Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнул:
– Значит, поднимем парус и поплывем в страну вендов. В Йомсборг.
– Паруса-то у нас и нет. Придется грести.
Я отломил кусок запеченной рыбы и протянул его Фенриру. Затем кинул в огонь несколько еловых веток и пододвинулся поближе к дыму, чтобы не досаждали комары.
Почти тридцать дней прошло, прежде чем мы смогли спустить лодку на воду. Я перековал все оружие воинов из Гардарики в заклепки, даже пряжки их поясов и застежки плащей отправились в печь. И все-таки железа хватило лишь на то, чтобы закрепить по пять досок с каждого борта, так что лодка получилась узкой, а борта низкими. Еще я остриг бороду и волосы себе и Бьёрну, обрезал коню гриву и хвост и смешал все волосы с золой и жиром рыб, попавшихся в наши ловушки, и кабана, которого Бьёрн сумел подстрелить чуть выше по течению реки. Из этой смеси я сделал вар, и, когда мы забрались в лодку и взяли весла, я удостоверился, что днище не протекает. Я установил в лодке четыре банки, по одной на корме и на носу и две в середине на расстоянии пары локтей друг от друга, ведь она была слишком узкой, чтобы мы с Бьёрном могли сидеть рядом. Весла я сделал длинные, решив, что так лодка будет устойчивее на море.
Мачту я тоже установил, закрепив ее веревками, которые забрал у наших преследователей. У нас по-прежнему была их одежда, добротная и дорогая, и наручи из серебра. Я думал, что мы могли бы обменять все это на парус, но Бьёрн возразил, что сходить на берег, пока мы еще в Трёнделаге, было бы глупо.
Перед тем как покинуть стоянку, мы отпустили нашего коня. Он так и остался на берегу, когда мы отплывали, и я почувствовал, будто мы бросаем человека, старого друга, и вот он стоит и смотрит нам вслед. Но потом нас подхватило течение, лодка рванула вперед, и мы никогда больше не видели ни нашей стоянки, ни коня.
В тот день нам не пришлось много грести. Течение было сильным, и весла потребовались, только чтобы направлять лодку. Фенрир устроился под банкой на корме, Бьёрн подстелил ему одеяло, и он свернулся там калачиком. На деревьях уже развернулись листья, а я и не замечал, как они проклевывались. Бьёрн повернулся на скамье, он сидел впереди меня. Он протянул мне руку, я пожал ее, и так мы и сидели, держась за руки и безудержно смеясь. Верно, то было ощущение глубокой воды под килем, то было предчувствие моря, ожидающего нас в конце этого пути. Если только удастся выйти в море незаметно для сторонников Олава – мы окажемся на свободе.
Вскоре выяснилось, что мы разбили лагерь всего лишь в половине дня пути по реке от ближайшего поселения. Когда день клонился к вечеру, мы прошли изгиб реки и увидели на берегу несколько землянок. Они стояли полукругом и образовывали вал, своего рода защиту от леса. От берега в реку уходила бревенчатая пристань, к ней были привязаны две маленькие шнеки. На банках виднелись реи со свернутыми парусами.
Пожалуй, тем вечером мы думали одинаково. Мы переглянулись. Теперь, с короткими волосами, нас будет не так легко узнать. Но по нашему говору нетрудно понять, что мы из Вика.
– Говорить буду я, – сказал Бьёрн. – Ты не произнесешь ни слова.
И мы повернули лодку к пристани. Там мы пришвартовались, повернув нос лодки к реке, чтобы в случае необходимости отчалить побыстрее.
Во двор вышли трое мужчин с длинными бородами, перед ними заливалась лаем мохнатая собачонка. Двое держали луки с наложенной на тетиву стрелой. Одеты они были в кожаные туники и грязные шерстяные штаны, босые, нечесаные и грубые люди. У лучников были рыжие бороды, а тот, который стоял посередине, выглядел постарше, седой и морщинистый.
– Что вам здесь нужно? – Седобородый уперся кулаками в бока.
Бьёрн кашлянул и заговорил, но в устах его звучали не норвежские слова. То было похоже на наречие, которое я слышал в Йорвике, правда, говорил он запинаясь и, как мне показалось, притворялся неубедительно. Собачонка подобралась к нам поближе, прижала уши, оскалилась и зарычала.
Один из лучников поднял оружие. Мы не успели отскочить, как в землю прямо под ногами Бьёрна вонзилась стрела.
– Ко мне! – крикнул седобородый, но он обращался не к нам. Собака тут же отбежала к хозяевам, не переставая рычать. Старик ткнул в нас пальцем. – Вы заодно с тем, кто метит в конунги, кто убил Хакона? Говори со мной по-норвежски!
Я шагнул вперед, заслонив Бьёрна:
– Мы не заодно ни с кем! Мы только хотели…
Бьёрн отпихнул меня в сторону:
– Мы только хотели попросить еды и крова на ночь. Мы можем заплатить!
– Заплатить? Чем?
– Серебром, – ответил Бьёрн.
– Нам здесь не нужны приспешники Олава, – отозвался рыжебородый. – Вы люди Олава?
– Нет, – ответил Бьёрн. Я покачал головой.
– Хорошо, – произнес рыжебородый. – У нас на хуторе никто не кланяется христианскому конунгу!
Больше слов не понадобилось. Нас с Бьёрном повели в самую большую землянку: оказалось, она достаточно велика, чтобы там нашлось место и очагу, и лежанкам. Седобородый поведал, что его зовут Стюрбьёрн, и отца его звали Стюрбьёрн, но все называли его речным хёвдингом, ведь именно он правит здесь, на Гауле. Когда он произнес это, я почувствовал на себе взгляд Бьёрна и вспомнил, что реку рядом с усадьбой Римуль тоже называли Гаулой. Я уже подозревал, что такое может быть, и нам придется плыть через места, где люди поклялись Олаву в верности. Но я надеялся, что мы ушли дальше на юг. Когда мы доплывем до устья, люди из Римуля узнают нас. А что, если Олав, и Рос, и остальные корабли по-прежнему стоят там, у устья реки?
Речной хёвдинг сказал, что они следили за нами. Они бы и еды нам принесли, если бы знали, что мы – не люди Олава. Ведь они видели, что Бьёрн болен, но они принесли жертвы Идунн и Одину, и вот, он поправился.
В землянке, кроме нас, находились еще две молоденькие девушки и седоволосая женщина. Мы с Бьёрном сразу же обратили внимание на дочерей. Они были очень красивы, а младшая напомнила мне Сигрид с Оркнейских островов. Я задумался, как ей живется сейчас, и просидел в молчании
