Просто жизнь - Фердинанд Фингер

P.S. 2. Эвакуация

Москва – сорок второй и отступленье.Шли трудные, голодные года и холода.Одних на фронт, другие пригодятся в зеки,А женщин и детей – в эвакуацию тогда.

Моей семье тогда досталась доля,Чиновник в карту пальцем ткнул – чудак,Раз ткнул – приказ: нам надо ехать,Башкирия, село Михайловка, Стерлитамак.

А мой отец и мамин брат замучены в подклетье,Нужда и бедность – перспективы никакой.Война проклятая за все в ответе,Теперь и крыши нет над головой.

Москва, перрон обледенелый и холодный,Товарняки стоят не просто так,И рваная толпа людей голодныхИспуганно врывается толпою в товарняк.

А бедная, несчастная, испуганная мама,Держа меня усильем на руках.Боялась, чтоб толпа не задавила брата,В глазах стоял у мамы страх.

Теплушка, весь соломой застеленный пол,В углу буржуйка и параша наготове,Там тридцать человек, пылища там над головой,И женский плач, и вой в сопровождении конвоя.

Эх, Сталин, Сталин! Друг-отец народа.Как позаботился о женщинах и о детях своих,Какие карточки в пути, еды ведь нет запаса,А кушать детям надо, не попросишь у чужих.

Мороз под сорок, а в теплушке – толкотня и духота,Колесную чечетку отбивая, на путях качаясь,Наш паровоз семью куда-то вез тогда,Как черепаха, к цели продвигаясь.

Проедет пару километров, стоп – стоитТут воинский везет зачехленные пушки,Стоит часами, свистом выпуская пар,Наш путь – аж в восемьсот, а это не игрушки.

Четыре ночи-дня потратил на дорогу,И высадил на землю нас: Стерлитамак,Ну, сотенка обтрепанных домишек,И степь замерзшая – не жизнь, а мрак.

Через часа четыре дровни подкатили,На сено мама положила чемодан,И в будущее беспросветное мы покатили,Хотя за это прошлое я жизнь отдам.

Михайловка – приехали. Трубой дымок,К земле дома, как панцирь черепаший,Домишки нищие, теперь здесь жить,И мама мучилась, как жизнью жить тогдашней?

Кругом промерзшая до хруста степь,Ковыль качается под ветром, нагибаясь,Уж вечереет, за дровнями парочка волков,Бегут легко, не напрягаясь.

Приехали, калитка заскрипела и открылася.Хозяйка встретила – Анютой называли,Собака рядом с нею одноглазая стоит,Мой друг потом, собаку «Верным» называли.

Ну что! Вот сени, а потом изба,Я помню, без еды заночевали, стужа.В сенях ведро воды, чтоб пить и есть,А что с Анюты взять – двое детей, без мужа.

Проснулись рано, мама в сельсоветПошла устроиться на проживанье,Потом пришла, краюха хлеба, просо на обед,С Анютою нашли мы полное взаимопониманье.

И потекли деньки до самой до весны.Наш Верный тем, что оставляли по нужде, питался,Преподавала мать за трудодни,И черный хлеб нам все же доставался.

Война, глухая степь, всех мужиков забрали,А волчьи стаи в голодень и ледьТак обнаглели – всех собак сожрали,И нас могли через забор – здесь надобно смотреть.

Но Бог велик – дал до весны дожить,Мне восемь и четырнадцать уж брату,Мы мужики, нам надо хлеб добыть,Чтоб маме легче – в пище не было нам недохвата.

Бегу на МТС – эх, рано, пять…Бегу, чтобы запрячь свою кобылу,А в шесть у председателя она должна стоять,Чтобы помочь нам победить, хотя бы с тылу.

Ну, смех и грех – смотрите, как смешно!Одной ногой я поверху забора опирался,Рукой затягивал супонь – эх, тяжело,И к председателю колхоза я галопом мчался.

Я был всего росточком метр тридцать,И дотянуться мне тогда до хомута,Да затянуть супонь и постромки приделать,Что на луну взлететь. А как туда.

Малыш и быстрый, и задорныйКобылу все же, хоть с трудом, но запрягал,И по селу, сидя на лошади проворной,Я к председателю ко времени кобылу доставлял.

Ребенок крошечный, ослабленный, полуголодный,Не раз гонял с ребятами в ночную лошадей,Бывало, собирались волки стаею голодной,В отсвете от костра глаза отсвечивали светом фонарей.

Какие звери – и упорные, и верящие в силу,Под искрами костра, сжимаясь все вперед-вперед,Пока смертельным кругом нас почти не окружили,К утру нас не было б, а может, и наоборот.

Ну, слава Богу, мы остались живы по сей час.О лошадь, друг мой, незабвенный, верный,Из смертного предела ты спасла всех нас,Из смертного кольца – и это подвиг беспримерный.

Затем весна и пахотная та пора,Весна-весна, очей очарованье!А в пору холода и голода, в те временаВесна для подневольных – лишь одно страданье.

