Просто жизнь - Фердинанд Фингер

31.03.2009

Военные стихи героям войны

Предчувствие

Село российское, глубинное, дороженька в пыли,Речонка мелкая с пескариками на ленивых плесах,Да срубы пятистенок – церковка вдали,Березки беленькие на пригорках в длинных косах.

Полынь – трава дурманом в голову зашла,И рыжие подсолнухи следят за солнцем,Шумок с гумна – полуденная тишина,Старушек головы в повязанных платках в оконцах.

Мальчишки заигрались тряпочным мячом,И козы блеющие щиплют траву,Деревня тихая залита солнечным лучом,И сердце обливается душевною отрадой.

Большак. Большак – твой перекресток – весь в пыли,Проезжею телегой взбаламучен,И лес таинственный стоит вдали,И сеном пахнущий овин над кручей.

Вот появился «Газик», вдруг остановясь,И трое из морской пехоты появились,Какая у морских с той деревенькой связь?Похоже, адрес знали, взглядом зацепились.

Вот подошли к калитке, ко двору,И к ним мужчина с женщиной из дома вышли,И подошли к троим, поняв, что не к добру,Молчали оба, погрузившись в мысли.

Стояли молча, по щеке пошла слеза,Все трое сняли перед стариками бескозырки,Уж не дождутся старые домой сынка,И внука не дождутся, и его улыбки.

Проклятая война, затеянная ни про что,Ты отнимаешь у людей все лучшее на свете.Рыдают женщины и втихомолку – их мужья,Уж не откроют в дом родной калитку дети.

Атака

Эх, ночь перед атакой, это же – Шекспир!Здесь драма в драме – сказано в квадрате.Просвечивает, как в кино, ракета темноту,На дне окопов в думы погруженные солдаты.

Тот, кто не брился и не целовался никогда,В воспоминаниях, как с Лелькой на «сельпо» нацелилПодушечку в полосочку, другого, как всегда.Зачем же он тогда ее так долго клеил?

Другой, постарше, он рукою об затвор,Весь в думах о жене в квартире коммунальной,Как там ребенок, и на что она живет,Ничем не может ей помочь в той жизни дальней.

Другой весь ревностью измучился, не спит.Как там невеста: иль верна, иль загуляет,А вдруг к ней ночью хахалем, который на броне,В письме она напишет – ничегошеньки не знает.

А как живет старушка-мать, и старенький отец,Такие мысли многим в голову приходят.Увидеть их в последний раз, когда-нибудь,А жизни, может быть, последний час подходит.

Другой продумывает, как назавтра жизнь спасти,Вместо себя другого жизнью расплатиться,В глубокую воронку незаметно заползти,И там до окончания атаки боя схорониться.

А есть такой – какому только порученье дать,Он в голову твою залезет, и в дела и мысли.В бою не вздумай повернуться вспять,А то изменишь сталинской отчизне.

Хоть в каталажку – у него отца и мать,Иль брата, иль сестру – он словом не вспомянет,Хозяину лишь только приказать:Христа вторично сам он на кресте распянет.

Вот так сидят, поникшие, и ждут.А скоро тот проклятый бой – атака,Когда же курево и водку подвезут,Быть может. Бог спасет – пройдет все гладко.

А немцы – обстоятельный народ,Они не делают, как мы, все на авось с размашки,Там доты, блиндажи и бруствера укреплены,Из «шмайсеров» бьют пули без промашки.

Ведь если думы те солдатские объединить —Вот и получится огромная Россия,Интуитивно знают, нас не победить,Что Нострадамус сотни лет назаднам предсказал – Мессия.

Атака – искривленный рот,всех страхов нарисована палитра.В газетах сказка, что у нас наоборот,Но если интендант нам подвезет не сто – пол-литра,Тогда изображу я смельчака, по пьянке брошусь я на дот.

Атака, в рваном воздухе «Впе….ред!»И служит в том бою ориентиромНам смертью огненной, строчащий пулемет,И наша грудь в бою нам служит тылом.

Проклятая насмешка в жизни той,Ведь вроде должен ты бежать от смерти-пулемета,А ты, наоборот, бежишь туда вперед,Бежишь не ты один, а за тобой вся рота.

Атаки-боя ужаса не описать пером,Она ведь хаос, ад неописуемо-кромешный,Разрывы мин, визгливый вой, убитые друзья,Ты весь в грязи, в крови, но ведь еще живой, сердечный.

Высотку мы не взяли – откатились мы назад,Но это только маленькая передышка.Высоцкий пулей в цель попал —«Кому до ордена, ну, а кому – до вышки».

На одного лежат, разорванные, целыми кусками.Здесь пять иль шесть мне дорогих ребят.Не взяли мы высотку – ну проклятую не взяли,А был приказ, «мы за ценою не стояли», был откат.

