Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

— Да, похоже, — откликнулась я.

— В Чикаго ведется ускоренное строительство — каркасные дома называется. Никаких стропил или подпорок, все прибивается к каркасу. Конечно, сначала нужно вкопать столбы в песок и твердую глину, а потом…

Майра уже махала нам рукой, чтобы мы их догоняли. А Джеймси все стоял, уставившись на афишу.

— Спасибо вам, мистер..?

— О’Лири, — представился тот.

— Пойдем. Джеймси, — позвала я сына.

— Мама, я уже могу прочесть некоторые слова! — воскликнул он, показывая на афишу.

— Скоро ты сможешь прочесть их все!

Слава богу, что он сможет посещать школу прямо в Бриджпорте. Ходить сюда каждый день…

Томас, Майра и Дэниел стояли перед деревянным одноэтажным зданием, на котором висела вывеска: «Мануфактура Крокера».

— Ну наконец-то! — проворчал Томас.

Но Джеймси уже остановился у другого магазина, рядом с Крокером.

— Мама, мама! Посмотри!

За стеклом большой витрины были разложены музыкальные инструменты: скрипки, трубы, концертины, флейты и прочее, а в углу стояла волынка. У нее был мешок, который нужно надувать ртом, а не локтевыми мехами, как у ирландской волынки, вроде той, что была похоронена вместе с Майклом в Нокнукурухе. Но все же…

— Мама! — восторженно сказал он. — Волынка. Не такая, как у нас, но все-таки волынка.

— Я вижу, Джеймси.

— Когда папа играл на волынке, он давал мне закрывать своими пальцами дырочки. Помнишь, как он учил меня играть на дудочке?

— Помню, — ответила я.

Джеймси потащил меня ко входу.

— Джеймси, в этом магазине мы не сможем ничего купить.

— Только посмотрим, мама, пожалуйста!

— Пожалуйста, разрешите ему, тетя Онора, — попросил Дэниел.

Томас и Майра стояли у дверей «Мануфактуры Крокера» и, скрестив руки на груди, раздраженно и нетерпеливо притопывали ногами. Они были до того похожи, что я рассмеялась.

— Ну хорошо, Джеймси. На пять минут. Майра, — окликнула я сестру, — пойдем с нами.

Она сначала замотала головой, но затем все-таки пошла. А Томас ушел к Крокеру.

В музыкальном магазине было тепло — комнату грела пузатая печка, а тусклое освещение обеспечивали две керосиновые лампы, стоявшие на прилавке. К нам вышел невысокий опрятный мужчина.

— Guten Morgen, — сказал по-немецки. Этот человек сохранил свой язык. — Чем могу помочь? — спросил он.

— Мы просто хотим посмотреть, — объяснила я.

Он улыбнулся мальчикам:

— Играете на чем-нибудь?

— Немного, — отозвался Джеймси. — Я учился у своего папы. Он волынщик.

— Значит, вы шотландцы?

— Ну уж нет, — фыркнула Майра.

— Мы из Ирландии, — сказала я.

— Ну конечно! Я должен был и сам догадаться! Моя жена ирландка. Нас, немцев и ирландцев, в Чикаго больше всего! — воскликнул он.

— Так давайте объединимся вместе против янки, — сходу предложила Майра.

Он смутился:

— Я не понимаю. Мой английский совсем поверхностный. Вы меня поняли?

Мы кивнули.

— Со мной разговаривает моя жена. Вам, ирландцам, везет — вы по-английски говорите.

— У нас и без этого есть свой идеальный язык, — возразила я. — Я бы предпочла, чтобы англичане забрали свой язык, а нам оставили возможность управлять своей страной.

— Я знаком с вашей историей и немного знаю про ваш язык, — сказал он. — Я раньше был профессором Тюбингенского университета. Меня зовут Эдвард Ланг.

— Профессор? И вы все же уехали? — недоверчиво спросила Майра.

— У вас тоже пропала картошка? — предположил Джеймси.

— Меня привела в Чикаго не картошка, а политика, — ответил тот.

— Сочувствую вашим бедам, сэр, — сказала я.

— Ну, зато вы прикупили славный магазинчик, — вставила Майра.

— О, я тут всего лишь клерк, не хозяин. Хотя действительно люблю работать с музыкальными инструментами и вообще с музыкой.

— Мы уже пойдем, — сказала я. — Спасибо, что уделили нам время.

