Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид

и Ти-Рэй – прямая противоположность моему отцу. Бо́льшей частью роман – чистый вымысел, но отдельные фрагменты моей жизни не могли не пробраться в эту историю. Например, «школа очарования». Лили хотела заниматься в ней, свято веря, что это ее билет к популярности. В подростковом возрасте я ходила в «школу очарования», где меня учили разливать чай и общаться с мальчиками; как мне помнится, это означало вручать им банки с соленьями и просить, чтобы открыли, причем не имело значения, могла это сделать я сама или нет. И еще мы с Лили обе хотели быть писательницами, отказывались есть кашу и создали модели противорадиационного укрытия для своих проектов по естествознанию в седьмом классе. Еще у нас обеих были няни, но в остальном у нас с Лили больше различий, чем сходства.

Любимой деталью из моей личной истории, которая фигурирует в романе, являются медоносные пчелы, обитавшие в стене нашего дома, когда я была маленькой. Мы жили в большом деревенском доме в Джорджии, и пчелы много лет обитали внутри стены гостевой спальни, пролезая в щели и трещины и летая по всему дому. Я помню, как моя мать убирала лужицы меда, просачивавшегося сквозь щели. И еще помню неземной звук пчелиного жужжания, от которого вибрация распространялась по всему дому. Сама идея этого романа возникла однажды вечером, когда муж напомнил мне, как впервые приехал к нам, чтобы познакомиться с моими родителями, и проснувшись поутру, с изумлением обнаружил, что по комнате летают пчелы. После того как он заново рассказал эту историю, я начала представлять себе девочку, лежащую в постели, в то время как пчелы вползают сквозь щели в стенах ее спальни и летают по комнате. Я никак не могла отделаться от этого образа. И начала спрашивать себя: Кто эта девочка? Каково ее сердечное желание? Так эта неизвестная девочка стала Лили Мелиссой Оуэнс, лежащей в постели и тоскующей по матери.

3. Списаны ли какие-нибудь персонажи романа с людей, которых вы знаете лично?

Меня так и подмывает сказать, что ни один персонаж романа не имеет ничего общего с реальными людьми, но ведь жизнь не бывает настолько проста, верно? Создавая образ Розалин, внутренним слухом я слышала голос собственной няни. Речь ее была цветистой и яркой, и некоторые ее присловья в книге вложены в уста Розалин. Например, моя няня говаривала, что если вставить мозги ее мужа в голову птице, то птица начнет летать задом наперед. Если помните, именно это говорит Розалин о своем муже. Как и Розалин, моя няня была знатоком разных сортов табака. Она носила с собой плевательницу и обладала характерной манерой сплевывать табачную слюну, которую унаследовала от нее Розалин. Однако за исключением пары позаимствованных черт и общей манеры речи они не так уж сильно похожи.

Хотя я позаимствовала некоторые обыденные детали из собственного детства и юности и передала их Лили, по сути моя героиня – самостоятельное уникальное создание, так же как и Ти-Рэй, Дебора, Зак, Клейтон и Нил. Все они получили свою жизнь одинаково – возникли в моем воображении. Что касается Августы, Мэй, Джун и «дочерей Марии», я опиралась на нечеткие воспоминания о ранних годах своей жизни в обществе множества замечательных южанок-афроамериканок. В детстве я обожала слушать их рассказы. Но в процессе работы я не думала ни об одной из них конкретно. Образ Августы вдохновлен в основном моим внутренним представлением о женской мудрости, сострадании и силе. Я просто старалась вообразить женщину, которую хотела бы найти, окажись я в сложной ситуации Лили.

4. В прошлом вы писали мемуары. Не могли бы вы рассказать об этом переходе от нехудожественной литературы к беллетристике? Будете ли вы писать нехудожественные произведения в дальнейшем?

В тридцать лет, в самом начале своего творческого пути, я мечтала писать беллетристику, но так и не взялась за осуществление этой цели. Меня соблазнила идея создания мемуаров. Больше десяти лет я носилась с мыслью превратить в повествование собственную жизнь. Книги «Танец дочери диссидента» (The Dance of the Dissident Daughter) и «Когда сердце ждет» (When the Heart Waits) были историями о моем духовном опыте. Думаю, многим людям нужно, даже необходимо иметь нарративную версию своей жизни, и я, похоже, одна из них. Написание мемуаров – это в некотором смысле работа над цельностью.

Я думала, что буду писать нехудожественную литературу до конца жизни. Ах, но нельзя недооценивать силу отвергнутой мечты! Думаю, внутри каждого из нас должно быть место, куда мечты уходят, чтобы ждать своего часа. В начале девяностых моя старая мечта писать беллетристику всплыла на поверхность. Честно говоря, поначалу ее неожиданное возвращение и привлекало, и отталкивало меня одновременно. Привлекало – потому что это был искренний импульс, исходивший изнутри, и с ним была связана настоящая страсть. А отталкивало потому, что я, грубо говоря, боялась, что не потяну. Эта дилемма вынудила меня договариваться со своим страхом.

Я вошла в роль подмастерья писателя-беллетриста. Я читала огромное количество художественной литературы и взялась за изучение ремесла творческого письма. А самое главное – я практиковалась: писала рассказы и переписывала их заново.

Теперь, конечно, я не могу представить свою жизнь в отрыве от художественного творчества. В таком случае буду ли я еще писать мемуары? О, несомненно! У меня по-прежнему есть потребность создавать нарратив своей жизни. Продолжать писать его до тех пор, пока я не увижу, чем это обернется.

5. Расскажите о процессе создания романа. Сколько времени ушло на работу над ним?

Все началось с рассказа, написанного в 1993 году. Уже тогда мне хотелось превратить эту историю в роман, но я только-только начала заниматься художественной литературой, и мне казалось, что нужно подольше поработать как подмастерье, прежде чем браться за большое художественное произведение. Я временно отложила этот рассказ в сторону. Несколько лет спустя меня пригласили провести чтения моих беллетристических работ в Национальном клубе искусств в Нью-Йорке. Я откопала для этой цели свой старый рассказ, «Тайная жизнь пчел». После чтений мною вновь овладело желание превратить его в роман. Я все еще не чувствовала себя готовой, но подумала, что можно вообще никогда не ощутить этой готовности, а ведь я не молодею.

Чтобы завершить роман, мне потребовалось чуть больше трех лет. Работа заключалась в поиске равновесия между категориями, которые мой наставник Леон Сурмелян называл «мерой и безумием». Он указывал, что работа над беллетристикой должна быть смесью этих двух компонентов. Мне это замечание кажется совершенно верным. С одной стороны, я опиралась на