Орбинавты - Марк Далет

— Конечно, готова. Только сначала дождемся возвращения Мануэля.

Росарио потянулась к Алонсо, и они обнялись.

— Мы будем жить там, где никто нас не знает, и никому не придет в голову, что я старше тебя на двадцать один год, — шептала она между поцелуями.

Потом они долго обсуждали, куда именно переедут жить.

— Когда мне было восемнадцать лет, мы с Фелипе побывали в Италии, — рассказывала она. — Мы тогда только недавно поженились. Фелипе был в Риме и Флоренции с официальным поручением от старого герцога Альбы, отца нынешнего герцога. С тех пор у меня осталась мечта еще раз увидеть эти удивительные здания, статуи и картины. О, Алонсо! Все-таки люди постепенно меняются. Двести лет назад за изображение обнаженного человеческого тела можно было попасть на костер. А сегодня художники и скульпторы делают это по заказу кардиналов и пап! Видя такую красоту, поневоле начинаешь верить, что наступают новые времена.

— Ты хочешь жить там? — спросил Алонсо.

— Почему бы и нет? Раньше мне это казалось несбыточной мечтой. Но теперь я точно знаю, что многое кажется нам невозможным только потому, что мы не догадываемся о своих истинных возможностях.

— Во Флоренцию сейчас нельзя, — рассудительно сказал Алонсо. — Они сжигают там произведения искусства, наслушавшись проповедей Савонаролы, который уже стал фактическим правителем республики. Сам Боттичелли умудрился подпасть под его влияние и уничтожить какие-то свои работы. Хорошо, что друзья увезли большую часть его шедевров подальше от Флоренции.

Росарио вздохнула:

— Да, я слышала. Но ведь это безумие когда-нибудь кончится. И тогда мы переедем во Флоренцию. А сначала поживем в Риме. Только все это — после возвращения Мануэля.

На следующий день Алонсо опять пропадал в библиотеке, а Росарио занималась с Пепе хозяйственными делами. Правда, длинные разъяснения добросовестного управляющего она слушала вполуха. Мысли ее витали далеко.

В последнее время, раздумывая о рукописи «Свет в оазисе», Росарио все больше склонялась к предположению, что этот текст либо является компиляцией из не связанных друг с другом фрагментов, либо с самого начала был посвящен различным темам. Как бы то ни было, Росарио была почти уверена, что из способностей мастера-сновидца невозможно развить дар орбинавта.

Доказательством тому служили, как ей казалось, два факта: Алонсо, так же как его деду и матери, никак не удавалось научиться влиять мыслью на явь, а ей, Росарио, хоть как-то воздействовать на сюжет снов. Это были различные искусства.

Отсюда следовала тщетность надежды Алонсо стать орбинавтом с помощью опытов по управлению сновидениями, что, впрочем, нисколько не умаляло в глазах Росарио его достижений в том, что касалось управления снами. Она считала их не меньшим чудом, чем свой дар. Ей хотелось верить, что мастерство сновидца тоже приводит к омоложению, но в глубине души Росарио понимала: если уж речь идет о действиях во сне, то в лучшем случае оно и омолаживать может только во сне.

Ночью Росарио спросила:

— Как ты мог влюбиться в женщину, чей сын старше тебя? Ведь ты же тогда не знал, что я стану молодой? Как такое вообще возможно?

— Для меня ты всегда была самой красивой и желанной, независимо от возраста, — Алонсо смотрел на нее очень серьезно. — Как бы высокопарно ни звучали эти слова, это чистая правда, которая и мне самому не давала покоя. Это была ужасная мука: безуспешно бороться с чувством, думая, что мы никогда не сможем быть вместе.

— Ты самый настоящий чародей, Аладдин, — благодарно проговорила Росарио, чувствуя, как к горлу подступает комок. — Ты омолодил меня своей любовью…

Они лежали молча, прислушиваясь к звукам ночи. За окном шелестела листва, потом заиграло тихое рондо дождя. В груди Росарио мерно стучало сердце.

— Я в тебя влюблен с апреля тысяча четыреста девяносто первого года, — сказал вдруг Алонсо.

Росарио повернулась на левый бок, удивленно уставившись на него.

— Ты была моей «прекрасной дамой из медальона», — объяснил Алонсо. — Еще я называл тебя «девушкой из медальона».

— Из медальона? Ты, вероятно, имеешь в виду крошечный портрет, который написал художник во Флоренции, — догадалась Росарио. — Мануэль показал его тебе?

