Мамин-Сибиряк - Николай Михайлович Сергованцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Милый дорогой друг Дмитрий Иванович, с особенным удовольствием получил твое письмо, ибо оно от любви.
Веницейский истукан есть веницейский истукан и живет по-истуканьему, и ничем ты его не выучишь от истуканского его обычая. Что поделаешь, приходится терпеть… Жалею тебя и Куму[21], да только жалость вещь дешевая и ни к чему не ведущая. Вообще, нехорошо, что тут говорить. У всякого, братику, найдется про себя достаточно неприятностей. Вот и я не похвалюсь своим житьишком. Так что-то, не здоровится, ну и скулишь.
В Гунгебурге мне нравится, а главное — не жарко. Жары я не выношу, ибо кожа у меня, как у белого медведя. Не могу понять, как это в Тавриде своей жаритесь вы все…
Теперь о делах.
Не писал я об издании второй книжки рассказов для детей старшего возраста потому, что, как мне показалось, ты был недоволен предложенными мной условиями. Но из твоего письма убеждаюсь в противном и соглашаюсь, что «Искорки» не годятся, о чем даже сам тебе говорил. Нужно их выбросить, т. е. «Искорки». Прибавим вместо них другие рассказы, как «Емеля-охотник» (отдельное издание продано Ступину, навсегда, но я выговорил право поместить этот рассказ в сборник своих рассказов — впрочем, о последнем нужно справиться на всякий случай у Ступина), затем можно прибавить «Ужасный случай» — «Всходы», 96 г. и «Первая охота» — «Игрушечка», 95 г. Последние два рассказа просмотри внимательно, достойны ли тиснения. Вот и состав первой книжки для младшего возраста.
Для старшего могу предложить следующие вещи:
1 — Ак-Бозат.
2 — Кара-Ханым.
3 — На воле (отдельно издано Клюкиным).
4 — Зимовье на Студеной.
5 — Последняя треба («М<ир> Б<ожий>» 94 г.).
6 — Сочельник.
7 — Отъезд («М<ир> Бож<ий>»).
8 — Казнь фортунки («Русская школа»).
9 — Жизнь хороша (сборник «Красный цветок»).
10 — Жид («Мир Бож<ий>»).
Можно прибавить еще «Исповедь» — «М<ир> Бож<ий>».
Просмотри эти вещи с особенным вниманием и решай, что и чего стоит. Можно прибавить «Земля не принимает»: книжку составим в 1 р., что самое удобное.
Мой сердечный привет дорогой Куме.
Целую тебя несчетно.
Твой Мамин».
В тихомировском «Детском чтении» к этому времени Дмитрий Наркисович опубликовал лучшие свои произведения для детей — «Лесная сказка», «Постойко», «Приемыш», «Серая шейка», отдельные сказки из «Аленушкиных сказок». А в конце прошлого года он выпустил у Тихомирова «Сказки и рассказы для детей младшего возраста».
Действительно, все более Мамин отдалялся от «толстых» журналов, а дела детской литературы все более поглощали его, он входил в другую творческую полосу.
Через месяц в Крым пошло второе письмо, которое и говорило об усиливающемся интересе Мамина к детской теме: важны и художественное оформление, и название его книг. На этот раз он озабочен вторым сборником для старшего возраста.
«Дорогой и милый друг Дмитрий Иванович, весьма рад, что мои рассказы для второго тома тебе понравились — сие лучшая для них рекомендация. Вот название решительно не знаю, какое им придумать: «Осенние листья», «На утренней заре», «Как добрые люди живут», «Ручейки», «В мире — что в море», «Живая вода», «Узоры Мороза» — последнее мне больше всего нравится, и можно отличную виньетку скомпоновать, именно, нарисовать стекло, разрисованное морозом…
Одно немного нескладно: «узоры мороза». Нельзя ли сказать: Ледяные узоры… морозные узоры… Черт его знает, как.
А первую книжку назови: «Снежинки», если только нет такого названия. Тоже виньетку можно сделать хорошую. На обложку денег не следует жалеть, ибо по платью еще встречают детские книги…
Подумай и сообрази и реши.
Что касается «Аленушкиных сказок», то, как уже тебе говорил, я их издаю люкс, у Мамонтова, а с тобой можем сделать дешевое издание для народных школ. Но об этом поговорим потом.
Боюсь говорить, но очень хотелось бы повидать тебя и даже доехать до Крыма… Собираюсь сие устроить этак около начала сентября. Сейчас у меня гостит матушка, которую поеду провожать в Москву, а оттуда может и махну в Крым.
Мой привет дорогой Куме.
Целую тебя.
Твой Д. Мамин».
Засобирались родные на Урал, и грустно всем было под затянувшимся низким чужим небом: когда теперь свидятся и свидятся ли?
Проводил их до Москвы. Занятый своими (возил их по городу, накупил кучу гостинцев, водил мать к докторам), Дмитрий Наркисович накоротке мог встретиться только с Гольцевым и Ремизовым. Виктор Александрович был не в духе.
— Скверно живется. Все мы не под Богом, а под жандармом ходим. Нет обеспеченного завтрашнего дня, нет возможности спокойного и честного труда. Устал я маленечко, телом, впрочем… И не я один. Вот Александр Иванович Эртель письмо прислал. — Гольцев взял из стопки бумаг маленький конверт. — Вот сообщает, что насовсем бросил писать. «Душа-то не погасла, да что толку, — нет материала, в котором бы разогреться ей… Иных выручает материал внутренний — сознание большой творческой силы, например, но — увы! Я не претендую на такую силу, а потому без стихии общественности, без резонанса, без живого, непрестанного и действенного союза с людьми гореть не могу». Вот так-то, брат. Хуже нет исторического безвременья…
Вернувшись к себе, он испытал тяжелое чувство одиночества стареющего человека, предчувствия утрат и собственного сиротства в конечные годы. Он прижимал и прижимал к себе Аленушку, плача и все повторяя: «Отецкая дочь, отецкая дочь…»
Его вдруг осенила жуткая, суеверная мысль: а ведь он сам накликал свою и Аленушкину долю. Как же он никогда не подумал, что в иных книгах его нередко пройдет печальная пара — стареющий отец и малая дочь.
В «Трех концах» это будут управляющий ключевским заводом из крепостных Петр Елисеевич Мухин и его дочка Нюрочка. По силе чувств, пожалуй, это самая пронзительная человеческая линия, прочерченная среди многих от начала до конца. И в этом же романе встречается хороший человек, доменщик Никитич, с «отецкой дочерью» Аленкой (даже имя предугадано!), «с которой вообще не расставался» он.
В романе «Без названия» Окаемов позовет в свою артель одинокого незадачливого изобретателя Ивана Гавриловича, а у него, оказывается, дочка Таня на руках. «Как же быть с нею? — озаботился Окаемов, а отец непреклонно ответил: «Нет… я со своей девочкой не расстанусь ни за что… да. Ведь я только для нее живу».
Но он снова вернулся к «Трем концам», припоминая и лихорадочно листая страницы. Вот оно это страшное место. Он впился глазами в строки, где говорилось о
