Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клейтон приезжает раз в неделю, чтобы рассказать, как он решает в Сильване наши с Розалин вопросы. Он говорит, что нельзя избивать заключенного в тюрьме и рассчитывать, что это сойдет виновнику с рук. В любом случае, по его словам, к Благодарению с меня и Розалин снимут все обвинения.
Иногда Клейтон привозит с собой дочь, Бекку. Она на год младше меня. Я всегда представляю ее такой, как на фотографии в его офисе, держащей его за руку, прыгающей через волну. Я держу вещи матери на особой полочке в своей комнате и позволяю Бекке рассматривать их, но не трогать. Когда-нибудь я разрешу ей взять их в руки, поскольку так положено поступать подругам. Ощущение, что мамины вещи – священные предметы, уже начинает слабеть. Скоро я буду протягивать Бекке щетку моей матери со словами: «Вот, хочешь причесаться этой щеткой?» Или: «Хочешь поносить эту брошку с китом?»
На обедах в школьной столовой мы с Беккой присматриваем за Заком и садимся рядом с ним при любой возможности. У нас сложилась репутация «любительниц черномазых», и когда разные придурки скатывают выдранные из тетрадей листы в шарики и кидаются ими в Зака в школьном коридоре – похоже, это их любимое занятие на перемене, – мы с Беккой получаем снаряды в затылок почти так же часто, как он. Зак говорит, что нам следует ходить по разным сторонам коридора. На что мы отвечаем: «Бумажный шарик – подумаешь, большое дело!»
На фотографии, висящей у моей кровати, моя мать вечно улыбается мне. Думаю, я простила нас обеих, хотя иногда по ночам сны снова уносят меня в печаль, и мне приходится просыпаться и заново прощать нас.
Я сижу в своей новой комнате и записываю все подряд. Я теперь хранительница стены. Я подкармливаю ее молитвами и свежими камнями. И не удивлюсь, если стена плача Мэй переживет нас всех. В конце времен, когда разрушатся и осыплются все здания на Земле, она будет стоять.
Каждый день я навещаю черную Марию, и она смотрит на меня мудрым взглядом. Лицо ее древнее самой древности и прекрасно в своей некрасивости. Каждый раз, когда я ее вижу, мне кажется, что трещины вгрызаются в ее тело глубже, что ее деревянная кожа старится прямо на моих глазах. Я никогда не устаю смотреть на ее вскинутую вверх мускулистую руку, на ее кулак, напоминающий электрическую лампу, что вот-вот лопнет. Она – мышца любви, эта Мария.
Я ощущаю ее в самые неожиданные моменты, ее Успение и вознесение на небеса происходит в разных местах внутри меня. Она восстает всегда внезапно, и когда это происходит, она не поднимается ввысь, все дальше и дальше в небо, а все глубже и глубже проникает в меня. Августа говорит, что она углубляется в дыры, которые проделывает в нас жизнь.
Нынешняя осень – время чудес, однако каждый день, каждый божий день я мысленно переношусь в тот выгоревший августовский вечер, когда уехал Ти-Рэй. Возвращаюсь в тот единственный миг, когда я стояла на подъездной дорожке, на мелком гравии и комьях земли, и оглядывалась на веранду розового дома. И там были они. Все мои матери. У меня матерей больше, чем у любых первых попавшихся восьми девочек. Они – луны, льющие на меня свое сияние.
Сведения об источниках
Я указываю следующие источники с благодарностью – не только за информацию о пчелах, пчеловодстве и производстве меда, которую они мне дали, но и за взятые из них эпиграфы к каждой главе: «Из жизни пчел» Карла фон Фриша, «Медоносная пчела» Джеймса Л. Гулда и Кэрол Грант Гулд, «Королева должна умереть, и другие дела пчел и людей» Уильяма Лонггуда, «Человек и насекомые» Л.Х. Ньюмана, «Пчелы мира» Кристофера О’Тула и Энтони Ро и «Исследование мира общественных насекомых» Хильды Саймон.
Беседа со Сью Монк Кидд
1. Действие романа происходит в Южной Каролине в 1964 году. Связан ли ваш личный жизненный опыт с Югом шестидесятых?
В 1964 году я была подростком и жила в крохотном городке, затерянном в сосновых лесах и рыжих полях Южной Джорджии, где мой род обосновался как минимум двести лет назад, на том самом участке земли, где некогда поселились мои прапрадеды. Юг, каким я его знала в шестидесятые, был миром парадоксов. С одной стороны, в нем существовали сегрегация и худшие проявления несправедливости, а с другой стороны, в то же время меня окружала милая сердцу, почти пасторальная жизнь. Я могла зайти в аптеку и взять вишневой кока-колы, попросив записать покупку на счет отца, или отправиться в универсальный магазин и купить себе пару спортивных носков за счет матери – и не успевала я вернуться домой, как моя мать уже знала, сколько колы я выпила и какого цвета носки купила. Это был идиллический, замкнутый мирок маленького городка, вращавшийся вокруг церковных мероприятий, футбольных матчей местной школьной команды и частных «уроков манер» в доме моей бабушки. Однако несмотря на то что мир моего детства был населен множеством афроамериканок, в нем существовало невероятное расовое разделение. Я отчетливо помню лето 1964 года с его кампаниями по привлечению избирателей, кипящими расовыми трениями, с бурно развивавшимся осознанием жестокости расизма. Это лето коренным образом изменило меня. У меня сохранилось множество воспоминаний, которые я никак не могла переварить. Думаю, уже тогда я знала, что когда-нибудь мне придется искать для них своего рода искупление с помощью литературного творчества. Когда я начала писать «Тайную жизнь пчел», борьба за гражданские права стала фоном для событий романа, происходящих в 1964 году. Я просто не смогла бы поступить иначе.
2. Какие детали «Тайной жизни пчел» почерпнуты из вашего собственного жизненного опыта?
Однажды во время публичного чтения сцены, где Ти-Рэй ставит Лили на колени на крупу, одна слушательница спросила, ставил ли меня когда-нибудь на крупу мой отец. По ее словам, она не могла себе представить человека, который был способен такое придумать! Я объяснила, что не только сама не стояла на крупе, но даже не слышала о таком, пока эта сцена не возникла в моем воображении во время работы над романом,
