Меч Тристана - Ант Скаландис

Изольда ждала его по традиции в бане, где вместе с Бригиттой они в четыре руки отмыли юродивого заранее приготовленной горячей водой, одели в нормальную скромную, ничем не выделяющуюся одежду и под конец нацепили на голову шляпу, а на лицо маску. Но перед этим долго хохотали над его крестообразной прической. Больше всех хохотал сам автор модельной стрижки. Друг Будинас тоже сидел с ними в бане и был крайне весел, разгоряченный вином и удачным спектаклем. Литанский барон без ложной скромности мог считать себя главным художником этого действа. А кроме вышепоименованных граждан, Тристана и Изольду поздравляли с успешной аферой Курнебрал, Перинис и Кехейк. Словом, все друзья собрались вместе. Будинас даже с невестой пришел. И Тристан все никак не мог взять в толк, когда же их с Изольдой оставят, черт возьми, вдвоем, ведь не для того он сюда ехал и жизнью рисковал, чтобы теперь с друзьями пьянствовать, хотя и это тоже дело доброе. Меж тем никто не собирался покидать баню, слуги приносили все новые и новые бочонки вина, все новые и новые факелы и плошки с салом для празднично яркого освещения, уже закуска расставлялась переполненными подносами чуть ли не прямо на пол. И наконец Курнебрал сунул хозяину в руки любимую самодельную гитару, которую, оказывается, в очередной раз взял с собою, и пришлось, разумеется, по просьбам трудящихся исполнить пару песен из старого и нового репертуара. В общем, все это было очень похоже на студенческую вечеринку, этакий легкий сейшн по поводу успешно законченного семестра, и пора было линять отсюда, просто чтобы элементарно не нажраться в лучших традициях молодежи всех времен и народов, а тем более ночь уже близилась и, по понятиям Тристана, они с Изольдой могли элементарно не успеть пообщаться до того момента, когда Марк хватится своей законной жены.

— Мы запремся в твоих покоях? — полюбопытствовал Тристан, когда они наконец-то улучили момент и потихонечку, никем не замеченные, выскочили в коридор.

— Нет, мы пойдем на улицу, за ворота.

— А там не холодно? Ночью-то?

— Дурик! Мы не в Москве, забыл, что ли? Здесь и сейчас совсем другой климат. Апрель в Корнуолле десятого века почти летний месяц. Мы пойдем под Большую Сосну. Помнишь, как там было здорово?

— Помню. Но ты же излагала мне в письме схему действий, и там говорилось, что мы проведем ночь в замке. Ибо так и только так описывали нашу последнюю встречу все древние поэты.

— А мне плевать на древних поэтов! — улыбнулась Маша.

— Батюшки! От кого я это слышу? Что случилось, Машуня?

— Да ничего не случилось, просто надоело все. Бригитта же передала тебе мой рассказ про странствующего рыцаря. Может, это был Голоход, а может, и Мордред, мне наплевать, я специально не спросила его имени. И теперь мне нужен только ты. Я хочу только тебя, одного тебя, и никаких легенд, никаких королевств, никаких авалонов и анионов мне не надо. Я хочу тебя, и под Большой Сосной. Понимаешь? И вообще хочу на свежий воздух! Душно мне здесь. Понимаешь?

— Понимаю, Машка! Побежали скорей.

И никто не обратил внимания на двух молодых людей — красивых, стройных, благородных и почему-то в карнавальных масках, — никто не обратил внимания, потому что все были пьяными в тот вечер, даже стража у ворот города.

И они провели вдвоем восхитительную ночь. Быть может, самую прекрасную в своей жизни. И под звездами той ночи все у них было как впервые, все — новое, все — особенное. Но вот незадача: никогда и никто из поэтов и романистов не описывал эту ночь в подробностях, ни Беруль, ни Готфрид Страсбургский, ни Тома, ни Эйльхарт, ни монах Роберт, хотя все они были не дураки посмаковать пикантные подробности, несмотря на средневековые запреты Святой церкви. А раз они не описывали, так и мы от греха подальше не станем.

Но вот ночь закончилась, и наступило утро. И Изольда сказала Тристану в точности так, как много лет назад:

— Оглянись.

И он оглянулся туда, где вечером высились величественные стены и башни древнего замка Тинтайоль. И увидал: не было замка. Так им довелось еще раз встретиться с этим чудом.

«Ах, вот почему Изольда так рвалась за ворота! — подумал Тристан. — Душно ей, душно, на свежий воздух хочется, под Большую Сосну! Может, все-таки знала. Не зря же у себя в Ирландии колдуньей слыла».

Но он не стал ничего спрашивать. Он просто любовался теплым оранжевым восходом над тихим морем.

И опять посетила Ивана все та же давняя догадка, вернее предположение: что, если исчезающий замок всякий раз образует провал во времени и сейчас через эту трещину они вернулись в свою эпоху? И он проговорил тихо:

— Маша, а вдруг мы уже умерли? Может такое быть, Маша? Это случайно не двадцатый век?

