ШЕСТОЙ МОРЯК - Евгений Филенко

   Да, если Эвримах или  какой-нибудь там Антиной были  мужами деловыми и более чем зажиточными, то для прочих блаженное слово «халява» отнюдь не  было пустым звуком. Жрали и пили в три горла, и требовали еще. И получали требуемое, заметьте!

  «Эвримах, друг мой, — говорил я. — Поверь мне: не бывать тебе царем. Ну какой из тебя царь, с такой рожей?! Пойдем лучше на мой корабль, выпьем доброго феакийского, я угощаю».

  «Из меня выйдет прекрасный царь, — упирался этот дуралей. — Не хуже прежнего. Уж я-то знаю, что нужно женщине для счастья: опора и покой...»

  «Ни рожна ты не знаешь, — увещевал его я. — Женщины любят негодяев. Это необъяснимо, но это правда. А уж такого мазос-факоса, как царь Одиссей, по всей Элладе не сыскать! И когда он вернется, законы гостеприимства будут попраны самым бесстыдным и жестоким образом».

  «Он никогда не вернется, — смеялся Эвримах. — Посуди сам: вернулись все, кто уплывал в Трою. Все! Возьмем царя Агамемнона. Возьмем того же тебя... И только Одиссей не вернулся. Его давно сожрали морские чудовища!»

  «Он вернется, — сказал я однажды, когда черные одежды Пенелопы, самолично  подававшей  на стол свежие фрукты, коснулись моего лица, и я вдохнул запах ее тела. — Он не заслужил того, чем обладает, но он вернется».

  «Почему ты так решил?» — удивился Эвримах.

  «Потому что царица ни в чем не повинна».

  Это было время, когда я многое прощал мужчинам за их женщин. Женщины — это... это...  в общем, своим существованием они весьма оправдывали сомнительную надобность присутствия мужчин в картине этого мира. Когда-то я думал именно так...

                       20

  — Ты знаешь, кто я? — спросил он.

  — Догадываюсь.

  — Судя по всему, догадываешься ты верно.

  — Это было несложно... хотя и несколько неожиданно.

  — Поверь, я тоже в недоумении.

  — Что тому причиной?

  — Не ожидал, что встречу себе подобного.

  — Почему ты решил, что мы подобны?

  — Ты выдал себя своими чудесами.

  — Какие же это чудеса...  так, осознанное применение кое-каких так и неоткрытых здешними учеными законов мироздания.

  — Ты же знаешь, здесь принято все непонятное объявлять чудом.

  — Однако ты не купился.

  — Я в состоянии отличить чудо — в человеческом понимании! — от всемогущества в универсальном смысле.

  — Всемогущ только Создатель  Всех  Миров...  и то с оговорками.

  — Я не знаю, кто твой Создатель, о котором ты говоришь  с неслыханным подобострастием.  Но если он действительно тот, за кого ты его почитаешь, то его детище — ты! — удалось на славу.

  — Слишком самонадеянно с  моей стороны считать себя его детищем. Я всего лишь игрушка, сотворенная одним из его детищ для развлечения себе подобных.

  — Если ты его игрушка, воображаю, какой мощи должно быть его оружие.

  — Создатель Всех Миров никогда не творил оружия. Он творил миры, а следовательно — творцов. При необходимости он сам мог стать оружием. Но я не слышал, чтобы такое когда-либо случалось.

  — Это казуистика, не находишь?

  — Не более чем воображение у такого, как ты... или я.

  — Неужели у тебя совсем нет воображения?

  — Всего лишь способность предвидеть отдаленные последствия собственных поступков, иногда в гиперболизированной форме.

  — Пожалуй, ты прав. Этим я не наделен. А знаешь, почему?

  — Только догадываюсь.

  — Потому что отдаленных последствий не будет. Все последствия — близкие.

  — Тот, кто тебя сотворил, был весьма экономен.

  — Увы, я не обременен универсальностью. Да мне это и не нужно. Я появился для решения одной-единственной Главной Задачи.

  — Веления, ты хочешь сказать?

  — Если употреблять твою терминологию.

  — Ты знаком с моей терминологией?

  — Я очень много о тебе узнал. Ты будешь потрясен. Как ты думаешь, Драконы, которых ты разорвал в мелкие клочки в вагонном коридоре, оказались там случайно?

  — Теперь уж и не знаю, что подумать.

  — Разве тебя не насторожило несоответствие их функционального назначения и лексикона? Разве убийцы способны говорить развернутыми фразами?

  — Я встречал убийц, которые могли говорить стихами.

  — Золотой век давно прошел, равно как и Серебряный. Нынешнее поколение ассасинов только что не мычит... Так вот, это я говорил их устами.

  — Не очень-то твои посланники в черных плащиках напоминали марионеток.

  — Это  были искусно изготовленные марионетки, да и кукловод не подкачал.

  — Да, припоминаю: они упоминали про Высшую Волю, подъем из могилы... И были  весьма недовольны такой перспективой.

  — Кого может интересовать мнение марионеток!

  — А может быть, шахматных фигур?

  — Такое сравнение мне нравится больше.

  — Кстати, я сразу заподозрил, что их кто-то двигает.

  — Я заметил.

  — А эти... Черные Чопперы... как у них со свободой воли?

  — Со свободой воли у них замечательно. То есть никак.

  — Выходит, мой левиафан слопал партию твоих пешек?

  — Непохоже,  что  ему грозит несварение желудка... Между прочим, должен заметить, что твои фигуры впечатляют. Мне понравилась шутка с бронекатером.

  — Твои кригсмарине тоже были недурны.

  — Да, но туго соображали. Все время пытались своевольничать. За что и поплатились... Поделись секретом, где ты раскопал этого замечательного ящера, и как тебе удалось его обуздать?

  — Это не совсем ящер. Точнее, совсем не ящер. Говорю же, это левиафан.

  — Что, тот самый?

  — Ну, разумеется, не библейский, а намного  древнее. Возможно даже, мой ровесник. Поэтому смешно предполагать, что я способен обуздать столь древнюю и могучую тварь, практически божество. Я могу только его... гм... заинтересовать. Во всех водоемах есть свой левиафан. Когда левиафан умирает, водоему приходит конец. Я думаю, что вся вода этого мира обязана своим происхождением левиафанам. В конце концов, кто-то же должен порождать воду!

  — Ученые считают иначе. У них есть объяснение происхождению воды, которое не предусматривает никаких сверхъестественных сил.

  — Они просто не знают и, как водится, строят гипотезы в рамках собственных заблуждений. На  деле же сверхъестественное — это то, что подчиняется неоткрытым еще законам.

  — И как много законов они уже не успеют открыть?

  — Гораздо больше, чем уже открыли, а точнее — вывели из накопленного багажа собственных ошибок. В том числе и ключевой закон всех законов.

  — А есть и такой закон?

  — Ну разумеется. Как, по-твоему,  могло  возникнуть мироздание, не будь закона происхождения  законов мироздания?!