О верности крыс - Мария Капшина

— Прекрати сейчас же! — орал Дзой.

— Спятил?! — орал Шек.

— Оней ни при чём! — орал Шон.

— Убью… — пьяно выл Умник и рвался обратно, от стены, к которой его прижимали Дзой с Эшекоци. — Ол Барр-рейя! Поганая порода!… Всех… убью…

Тисса в три быстрых шага выбралась из-за стола к Онею, скорчившемуся на полу. На миг ей показалось, что под рукой у него лужа крови, но это было густое кадарское вино из разбитого кувшина. Шон, сидя рядом на корточках, что-то тихо и быстро говорил, положив руку на плечо Онею.

— Ну-ка, — сказала Тисса. — Давай, я помогу…

Дхонейдо о-Баррейя встал, стряхнув руку Шонека и отворачиваясь от Тиссы.

— Не надо. Ничего мне не надо. Шон, потом поговорим.

Умник рванулся опять и с новой силой стал орать своё "убью", поминая по ходу воплей Синего с Треплом.

Оней не обернулся.

— Какие все сволочи… — тускло сказал он.

Выпрямился, держась за живот, и стал пробираться к выходу, рваными движениями распихивая стулья. Один из стульев не удержал равновесия и с неожиданным грохотом обрушился на камни мощёного дворика. Оней на ходу неловко дёрнул плечами на этот грохот и вышел. Дверь закрывалась медленно и скрипуче, и кроме этого звука и шёпота канальной воды не было ничего. Все молчали, даже Умник. Потом позади стукнуло, и Тисса отвернулась на стук. Умник снова вяло дёрнул рукой, отчего застёжка на рукаве снова глухо стукнула о стену. Держали его крепко. На стене, заплетённой лозой, там и тут темнели грозди чёрного винограда, несколько гроздей смяла спина Умника, и во дворике сладко пахло давлеными ягодами.

— Пустите вы меня, — устало сказал альдзелд. Дзой и Шек переглянулись, но просьбу выполнять не спешили.

— Да не буду я уже ничего, — скривился он. — Всё, концерт на сегодня кончен. Я альдзел возьму и пойду домой…

Дзой скептически поглядел на него. Умник смотрел вниз и часто сглатывал, отчего кадык то и дело ходил вверх-вниз.

— Плохо мне, — сказал Умник. Дзой помедлил немного и отпустил его плечо. Шек тоже. Умник покачнулся, сморщился и потер лицо пятернёй.

Лайя подошла к Тиссе и Шонеку и присела рядом.

— Шон, а чего это он? Ты же рядом сидел, видел?

— Глаза б мои на него не смотрели, — пробурчал Шонек, вставая и пиная осколок кувшина.

— Да с чего всё началось вообще?.. — тихо спросила Лайя.

"С того, что Трепло застрелили", — подумала Тисса. Шонек раздражённо пожал плечами.

— А Ррагэ его знает. Синего, что ли, кто-то упомянул…

Умник подошёл к столу взять альдзел, но отправился потом не домой, как обещал, а под стену. Сел, положил рядом альздел и уткнулся в колено лбом. Дзой что-то неохотно говорил Шеку в другом углу двора. Шонек ушёл к столу, сел и теперь со злобным лицом переставлял с места на место кружки.

— Хофо Мудрый, что же будет… — сказала Лайя, держась за голову.

— А что будет? — удивилась Тисса. Лайя подняла голову, и лекарка обнаружила, что та чуть не плачет.

— Тисс… Это же замолчать не получится. Даже если Оней вдруг почему-то ничего не скажет отцу — толку? Здешние все видели, слухи пойдут, и тэрко точно узнает. Слишком много людей видело, и Шек…

"И Дзой", — подумала Тисса.

— А ол Баррейя ей сейчас так нужен… не то что Умник. Думаешь, она так это спустит?..

Дзой и Эшекоци договорились, видимо, до чего-то. Подошли. Шек тряхнул головой, оглядел оставшихся.

— Я поговорю с хозяевами и заплачу за посуду, — сказал Дзой. — Потом мы с Шеком отведём артиста в Веройге, проспится там.

Лайя беспомощно глянула на Тиссу, та легонько пожала плечами.

Шек тряхнул головой:

— Ну… Уходим?

Умник

2276, 2 день 4 луны Ппд

Эрлони

Абсолютная уверенность в собственной правоте пришла в полусне, а следом — спокойствие и почти счастье. Чувство было таким простым и очевидным, и Умник удивился, как это не пришёл к нему раньше. Потом вспомнилась Лайя, и от воспоминания стало щемяще-горько и нестерпимо жалко её. "Прости, родная", — подумал Умник. Потом подумал вслух — у фразы неожиданно обнаружился ритм, за ним потянулась мелодия. "Прости родная, мы не вернемся…" Цельная строчка разбудила Умника окончательно. За ней следом, толкаясь, наплывая одна на другую, слипшимся комом летели ещё обрывки:

…мы умираем…

…не плачь, родная…

…все умирают, чего уж там…

…прости, родная. Мы проиграли…

…нас больше нет…

Глаза Умника были открыты, но казённого потолка, выбеленного по-кадарски и гладкого, они не видели. Они смотрели в туман, из которого возникали слова, чтобы исчезнуть в нём же.

…мы не вернёмся, прости, родная…

…прости, родная…

…не плачь…

…совсем не страшно: все умирают…

Не плачь, родная, совсем не страшно,

все умирают — пора и нам.

Умник сел, взял альдзел, приласкал струны — и они мягко вздохнули, увещевая:

Прости, родная. Мы не вернёмся.

Не стоит плакать, чего уж там.

Уже не страшно. Мы проиграли.

Все умирают — пора и нам.

Умник не знал, как складывают свои песни барды. Он не был бардом, он просто любил звук и слово, и любил, когда они сплетались вместе, в песню. По правилам высокой поэзии у него тексты никогда не получались, но и на народные песни результат походил только ритмичностью и созвучиями. Так, ни рыба ни птица, ерунда для друзей, сочинить да забыть. Впрочем, у него никогда не было чувства, что он придумывает что-то новое. Скорей, ему казалось, что эта песня уже где-то есть или была когда-то, и нужно её найти, вспомнить… А когда вспомнишь правильно — это сразу видно, и спутать никак нельзя.

Прости, родная. Всё это было

игрой: веселье и злой азарт…

И всё ушло. Только злость осталась,

злость и усталость в твоих глазах.

Прости, родная. Нас было трое

и ты — четвёртой. Но мы ушли,

а ты останешься: я успею

свой смертный мост за собой спалить.

Кренился город в пустую тьму,

давя по капле вечерний свет.

Мы проиграли свою войну.

Нас больше нет.

Он помолчал, глядя в стену, пока внутри альдзела тихо замирал последний отзвук. Потом Умник краем глаза заметил тёмное пятно у двери. Ол Нюрио стоял, при полном параде, ни дать ни взять герцог. Лорд. Умник усмехнулся.

— Победить — это отомстить? — неодобрительно спросил Лорд.

— Победить — это жить по-человечески, — сказал Умник. Пошевелил пальцами на грифе, прижал струны, взял аккорд, помолчал, слушая звук и отзвук. Сыграл отрывок из чего-то предельно легкомысленного. Бодрый мотив прозвучал на редкость неуместно, почти издевательски.