— А своей жене скажите, что две женщины из Голуэя передают ей привет, — добавила Майра.

Джеймси пропал. Я нашла его в дальнем конце магазина, где он разглядывал трубы и скрипки на полках.

Профессор подошел к нам.

— Возможно, здесь найдется инструмент для…

— Пойдем уже, Джеймси, — перебила я, а потом продолжила, обращаясь уже к профессору: — Нет, правда, нам пора. Мы должны еще купить ему одежду для школы.

— Момент, момент, — вдруг заторопился немец и скрылся за занавеской.

— Томас ждет, — сказала Майра. — Мы должны идти.

Профессор вернулся с длинным узким футляром в руках.

— Вот.

Открыв коробку, он извлек оттуда тонкую дудочку.

— Ох, мама! — воскликнул Джеймси. — Мама, мамочка, можно я возьму это? Пожалуйста!

— Джеймси, a stór, мы не можем. Мы…

— Я попрошу у вас за это всего десять центов, — вмешался профессор Ланг.

Джеймси умоляюще взглянул на меня.

— Пожалуйста, мама. Когда я буду играть на ней, то буду чувствовать себя ближе к папе, — тихо произнес он.

Музыкальный талант Майкла горел в его сыне. Я посмотрела на Майру.

Та пожала плечами:

— Возможно, он смог бы играть на углу и собирать пенни в шапку. Только вот шапки у него нет.

— Я буду, — подхватил Джеймси. — Как Лоренцо и Кристоф.

— А я могу танцевать, — поддержал его Дэниел.

— Вот увидишь, мама! Мы заработаем целую кучу денег! — не унимался Джеймси.

— Вы, мальчики, рассуждаете очень по-американски, — заметил профессор.

*

Когда мы вышли из магазина на оживленную улицу, Джеймси начал насвистывать в свою дудочку, и в общий уличный шум влилась мелодия «Мы снова единая нация».

Джеймси оторвался от дудочки и улыбнулся мне.

— Я сыграю это нашему учителю, а Дэниел может напеть слова.

— Поторопимся. Томас будет злиться, — сказала Майра, жестом призывая нас войти в магазин.

Томас рассказывал нам, что «Мануфактура Крокера» торгует уже готовой одеждой — ничего перешивать не надо.

— Он возит ее прямо из Нью-Йорка, — сказал он.

Томас разговаривал с какими-то двумя парнями. «Служащие, наверное», — подумала я.

— Разумеется, настоящие джентльмены шьют костюмы у портного под заказ, — говорил им Томас, — но этим мальчикам одежда нужна прямо сейчас.

Мистер Крокер лично вынес штаны, куртки и туфли, попутно объясняя нам, что купил весь свой товар на востоке Штатов.

— Я сам — янки, приехал из Бостона. Теперь там настоящий большой город!

Крокер был невысоким квадратным мужчиной с круглой лысой головой и в очках — тоже круглых.

Времени на то, чтобы торговаться, у него не было, хотя Майра и попыталась.

— У нас одна цена, — отвечал на все он.

Покупать и продавать в этом темном и холодном помещении было занятием не из приятных — в отличие от располагающей обстановки в музыкальном магазине. Да и смотреть тут особо было не на что — сплошь рулоны ткани и ящики с одеждой, стоявшие на полках за пыльными занавесками.

— Вам здесь не хватает женской руки, мистер Крокер, — заметила Майра.

— Я спрашивал совета у своей жены, однако она совершенно не интересуется бизнесом.

— Женщина-администратор полностью изменила бы это место, — продолжала она.

— Ни один магазин в Чикаго не берет на работу женщин, — сообщил ей Крокер.

— А вот лучшие магазины Лондона берут. И это намного упрощает общение с покупательницами. Я и сама занималась торговлей в свое время, — сказала Майра.

— Вы? Но ведь вы… вы ирландцы, — возразил он.

— Вот именно. Это просто находка для вас: разве мы не самый словоохотливый народ на свете?

— Не пытайтесь обмануть меня своей лестью, — отрезал он.

Лестью?

— Я могла бы начать в понедельник с утра.

— Стоп-стоп, — проворчал он. — Я не могу позволить себе платить еще одному служащему.

— Речь идет о проценте, мистер Крокер. Двадцать процентов от стоимости того, что я продам. Что вы теряете?

— Дайте ей шанс проявить себя, — сказал один из молодых парней.

— Пять процентов, — буркнул Крокер.