А было вокруг тихо-тихо, насекомые еще не кружили в воздухе над свежими зелеными лугами, и птицы еще не проснулись, только морской прибой еле различимым шелестом нарушал торжественное утреннее безмолвие.

И вдруг — словно крик в больничном покое, словно грохот взрыва в ватном молчании радиостудии — раздался отчетливый, пронзительный, сипловатый сигнал, а за ним нарастающий электрический вой и мерное постукивание железных колес на стыках рельсов.

Где-то за ближайшим лесом от станции отошла электричка.

Иван вскочил и побежал в ту сторону как безумный.

— Ваня, сто-о-о-ой! Нельзя-а-а!

Машин крик был отчаянным, долгим, жутким.

И он вернулся.

— Ты слышала? — спросил задыхаясь. — Мы в двадцатом веке.

— Я слышала, но мы не в двадцатом веке. Ваня. — Она чуть не плакала. — Я это знаю, Ваня.

— Но ведь там станция! Там поезд проехал…

— Нет, Ваня, оглянись.

И он еще раз оглянулся.

Ну конечно, так и есть: тинтайольский замок уже начал проявляться сквозь редеющий розоватый туман.

— Но как же так, Маша? Что это было?

— Ничего, — сказала она как-то потерянно и грустно. — Просто мы с тобой фантастики перечитали, Рея Брэдбери, например. Помнишь, был такой рассказ, как два рыцаря на паровоз нападают.

— Помню, но при чем здесь это? Разве от нас с тобой как-то зависят местные чудеса?

— Возможно.

— А я сомневаюсь, — упорствовал Иван. — По-моему, это все-таки Мырддин для нас инсценировки устраивает.

— Может, и Мырддин, — откликнулась Маша равнодушно. — Пошли домой.

Она так и сказала: домой. Замок Тинтайоль был домом для нее. И Тристан, глубоко вздохнув, спросил:

— По очереди?

— Да нет, чего комедию ломать, сегодня можно хоть под руку.

Под руку они не пошли, и, наверное, это было правильно. К чему дразнить гусей? Тем более что гусь им навстречу вышел — ого-го! Стражи перед входом не оказалось, зато когда ворота подняли, перед любовникам нос к носу стоял король Марк собственной персоной и без свиты.

— Славное утро, — произнес он с неопределенной интонацией, то ли приветствуя их таким образом, то ли действительно интересуясь мнением Изольды и Тристана относительно погоды.

— Да, просто великолепное утро! — с неумеренным энтузиазмом выпалил Тристан, изо всех сил старясь держаться как ни в чем не бывало.

— Хорошо погуляли?

Двусмысленный вопрос короля прозвучал достаточно невинно, и Тристан небрежно кивнул:

— Ага.

— Значит, не выспались. Изольда, иди ложись, у нас там постелено. Вечером и ночью опять будет сплошная гульба. Хоть утречком отдохни немного. А мы с Тристаном поговорим пока по душам. Ладно? Давненько я не виделся с любимым племянником!

Изольда мирно улыбнулась им обоим, и Тристан перестал нервничать. Прощаясь, он церемонно поцеловал королеве ручку, впрочем, чуточку дольше, чем надо, задержав ее ладонь в своей. Почему-то он был просто не в силах оторвать губы от руки Изольды, почудилось вдруг, что, отпуская любимую, он бросает ее навсегда. Он словно видел, внутренним зрением видел, как эта бледная, тонкая, обессилено повисающая рука увлекает за собою все тело, а потом и мощенную широкими плитами дорогу, и замок, и весь мир, и они падают, падают куда-то в бесконечность…

— Не намиловались, голубки? — раздался рядом голос Марка.

Тристан быстро поднял голову.

Да нет, очередное наваждение. Король стоял, плотно сжав губы, смотрел в другую сторону и пребывал в глубокой задумчивости. А Изольда даже не вздрогнула (значит, не было ничего!), просто еще раз улыбнулась, теперь уже по-королевски надменно, и быстрыми легкими шагами ушла в замок.

— Выйдем за ворота, сын, — сегодня я хочу называть тебя сыном. Не возражаешь?

— Конечно, нет, отец!

— Спасибо, Тристан. Так вот. Я хочу, чтобы ты знал. Я любил тебя всегда. Даже тогда, когда искренне хотел умертвить. А в какой-то момент — было такое время — я любил Изольду сильнее тебя, но теперь опять именно ты дороже мне всех на свете. Хотя и девочку мою златокудрую я обожал и обожаю, я боготворю ее сегодня, она и жена мне, и дочь, и сестра — одновременно. Потому что она — святая. Можно ли ревновать святых? Вот я больше и не ревную ее к тебе, скорее уж тебя к ней.