У порога - Юрий Витальевич Яньшин

— Так у вас там целый шалман соберется? — не упустила возможности съязвить женщина.

— Ага, — не стал он устраивать споры за столом.

— Сколько хоть лет этой великой ученой, что рискует провести ночь с шестью мужиками сразу? — продолжала она в том же духе, всё еще ковыряясь, но, не притрагиваясь к завтраку.

Валерию Васильевичу не хотелось затевать ссору в начале рабочего дня, да еще по такому надуманному поводу, как банальная ревность, поэтому он ответил даже не ей, а в пространство, как бы беседуя вслух сам с собой:

— Теперь я и сам на все 100 % уверен, что ты беременна. Иначе, как объяснить твою немотивированную ревность и внезапную смену настроения? Позавчера вечером, вроде бы никаких вопросов у тебя не возникало на данный счет. За сутки, что ли, накрутила в голове?

— А хоть бы и так! — порохом вспыхнула Вероника. — Но ты не ответил на вопрос. Сколько ей лет? — продолжала она на него наседать.

— Не волнуйся. Она тебе не конкурент. Ей почти столько же, сколько и мне, — осклабился он, на секунду представив себя в жарких объятиях Бабы-Яги. Но самое удивительное заключалось в том, что при этом он, пожалуй, впервые внутренне не содрогнулся. Николаева за те немногие месяцы общения с ним, уже не вызывала никаких негативных чувств, как при первой встрече. Напротив. Он всё больше и больше испытывал к ней симпатию. И дело было даже не в том, что Валентина Игнатьевна разбавляла собой привычно-однообразный и уже надоевший круг одних и тех же лиц, а в том, что она, как бы это не показалось странным, в душе была таким же редкостным романтиком, как и он сам. Ему порой казалось, что вокруг уже не осталось никого кроме них, кто был бы так романтично настроен к восприятию недалекого будущего, связанного с её научным открытием. Вероника, правда, тоже была натурой не лишенной романтических черт, но её романтика была чисто бытовой и утилитарной. Воображением, способным формировать глобальную картину мира, она, к сожалению, не обладала, оставаясь существом симпатичным, но бескрылым в широком понимании этого слова.

— Нашёл, стало быть, себе ровню, — ехидно спустила его Вероника на грешную землю.

— Ах, оставь, — отмахнулся он, слегка морщась. — Когда-нибудь, при оказии, я познакомлю вас, и ты поймешь всю необоснованность своих подозрений. Через много лет ты еще будешь гордиться тем, что водила дружбу с той, чьим именем потомки будут называть улицы и площади городов.

— Вот, ещё! Не хватало мне счастья дружить с любовницей мужа, — фыркнула молодая женщина, но уже не так враждебно, как до этого.

— Ну, что ты такое говоришь, дорогая? — отставил он от себя пустую тарелку и, тут же хватаясь за стакан с неостывшим ещё чаем. — Разве я похож на того, кто изменяет своей последней любви?!

— Все вы мужики одинаковы. Так и норовите при каждом удобном случае, заглянуть к нам под юбку, — уже совсем беззлобно ответила она, больше для порядку, нежели в сердцах.

— Я уже не заглядываю туда! Поясница болит, — шутливо воздел он руки кверху, чуя, что гроза погремела, но прошла стороной.

— Ладно уж, идите, — совсем миролюбиво отпустила она своего благоверного, но спохватившись, все же не упустила возможности с назиданиями напутствовать его в дорогу, — только не напивайся там, не позорь меня перед людьми…

II.

И вот, где-то без четверти часа ночи, бронированный «Аурус» Главы Высшего Военного Совета в сопровождении всего лишь еще двух ничем не отличимых от него автомобилей с охраной, с трудом парковался в месте для стоянки личного транспорта сотрудников суперсекретного НПО «Мечта». Вместо тривиального шлагбаума, перекрывающего подъезд к территории бывшего завода, из асфальта торчали массивные стальные цилиндры, сквозь которые не проедет и танк, даже если очень захочет. Это наглядное пособие бдительности вселило в Афанасьева неподдельное уважение к Кочневу, оперативно оборудовавшему охраняемый периметр. Из стеклянной будки охраны выбрались двое часовых. У одного из них, кроме фонарика на груди, висел «Стечкин» на поясе в деревянной кобуре, а второй, тем временем вскинул автомат наизготовку, в любую минуту готовый извергнуть очередь стальных шершней калибром 9мм. Не исключено, что и сама охранная будка была снабжена парочкой автоматических крупнокалиберных пулеметов. Оба неторопливо подошли к кортежу. Опытным глазом охранник вычленил из трех автомобилей тот, в котором сидел именно Афанасьев и подошел к нему со стороны водителя. Как и положено отдал честь. Андрей, а именно он сидел сейчас за рулем, слегка опустил стекло, так, чтобы было видно его лицо, не дожидаясь приказа, протянул в образовавшийся проем своё удостоверение. Сверив фото с оригиналом, удовлетворительно кивнул, возвращая документ владельцу, после чего поинтересовался:

— В салоне есть кто?

Михайлова с ними не было, поэтому Афанасьев сам нажал на кнопку, опускавшую бронированное стекло двери. Охранник сразу узнал известное всему населению России лицо, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Попрошу ваши документы, товарищ Верховный, — требовательно и отстраненно произнес он, протягивая руку.

Порывшись в нагрудном кармане, Афанасьев сунул ему в руку удостоверение, чувствуя себя не совсем в своей тарелке из-за того, что второй охранник не опустил автомат, а продолжал держать их всех на прицеле. Изучив, как следует диктаторское удостоверение (когда еще выпадет такая возможность?), охранниик спросил:

— Машины сопровождения ваши, товарищ Верховный?

— Мои, — коротко бросил тот, принимая назад свой документ.

— Проезжайте, — ответил он и подал рукой кому-то знак.

Стальные цилиндры, преграждавшие путь к стоянке медленно и как бы нехотя стали втягиваться в толщу асфальта. После того, как бронестекло заняло своё место, а вереница из трёх авто двинулось к почти пустой стоянке, Вальронд, сидевший впереди, позволил себе заметить:

— Молодец охранник, не растерялся. Действовал строго по инструкции.

— Ну, ещё бы! — откликнулся на это Валерий Васильевич. — Заведение-то шибко сурьёзное!

Водитель головной машины эскорта, тоже видимо большой почитатель служебных инструкций, не стал въезжать под знак «стоянки для служебных автомобилей», а подвел свой небольшой караван прямо к центральному входу, чтобы по максимуму сократить нахождение «первого лица» на открытом пространстве. Афанасьев, удовлетворительно крякнув, тоже не стал нарушать регламент и не полез из машины, прежде чем телохранители не займут свои места, а начальник личной охраны не подойдет и сам не откроет снаружи дверь диктаторского «Ауруса».

Несмотря на позднее время, в центральном здании бывшего заводоуправления во многих окнах, особенно первого этажа, горел свет. У Верховного было несколько мгновений, чтобы цепким хозяйственным глазом оценить строение. Фасад здания его, откровенно говоря, разочаровал. Обшарпанные и кое-где даже выщербленные стены вкупе оконными проемами, в которых до сих пор