Мамин-Сибиряк - Николай Михайлович Сергованцев

Роман «Весенние грозы» — роман о выборе путей молодыми, вступающими в жизнь. Нет, не профессии, не дела, а о выборе позиции, нравственного идеала.

Роман «Весенние грозы» будет не раз издаваться, войдет в чтение молодых вместе со светлыми, жизнелюбивыми книгами Гарина-Михайловского «Детство Темы», «Гимназисты» и «Студенты». Потом о нем почти забудут, потому что «на улице» другая молодежь будет кричать иные песни — песни-угрозы.

Вот почему «рычал» Мамин, когда выщипывали строки из нового его романа.

…Приехавший на Рождество Чехов пригласил всех отпраздновать Татьянин день. Суворинская газета «Новое время» известила о следующем: «Вчера, 12 января, почти все наши беллетристы, пребывающие теперь в Петербурге, собрались в «Малом Ярославце», чтобы отпраздновать Татьянин день — годовщину старейшего из русских университетов, и положить начало «беллетристическим обедам», которые, как говорят, будут повторяться ежемесячно, исключая летнее время. Обедающих было 18: Д. В. Григорович, С. В. Максимов, А. С. Суворин, И. Ф. Горбунов, Н. А. Лейкин, В. И. Немирович-Данченко, А. П. Чехов, И. И. Ясинский, В. Л. Киги (Дедлов), Д. Н. Мамин-Сибиряк, П. П. Гнедич, В. А. Тихонов, Н. Н. Каразин, К. С. Баранцевич, С. Н. Терпигоров (Атава), кн. М. Н. Волконский, Н. М. Ежов и А Н. Черемных. Кажется, это был первый случай, когда собралось столько вместе беллетристов. Обед прошел очень весело, чему немало способствовали, во-первых, Д. В. Григорович и И. Ф. Горбунов, рассказавшие много интересного из прошлого, и, во-вторых, отличные отношения, какие существуют у наших беллетристов, не стесняемых партийными и кружковым счетами, которые так мешают сходиться и спеваться журналистам».

Чехов не без гордости писал брату Михаилу в Москву: «…обед вышел блестящий с Горбуновым и выпивкой. Обед выдумал я, и теперь беллетристы будут собираться ежемесячно».

С легкой руки Антона Павловича «беллетристические обеды» продолжались до 1901 года, немало способствуя общению писателей, среди которых ветерки раздоров носились постоянно.

С обеда Мамин возвращался с Казимиром Баранцевичем, к которому относился настороженно, но терпел из-за Альбова. Он никак в толк не мог взять, что сдружило этих разных людей.

После окончания обеда Мамин отправился домой. Стоял сильный мороз с пронзительным ветром. В ожидании извозчика Мамин на чем свет ругал свое безденежье.

— Мороз рвет, а я должен щеголять в легоньких штиблетах без галош.

— Почему? Вы печатаетесь, слава богу, и массу зарабатываете, — возразил Баранцевич. — Романы, рассказы, прочая журнальная работа. Вот у нас с Михаилом Нилычем и труд и имя на двоих, ну, разумеется, и гонорар на двоих…

— Потому что денег нет. Я их все трачу. Самого себя мог бы прокормить за десять рублей в месяц. Но… покрытие старых долгов, еще с похорон Маруси, поддержка ее отца со многими чадами, воспитание Аленушки. Да дыр-то много, куда деньги сыпятся. Как у нас говорят, дешево покупаешь, да домой не несешь.

«Вот и разоткровенничался», — подумал Мамин, садясь, наконец, на извозчика.

