже, потеряла эту силу. Наверное, мне нужно снова прийти к ней и коснуться ее сердца.

Августа ответила:

– А теперь послушай меня, Лили. Я скажу тебе кое-что и хочу, чтобы ты всегда это помнила. Договорились?

Ее лицо сделалось серьезным, сосредоточенным. Глаза смотрели на меня не мигая.

– Договорились, – ответила я, ощутив, как электрический разряд скользнул вдоль моего позвоночника.

– Мадонна – это не какое-то там волшебное существо вроде феи-крестной. Она – не статуя в «зале». Она – то, что внутри тебя. Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

– Мадонна внутри меня, – послушно повторила я, совсем в этом не уверенная.

– Ты должна найти мать внутри себя. Все мы это делаем. Даже если у нас уже есть мать, нам все равно нужно найти внутри эту часть самих себя. – Она протянула мне ладонь. – Дай мне руку.

Я подняла руку и вложила в ее ладонь. Она взяла ее, раскрыла и приложила к моей груди, прямо поверх моего бьющегося сердца.

– Тебе не нужно прикасаться к сердцу Марии, чтобы получить силу, утешение, спасение и все остальное, необходимое нам, чтобы продолжать путь по жизни, – сказала она. – Ты можешь приложить руку сюда, к своему собственному сердцу. К своему собственному сердцу.

Августа шагнула ближе. Она продолжала плотно прижимать свою ладонь к моей.

– Во всех тех случаях, когда отец плохо с тобой обращался, Мадонна была голосом внутри тебя, который говорил: «Нет, я не склонюсь перед этим. Я – Лили Мелисса Оуэнс, я не склонюсь». Слышала ты этот голос или нет, не важно – она была там и говорила это.

Я подняла другую руку и положила поверх ее пальцев, а она положила поверх нее свою свободную ладонь, и так у нас получилась черно-белая пирамидка из ладоней, покоившихся на моем сердце.

– Когда ты не уверена в себе, – сказала Августа, – когда начинаешь скатываться в сомнения и униженность, она – твой внутренний голос, говорящий: «Выбирайся оттуда и живи свободной, чудесная девочка – ты такая и есть». Она – сила внутри тебя, понимаешь?

Ее руки остались там, где были, но давление ослабло.

– И все, от чего растет и ширится твое сердце – это тоже Мария: не только сила внутри тебя, но и любовь. И если уж так подумать, Лили, это единственная цель, достаточно великая для человеческой жизни. Не просто любить, но быть настойчивой в любви.

Она помолчала. Пчелы вбивали жужжание в воздух. Августа вытащила руки из пирамидки на моей груди, но я свои не убирала.

– Эта Мария, о которой я твержу, весь день с утра до вечера живет в твоем сердце, говоря: «Лили, ты – мой вечный дом. Никогда ничего не бойся. Меня достаточно. Нас с тобой достаточно».

Я закрыла глаза и в утренней прохладе там, среди пчел, на один ясный миг почувствовала то, о чем она говорила.

Когда я открыла глаза, Августы рядом не было. Я посмотрела в сторону дома и увидела, что она идет по двору и ее белое платье ловит солнечный свет.

Стук в дверь раздался в два часа пополудни. Я сидела в «зале» и писала в новом блокноте, который Зак подбросил мне под дверь, упорядочивая все, что случилось со мной со Дня Марии. Слова лились из меня так споро, что я за ними не поспевала и больше ни о чем не думала. На стук я обратила внимание не сразу. Потом мне вспоминалось, что он звучал не как обычный деликатный стук в дверь. Скорее уж как удары кулаками.

Я продолжала писать, думая, что Августа откроет. Я была уверена, что это человек из Гус-Крика с новой пчелиной маткой.

Грохот раздался вновь. Джун куда-то уехала с Нилом. Розалин была в медовом доме, перемывала новую партию банок для меда – эту работу вообще-то делала я, но она вызвалась сама, видя мою отчаянную потребность все записать. Где была Августа, я не знала. Наверное, в медовом доме, помогала Розалин.

Я вот сейчас вспоминаю тот день и не понимаю – как я могла не догадаться, кто это был?

Когда стук возобновился, я встала и открыла дверь.

На меня смотрел Ти-Рэй, свежевыбритый, в белой рубашке с коротким рукавом, из расстегнутого ворота которой выбивались курчавые волосы. Он улыбался. Спешу уточнить – не нежной любящей улыбкой, а довольной ухмылкой охотника, который весь день загонял кролика и только что обнаружил свою добычу забежавшей в полое бревно, с другой стороны заканчивавшееся тупиком.

– Так-так-так! Смотрите-ка, кто у нас здесь! – сказал он.

У меня мелькнула внезапная, пронизанная ужасом мысль, что он сейчас же затащит меня в свой грузовик и погонит его прямо на персиковую ферму, и больше никто никогда обо мне ничего не узнает. Я отступила в коридор и с искусственной вежливостью, удивившей меня саму и явно сбившей его с толку, спросила:

– Не желаешь ли зайти?

А что еще мне было делать? Я повернулась и заставила себя спокойно шагать впереди него по коридору.

Его сапоги бухали по полу за моей спиной.

– Так будь оно все проклято! – сказал он, обращаясь к моему затылку. – Если тебе охота делать вид, что я тут в гости наведался, ладно, поиграем. Но я не в