Избавление - Василий Соколов

- Наседку можно заставить и без яиц сидеть в гнезде.

- Как так? - усмешливо поглядел на него Шмелев.

- Не по мне это занятие. Прошу, умоляю вас... пошлите в действующие части.

- А вы, то есть все мы, не действующие? - вдруг разобиделся Шмелев.

- Косвенное отношение имеем, - сорвалось с губ Кострова.

- Гм... Косвенное... Вон как махаем! Удержу нет. Без штаба, без нас, ни одной победы не одержишь.

- Товарищ генерал, не привыкну я. Не по мне сидячая должность. Отпустите...

- Выбрось из головы эти мысли. Ишь чего захотел! Кто позволит нарушить приказ заместителя Верховного? Кто? Отвечать за тебя я не намерен, а будешь настаивать, вообще спишу... - напустился на него Шмелев, после чего Костров сник и уже за все время доклада ни единым словом не посетовал на свою судьбу.

Просмотрев донесения, Шмелев под конец сказал:

- А вот из этого сообщения явствует, что отходящий разрозненный противник может наделать бед, проще говоря, наколбасить в наших тылах... Глаз да глаз нужен. Вот и поезжайте как офицер оперативного отдела армии... Возьмите с собой походную рацию... Свяжитесь с тылами корпуса Жданова и 5-й мотострелковой бригады, передовые отряды которых в данную минуту находятся на пути к Белграду. Если будет надобность, потребуйте выделить не менее батальона мотострелков с приданными танками и артиллерией. Надо встретить и разбить оставшиеся в нашем тылу блуждающие колонны неприятеля. Они еще опасны и могут распороть наши растянутые войска, как кинжалом. Действуйте от моего имени, ясно?

- Товарищ генерал, есть действовать от вашего имени, - с готовностью проговорил Костров и встал, глаза у него загорелись, и этого не мог не заметить Шмелев.

- Как птицу ни корми в клетке, все равно в небо смотрит, - проговорил он, напомнив, однако, чтобы в драку не совался. - Иначе шкуру спущу, понял?

Костров кивнул, зная, что никакой шкуры, конечно, не спустит, и выскочил из кабинета опрометью.

Ему дали "виллис", и, приехав на квартиру, он тут же начал натягивать на себя полевую форму, сапоги (в штабах часто ходили в кителях и ботинках), велел Верочке собрать ему кое-что в дорогу.

- Алешка, да ты что, уезжаешь? - забеспокоилась Верочка.

- Уезжаю, Верунька... Ненадолго... Дня на два-три...

- Куда?

- Это секрет, даже и жене не положено знать.

- Как не положено? - обидчиво проговорила Верочка. - Я тоже военная, и от меня утайки не делай.

- Ну в действующую... В действующую.

Волею судьбы оказавшись здесь, на фронте, Верочка наслышалась многого об отчаянности девчат, которых солдаты называли бесшабашными дурнушками, потому что они лезли напропалую, не пригибаясь от свиста пуль, и поначалу Верочка жалела их, слала им одни сочувствия, внутренне испытывая берущий за душу страх, но со временем завидными и притягательными стали казаться их пусть и безрассудные поступки. Она уже считала этих девчат истинными патриотками, ей хотелось подражать им, - нельзя же в самом деле вернуться с войны, так и не услышав близкого выстрела, просто грешно, совесть загложет... Она не раз просилась на передовую, ей не разрешал начальник связи, отговаривал, под разными предлогами не пускал и Алексей, и в конце концов она возненавидела себя, сердилась на других, на тех, кто ее упрашивал не идти туда. В душе Верочка сознавала уязвленность своего положения, ничто не могло так обидеть ее, как эта снисходительная, загодя уготованная жалость к ней. Противясь этой намеренной снисходительности к себе, она тем не менее была не защищена от мысли, что, может, и не следует ломиться в открытые ворота: все-таки война есть война, и там не только выстрелы слышатся, но и убивают, она же не приспособлена, совсем не приучена, как вести себя в бою, да и навряд ли хватит у нее внутренних сил на проявление достойного уважения поступка. И все-таки не покидала ее настойчивая мысль побывать в окопах и траншеях передней линии. Сейчас же, когда Алексей едет на передовые позиции, самый раз упросить взять с собой. А зачем упрашивать?

- И я поеду. Поеду, да и только! - с решимостью в голосе проговорила Верочка.

- Ради нас обоих... перевели тебя в армию, на коммутатор, это, милая, тебе аванс даден - надо отработать!

Она замешкалась, но быстро припомнила:

- А что пообещал командарм генерал Шмелев... Какое распоряжение отдал? Забыл? Напомню: "Вам, - говорит, - молодым, по обычаю медовый месяц положен. И пусть война, от обычаев, ритуалов этих не отойдем. Гуляйте!" Вот его последнее распоряжение, забыл?

- Какой на фронте медовый месяц? Это он сгоряча сказал, чтоб нам обоим приятное сделать. И что это будет за армия, что за солдаты?

- При чем тут армия? Я же прошусь не в тыл, а на передовую, настаивала Верочка и уже начала собираться, зайдя в закуток с охапкой своего обмундирования. Вышла оттуда одетая в гимнастерку, в форменных, аккуратно пошитых сапожках. - Знаешь что?.. Поскольку командарм все-таки официально обещал нам дать месяц, то я смогу же договориться, чтобы за меня дня три подруги подежурили. Возьму походную рацию, нужна же будет, в случае чего...

- Догадливая! Командарм уже предложил рацию взять...

- Так о чем же я говорю? - не дав ему окончить, перебила Верочка и с настойчивостью в голосе досказала: - Вдвоем нам не будет страшно. Где ты, там и я, а все же вдвоем!

...Ехали и час и другой.

Опадала листвою осень, стряхивала пылающий багрянец с деревьев.

Поднялись в гору. Тут шел редкий снег, мокрый, вперемежку с дождем. При въезде в одно селение увидели сбочь дороги, на бровке канавы группу людей. Они не поднимали рук, но по тому, как склонили головы, угадывалось, что чего-то хотят от проезжих.

- Нас просят? Может, подвезти... Останови, водитель, - попросила Верочка, и они с Алексеем спрыгнули, подошли.

- Гум... Гум... Русишь, гум давай, - горланили разноголосо люди.

- Вино! Вино! - лопотали другие.

Алексей недоуменно пожал плечами, не зная, что это такое - гум? И он и Верочка смотрели на людей, по-видимому местных сербов, и щемящая боль сжимала сердца обоих. Старые и молодые, несколько женщин с детьми стояли на снегу в одном тряпье, местами даже не прикрывающем голое тело, и ужаснее всего - босые.

- Давай гум... Товарищ, давай гум, - просили одни, указывая на колеса.

- Вино, бери вино, - вторили им другие, кивая на кувшины, стоявшие у ног.

- Товарищ майор, да это, чую, по-ихнему так резина прозывается. Покрышки просят, чтобы хоть какую-то обувь сточать, - сказал подошедший водитель.

- У тебя есть?

- Запасное колесо. Погоди, - спохватился он и полез в машину, порылся в ящике, вынул оттуда две поношенные камеры. Протянул Кострову, а тот, в свою очередь, охотно передал одну камеру старику, а другую - женщине с ребенком, прячущимся у нее сзади.