Орбинавты - Марк Далет

И, конечно же, в ней многократно возросла истома страсти. Подавляя ее, Росарио лишь усиливала ее мучительность.

— Алонсо, я хочу этого не меньше тебя! — горячо сказала она. — Но ты же знаешь причину. Каролина, Эмилио, Альфонсина — все они уже бросают на меня странные взгляды. Ведь для них я сорокапятилетняя дама, мать их сеньора, который и сам уже отнюдь не мальчик. Алонсо, ты младше моего сына! Подумай, как это выглядит с точки зрения этих простых и честных людей! Они и так должны быть не на шутку изумлены моим омоложением. Бог знает, какие им приходят в голову мысли из-за этого!

Радость, которую Росарио испытывала в начале этой игры в ночное уединение, стремительно улетучивалась.

— Почему, называя слуг, ты не упомянула Пепе? — спросил Алонсо.

— Он на днях сказал мне, что будет всегда на моей стороне, что бы ни происходило. Как же мне было стыдно смотреть ему в глаза! Ведь я даже не могла спросить, что он имеет в виду, чтобы не обсуждать с ним щекотливых тем. Только поблагодарила его. А сама думала про жуткую книгу, о которой ты мне рассказывал.

— «Молот ведьм»?

— Да. — Росарио содрогнулась, вспомнив рассказ Алонсо.

Десять лет назад, в 1484 году, папа Иннокентий VIII издал так называемую «ведовскую буллу», предписывающую инквизиции уделять особое внимание искоренению ведьм и колдовства. Спустя пару лет два германских доминиканца написали книгу «Молот ведьм» — практическое пособие для инквизиторов по выявлению ведьм и их допросу.

— Для заключения под стражу, — объяснил тогда Алонсо, — достаточно простого доноса или личных подозрений инквизитора. Ради того, чтобы добиться признания подозреваемых, их подвергают жесточайшим пыткам.

Нет, Росарио определенно было не по душе нараставшее где-то в области солнечного сплетения давящее ощущение тревоги. Алонсо, всегда чутко улавливавший перемены в ее настроении, легко дернул локон у нее за ухом. Это был условный знак: он повторял движение Росарио, на которое обратил как-то ее внимание. Она часто машинально делала это, когда задумывалась.

Росарио улыбнулась. Действительно, в ее положении было глупо предаваться унынию. Она могла менять реальность! К ней вернулась молодость — причем не та, робкая и стыдливая, которую она помнила, а новая — с идеальным, стремительным телом, с поразительной жаждой жизни! Более того, человек, которого она любила и благодаря которому обрела все эти удивительные, непостижимые дары, находился сейчас рядом с ней!

Росарио решила, что Алонсо не заслуживает того, чтобы портить ему настроение, впадая в меланхолию.

— Аладдин, ты меня любишь? — спросила она.

— Люблю, царевна Будур. — Алонсо оживился, зная, что Росарио всегда заводила эту игру, когда испытывала прилив счастья.

— За что?

— За то, что ты такая черноволосая.

— Гм… — Росарио прищурилась. — В прошлый раз ты любил меня за высокий рост. А в позапрошлый — за то, что я немного умею играть на клавесине.

— Ну, что ж поделать? Я очень непостоянен. Сегодня я люблю тебя за волосы.

— Благодаря тебе в этих волосах нет ни одного седого.

Вдали послышались приглушенные расстоянием раскаты.

Росарио отстранилась от Алонсо.

— Ты слышал?

— Да, гром, — пробормотал он. — Скоро будет дождь.

— Скоро будет звон колокольчика. И мне надо будет выйти в залу к Эмилио и Альфонсине. Он будет обсуждать со мной закупку припасов, а она пожелает посоветоваться о том, что готовить на обед.

— Откуда ты знаешь? — спросил Алонсо и тут же сообразил. — Это уже было, и ты изменила реальность?

— Именно так, мой милый Аладдин.

Росарио перевернула стоящие на столике песочные часы. Золотистая струйка потекла вниз.

— У нас две минуты до колокольчика. За это время я должна привести в порядок прическу и платье, иначе они все поймут, глядя на меня. — Росарио соскочила с кровати, не прекращая говорить, и направилась к столу, на котором стояло небольшое овальное зеркало в серебряной оправе. — Поверь мне, я это знаю наверняка, так как уже побывала в такой ситуации, из-за чего приходится сейчас проживать новый виток реальности. А тебе до того, как весь песок окажется внизу, надо успеть совершить целый ряд действий. Задернуть полог кровати. Открыть шторы. Тихо выскользнуть через заднюю дверь и по правой винтовой лестнице вернуться на веранду. Там сейчас никого нет.