3

После выхода отдельным изданием «Горного гнезда» у Клюкина и публикации «Весенних гроз» денежные дела все же поправились. Печатался он в минувшем году — грех жаловаться — немало. В одну «Русскую мысль» он определил несколько рассказов под общим названием «Детские тени» и считал по-прежнему, что пишется ему для детского чтения интересно и никак нельзя бросать этого направления. Три крупные вещи он постоянно держал в работе, по опыту зная, что откладывания часто создают такую затяжку, после которой начинаешь будто вновь. А тут еще прилепилась какая-то модная болезнь с иноземным названием инфлюэнца, будто имя испанской дуэньи. Мамин, как большинство мужчин, любую болезнь переносил тяжело и пугливо. Назначения врачей исполнял точно: принимал крахмальные ванны, мазался зловонными мазями, пил кефир, который, говорят, совершенно излечивает инфлюэнцу. От себя назначил дополнительное лечение. Где-то он вычитал, что профессор Мечников открыл во рту тридцать сортов бацилл — это произвело на него ужасающее впечатление. И он стал постоянно полоскать рот раствором борной кислоты.

Михайловскому в «Русское богатство» он оправдательно писал по поводу беспокойства того о судьбе нового романа «Черты из жизни Пепко»: «Дорогой Николай Константинович! Посылаю Вам рукопись для январской книжки, — хотел написать больше, но физически не могу, ибо изнемогла плоть, сердце смятеся и страх объя мя… Просто перо из рук валится. Собственно от инфлуэнцы осталась одна экзема — болезнь пустяковая, но меня съела тоска. Надо будет лечить сердце и нервы».

«Пепку» своего он так и писал частями, и в «Русском богатстве» его печатали почти весь 1894 год.

Частями писался и также занял почти год в «Мире Божьем» роман «Без названия», который шел у него достаточно быстро, подогреваемый различными толками о новых общественных веяниях. Мамин обратил внимание на усиленное обсуждение в печати «Жития» князя Вяземского. О нем подробно писал в «Русском богатстве» С. Кривенко, где он выдвигал ряд идей артельного труда. Вяземский посвятил свою жизнь другим, отдав все средства частью крестьянам своей деревни для ведения общих дел, частью для организации завода сельскохозяйственных машин, пайщиками (акционерами) которого был он сам и рабочие. Для романа Мамин заимствовал опыт и Буровского поселка, и Шаевской артели, пропагандировавшихся в тех же статьях С. Кривенко и в его книге «На распутье. Культурные скиты и культурные одиночки». Вспоминал он свои давние разговоры с уральским другом Николаем Владимировичем Казанцевым, который лет десять назад организовал в Башкирии земледельческую колонию и был переполнен тогда всякими артельными идеями.

В русской литературе на памяти был роман-утопия Чернышевского «Что делать?». Он сводил с ума решительную молодежь, видевшую в снах Веры Павловны неопределенные разумные социалистические устроения будущего в мужицкой стране.

В своем романе Мамин-Сибиряк все же пытался исходить из действительных фактов. Под капиталистическим наступлением, сбивающим прежние крестьянские оплоты, русская общественность искала новые пути и формы социального существования России. В одной из статей этого года, помещенных в «Русском богатстве», Михайловский так и ставил вопрос: «Нет ли в нашей жизни условий, опираясь на которые можно избежать явных, самой Европой признанных изъянов европейской цивилизации?»

Таким образом, «Без названия» — это роман социального заказа.

Его герой Окаемов — из богатого и старинного дворянского рода (как князь Вяземский) — в свое время отринул паразитизм своего существования, занялся физическим трудом, много путешествовал как простой матрос, пока не пристал к берегам Америки, где, как водится, и составил себе порядочный капитал. Вернувшись на родину, он на одном из уральских золотых приисков организует артель интеллигентов с привлечением наемной силы. Но эксплуатация рабочих для Окаемова не является целью наживы. Артель нужна как своеобразное опытное хозяйство, ведущееся на уровне современной науки и производственного опыта. Пример окаемовской артели увлекает других. В конце романа сообщается, что такого рода коллективные предприятия стали возникать повсюду — в Тобольской и Самарской губерниях, на Кавказе. Получается, что это реальные адреса, что новое явление