— Нет, Мануэль лежал тогда без сознания в доме дяди Хосе. Матильда, моя двоюродная сестра, потащила меня в комнату, чтобы я полюбовался на спасенного мною рыцаря, который показался ей писаным красавцем. В комнате она бесцеремонно открыла медальон на его груди, и мы оба увидели этот портрет. Я, конечно, не должен был смотреть, но не устоял перед любопытством. Мы тогда решили, что это возлюбленная Мануэля.

— И ты посмел влюбиться в возлюбленную своего друга? — рассмеялась Росарио.

Она чувствовала, что тает, когда он глядел на нее с таким нескрываемым любованием.

— Мы еще не были друзьями, — сказал Алонсо и коснулся губами ее руки. — Да я и не особенно хотел влюбляться. Но ничего не мог с собой поделать. Стоило мне хоть чуть-чуть подзабыть твои черты, как я начинал видеть тебя во сне и тут же снова вспоминал. Так продолжалось до самой нашей встречи. Два года, царевна Будур… Вдумайся в это: ты мне снилась в течение двух лет!

— Невероятно! — Росарио уткнулась ему в плечо, теперь уже откровенно отирая глаза от выступивших слез. — Ты никогда мне раньше этого не говорил. Значит, я твоя девушка из медальона?

— Незадолго перед тем, как я рассказал тебе про орбинавтов, мне приснился очень яркий сон, после которого я и открыл вторую память. В этом сне ты, как сорокапятилетняя мать моего друга, сражалась с юной девушкой из медальона, после чего вы слились воедино. Мог ли я подумать, что этот сон окажется вещим?

Весь день после этого Росарио ходила окрыленной, чувствуя себя таинственной, прекрасной «дамой из медальона».

Ночью же у них впервые произошло нечто вроде размолвки.

Росарио высказала свое любопытство относительного того, как Алонсо удалось стать таким искусным любовником.

— У тебя было много женщин до меня? Где ты научился так ублажать женщину?

— Нет, много не было. Меня всему научила одна-единственная женщина, но уж она-то знает о любовной науке все, что только возможно.

— Вот как. — Росарио почувствовала странный, неожиданный укол. «Неужели ревность?» — подумала она. — Расскажи подробнее.

Пока Алонсо говорил о своих необычных взаимоотношениях с Консуэло Онестой, Росарио думала о том, что Каспар де Сохо, оказывается, не лгал.

— Росарио, царевна Будур! — Алонсо, кажется, заметил, что ей не очень приятно это слушать. — Я прекратил всякую близость с ней, как только мы с тобой познакомились! Когда тебе было сорок четыре года и ничто не предвещало твоего волшебного омоложения! Когда я даже помыслить не мог, что когда-нибудь буду говорить с тобой на «ты»! Уже тогда близость с другой женщиной стала дня меня невозможной! Пойми, кроме тебя, для меня никто не существует!

Конечно, он был прав: ее не должна была волновать какая-то старая история. Но волновала.

— Ты ведь не перестал с ней видеться после этого, не правда ли? — спросила Росарио, хотя только что решила не задавать подобных вопросов.

— Да, потому что мы друзья. Более того, мы вместе изучаем рукопись, обсуждаем ее, делимся впечатлениями от опытов со снами.

— Неужели?! — Как ни старалась Росарио, в ее голосе прозвучал яд.

— Царевна, — с укоризной произнес Алонсо. — Мануэль тоже мой друг. Представь себе, что кому-то эта моя дружба была бы неприятна!

— Может быть, ты и прав, — проговорила неуверенно Росарио. — Во всяком случае, я вовсе не требую от тебя отказа от дружбы с кем бы то ни было. Просто мне как-то трудно поверить, что ты ничего, кроме дружеских чувств, не испытываешь к женщине, которая когда-то так тебя воспламеняла.

— Но ведь после нашей с тобой первой же встречи я не смог предаваться с ней любви! — увещевал возлюбленную Алонсо. — И это несмотря на то, что надежды быть с тобой у меня тогда не было! Разве это не доказывает, что никаких женщин, кроме тебя, для меня просто не существует? Почему же я должен стыдиться своей дружбы с ней? Она настоящий и верный друг. И, кстати, когда около двух лет назад я рассказал ей о девушке из медальона, она сразу же захотела помочь мне отыскать эту девушку. А позже, узнав, что я тебя наконец встретил, она раньше меня догадалась, что я в тебя влюблен. И была очень рада за меня!

— Хорошо, Алонсо, не будем больше об этом. Я просто должна подумать.

Он хмыкнул:

— Точно так же обычно говорит Мануэль, когда… — Алонсо пытался подобрать слова.

— Когда ему нужно подумать? — подсказала Росарио.

— О, ты шутишь, значит, настроение исправилось! — обрадовался он.

— Алонсо, — попросила она, — что-то меня утомил этот разговор. Уложи меня спать.