Все пахари на ватниках тут пьяные лежат,А я, малыш, на паре лошадей, на двухлемешном плугеПашу огрехами все по углам, два лемеха скрипят.Нет силы завернуть мне резко лошадей, идет по кругу.

А через пару дней райком прислал двоих,Хотели за вредительство мне припаять статейку.Хоть восемь мне – я сын жены врага для них,Ну, ничего, Бог спас – не сел я на скамейку.

Я Фердинанд – ведь имя-то врага напоминает,А ничего, там бочка дегтя есть,В нее меня, малышку, с головою окунают.Из бочки вон бросают – ну ни встать, ни сесть.

А деготь ведь для глаз полнейший яд!Глаза мои! Весь смехом я обсмеян,Спасли. Промыли – здесь помог мне брат,И маминым теплом, заботой я обвеян.

Весна, разлив, местами лед стоит,А подо льдом, как под стеклом, видна.И щука плавает, и карп, и линь лежит.Там прошлогодняя просвечивает зеленью трава.

Пешнею лед пробьешь – и вынимай руками,И в ямах плавником топорщится там ерш,И сом лениво шевелит усами,По ямам всех разлив туда занес.

Спасибо Богу, рыба есть, а пищи нет другой,За ней в чувашскую деревню посылали,В листе капустном масло со слезой,А что трахома у крестьян – того не знали.

Трахома – страшная болезнь для глаз.Но как-то пронесло, и мы не заболели,И сливочное масло то, немногое для нас,Я, мама, брат, Анюта быстро съели.

Вот так и выжили, а в сорок третьем дальнемНа полный риск поехали в Москву – суровою порой.Запрещено – прописки нет и карточек на пропитанье,Решила мама, все – домой, домой, домой.

Дорога на Москву не заняла четыре дня.Два месяца те восемьсот мы ехали обратно.Конвой вышвыривал из угольных платформ тогда,Почти назад в Михайловку мы возвращались так-то.

Приехали – квартира запечатана, чужая мебель там.Мы в коридоре месяцами ночевали, и надежда вся потухла.Как выжили, не знаю – с горем пополамОт голода вдруг мама вся опухла.

Мы – нелегальщина, и карточки не для нее,Истопником устроилась работать мама,И тонны уголька бросала день и ночьВ пасть ненасытной той печи несчастная упрямо.

Мой брат устроился учеником у ювелира,И к ювелиру генерал зашел тогда.Просил фашистский крест он припаять – да без задира,На золотую табакерку, и крепко припаять, и навсегда.

У ювелира лысого все волосы поднялись дыбом,Фашистскую эмблему припаять на портсигар!Ну, подмастерью сунуть – пусть паяет мигом,А самому такое сделать – за решетку иль удар.

Ну, припаял, пришло для нас спасенье —Четыре литра жира рыбьего он подарил тогда,Они спасли нас: мы поправились – отъелись,И блага этого, и генерала не забудем никогда.

Ну, выжили – и всем передаем привет!Два брата. У обоих – высшее образованье.И мама выжила, а умерла аж в девяносто лет,Великий подвиг совершив и выполнив заданье.

Таким, как мать моя и мать моей жены,При жизни памятники ставить надо.А им в подарок – ужас нищеты.А. впрочем, нам от подлецов и ничего не надо.

Hy, все – чернила кончились, и кончилась бумага.Былое, прожитое никогда не возвратить.Но Богом посланные нам и тяготы и благаНам, грешным, никогда не позабыть.

31.03.2009

Военные стихи героям войны

Предчувствие

Село российское, глубинное, дороженька в пыли,Речонка мелкая с пескариками на ленивых плесах,Да срубы пятистенок – церковка вдали,Березки беленькие на пригорках в длинных косах.

Полынь – трава дурманом в голову зашла,И рыжие подсолнухи следят за солнцем,Шумок с гумна – полуденная тишина,Старушек головы в повязанных платках в оконцах.

Мальчишки заигрались тряпочным мячом,И козы блеющие щиплют траву,Деревня тихая залита солнечным лучом,И сердце обливается душевною отрадой.

Большак. Большак – твой перекресток – весь в пыли,Проезжею телегой взбаламучен,И лес таинственный стоит вдали,И сеном пахнущий овин над кручей.

Вот появился «Газик», вдруг остановясь,И трое из морской пехоты появились,Какая у морских с той деревенькой связь?Похоже, адрес знали, взглядом зацепились.

Вот подошли к калитке, ко двору,И к ним мужчина с женщиной из дома вышли,И подошли к троим, поняв, что не к добру,Молчали оба, погрузившись в мысли.

Стояли молча, по щеке пошла слеза,Все трое сняли перед стариками бескозырки,Уж не дождутся старые домой сынка,И внука не дождутся, и его улыбки.

Проклятая война, затеянная ни про что,Ты отнимаешь у людей все лучшее на свете.Рыдают женщины и втихомолку – их мужья,Уж не откроют в дом родной калитку дети.

Атака