Алонсо задул свечу и, спустившись по ступеньке с возвышения, на котором стояла кровать, закрыл ее полог.

— Как-то странно думать, что мы сейчас живем в твоем прошлом, — рассуждал он, отдергивая плотные шторы и впуская в комнату дневной свет. — Что в недалеком будущем, которое отделяют от нас несколько минут, ты сидишь с закрытыми глазами, выстраивая в уме все то, что мы сейчас с тобой делаем.

Алонсо был прав. Росарио не смогла бы даже объяснить, насколько все это действительно было странно: сидеть, закрыв глаза, на диване в приемной зале, которую только что покинули слуга и кухарка, и в то же время быть здесь, заново переживая виток реальности, превращающийся из несбывшегося в сбывшийся.

Комнату озаряло зимнее солнце. Теперь, когда Алонсо выскользнул, двигаясь своей бесшумной кошачьей походкой, ничего, кроме прикрытой пологом примятой постели, не напоминало их недавней искусственной ночи.

В первый раз они прибегли к этому ухищрению неделю назад. Им так хотелось жить вместе, спать вместе, вместе встречать рассветы, что они решились на кратковременную имитацию ночи при задернутых шторах и горящей свече.

Зазвонил колокольчик. В течение нескольких минут Росарио отвечала в зале на вопросы Эмилио и пожилой кухарки Альфонсины, а затем отпустила их и села, закрыв глаза. Теперь та Росарио, что сидела на диване, меняя явь, и та, что проживала новый виток сбывшейся реальности, снова слились воедино.

Еще через несколько мгновений она вздрогнула и медленно потянулась. Покалывания в затылке вскоре прекратились.

Росарио встала и поднялась на веранду, где ее ждал Алонсо. Альфонсина приготовила деликатесы саламанкской кухни — сдобные булочки больо маймон и сладости из яичного желтка с мукой, лимоном и медом, называемые чочос де йема. Алонсо, нахваливая их, называл собеседницу «донья Росарио» и обращался к ней на «вы». Один раз, когда никого из слуг поблизости не было, они украдкой коснулись друг друга пальцами и встретились взглядами, отчего Росарио окатила волна нежности.

Вскоре Алонсо попрощался и отправился в Саламанку. Он всегда уезжал, а Росарио оставалась мечтать о тех временах, когда они смогут ночевать под одной крышей.

Стоя на балконе, она смотрела на удаляющуюся между кипарисов и сосен фигурку одинокого всадника и думала о том, что Алонсо не только открыл ей ее дар. Благодаря ему Росарио убедилась, что, вопреки здравому смыслу, она была права всякий раз, когда, теряя дорогого человека, чувствовала, что могла бы его спасти, если бы в нужный момент знала об угрожавшей ему опасности и очень сильно пожелала отвести ее.

Впервые Росарио испытала это чувство во время гражданской войны в Кастилии, спустя восемь лет после того, как вышла замуж за Фелипе де Фуэнтеса, покинула замок своих родителей близ леонского городка Торо и переехала в Лас-Вильяс. Судьба распорядилась таким образом, что решающая битва в той войне произошла именно в краю, где родилась Росарио. В битве под Торо португальский артиллерийский снаряд угодил прямо в замок, похоронив под обломками Иньиго Альмавиву и его жену Ракель.

Росарио казалось тогда, что в гибели родителей косвенным образом была виновата и она сама. Ее не отпускала странная, необъяснимая, необоснованная, но по-детски бесспорная уверенность в том, что, если бы она не отвлекалась, если бы все время думала о безопасности родителей, они остались бы живы. Словно она могла мыслями их защитить.

Росарио так мучило это чувство, что она даже однажды попыталась заговорить с Фелипе, но, увидев его искреннее непонимание и изумление, она раз и навсегда прекратила подобные разговоры. Для ее мужа заявление о том, что наши мысли способны оказать воздействие на реальность, могло прозвучать либо глупостью, либо ересью. Свою жену он глупой не считал, а вот ереси боялся как огня…

Теперь, уже после открытия в себе дара орбинавта, постепенно доведя глубину ствола, на которой она могла безопасно для себя менять реальность, до четырех часов, Росарио задавалась вопросом: сумела бы она спасти родителей, если бы знала о своих способностях еще тогда, в 1476 году? И приходила к положительному ответу.

Когда она поделилась своим выводом с Алонсо, тот не сумел скрыть удивления.

— Как скоро после гибели родителей ты узнала о ней? — спросил он.

— Священник из Торо рассказал мне об этом через три дня, — ответила Росарио, понимая, чем вызван этот вопрос.