В весеннем том леске, что под Москвою,Я поднимаю бережно – волнения не утаю —Быть может, эту каску, что была над головоюТого, кто с Лелькою спешил в сельпо, ну, а сейчас в раю.

Я, поднимая, не хочу ее смотреть-крутить,Чтоб не увидеть маленькую роковую дырку,Ту, без которой мог он жить и жить,Прижавшись к Лелькину окну смешною носопыркой.

Ну, вот она на каске – вот она, пробивши сталь,Убойной силою сразила этого мальчишку.Он жизнь мне подарил, «и смертью смерть поправ»И в горе я стою, оплакивая деревенского парнишку.

20.03.2009

Награда

Сейчас цветущий май, сорок шестой,Я вижу на Тверской два смутных силуэта,Но двигаются быстро, прямо на меня,И не увеличиваются при этом.

Вот приближаются, и что же вижу я?На маленьких фанерках там сидят обрубки.Фанерки на подшипниках стоятБинтами перевязаны и искалечены их руки.

Вот, как ракеты, приближаются они,С асфальта фейерверком искры выбивая,Здесь два солдатика, и наперегонкиНа площадь Красную – зачем, не знаю.

И поравнялись, гимнастерки в орденах,А на пилотках звездочки сияют,И с удивлением прохожие глядят,Зачем такие скорости, не понимают.

А что глядеть? Ведь юноши они,Но только нету ног, обожжены войною,Ведь все отдали Родине – все, что смогли.Вот и затеяли перегонки между собою.

А там внизу метро, «Охотный ряд»,И там знакомые мои на тех фанерках,Вот два солдатика знакомые сидят,И подаяние в пилотки им бросают редко.

Так редко, но не потому, что сердце не болит,А просто денег нету у прохожих,Ведь их самих давно от голода мутит,И могут сами в обморок упасть, похоже.

Ах, играет гармоника родная,«разлюли» малину я пою.И в пилотку падает копейка,На которую по-нищенски я с мамою живу.

Мне – пятнадцать. Я – здоровый, невредимый, Снизу вверх ты смотришь на меня.Как же покалечило тебя, родимый,Сверху вниз смотрю я на тебя.

Маленький автомобиль им Родина должнаИ квартиру предоставить и без промедленья.Но фанерку предложила им онаНичего не сделала, при том без сожаленья.

Через год я встретил их опять – пропал,В грязных гимнастерках орденов уж нету,По нужде продали тем, кто и не воевал,Пьяных вдребезг – в их пилотках денег тоже нету.

Я не стал стоять – чтоб сверху вниз,Я присел на корточки перед судьбою.И зрачок в зрачок – смотрел на них тогдаРазница в пять лет была у них со мною.

Это было в том сорок седьмом годуЧерез год случилось по-другому,Там, в Москве, безногих и безруких собралиИ отправили их в дальнюю дорогу.

Эх, играй гармоника родная!«Разлюли малину» я пою.Нету ног – уж ничего не проиграюНа копейку от прохожего живу.

Нет теперь игры вперегонки – ну нет.Их судьбу решили «наверху», ведь там «мессия».Утопить всех этих нищих дураков,Чтобы не позорили в дальнейшем мать-Россию.

Ту прекрасную страну зачем позорить им,Недостойно сталинской великой эры,И пошли калечить судьбы искалеченных солдат.Как всегда в России – как всегда без меры.

«Франца-Йозефа» промерзшая земля,Чайки стонущие с высоты, паря, смотрели,Как одна там за другой взрывалася баржа,И герои русские, наверно, в рай летели.

Чувствую себя одной из этих чаек,До сих пор мне стоном так стесняет грудь,Отрыдали матери, оплакали убитых,Мало тех осталось, кто их может вспомянуть.

Приходи и ты на берег тот обледенелый,Посмотри, как чайки реют – стонут там вдали,Поклонись солдатам, подвиг их бессмертен,И к земле с поклоном, плача, припади.

7.03.2009

Катюша

Война. Под утро в мерзлости земля и тишина.Лишь воронье над костровищем каркает и реет.Смотри, земля по кочкам кровью залита,А это кровь солдат там на снегу видна и рдеет.

И что случилось с этой тишиной,Ведь тишиною не была она когда-то.В траншеях жизнь кипела тихой кутерьмой,Вчера готовились к смертельной схватке там солдаты.

Вчера траншеи обходил тот приглушенный говорок,Который всех солдат сопровождает перед боем,То лязг затворов, звон от котелков и курева дымок,Нередко прерываемый летящей мины воем.

Случилось. Интендантская порода не всегда щедра.Конечно, курево, сто грамм всем выделяет перед боем.Но здесь ошиблись – и за завтра приняли вчера,Нам за день водочки доставили. Не перед боем.

Понятно, что развеселилась рота вся,Ведь боевые сто – вдвойне. От всех разило перегаром.За два часа мы выпили и выкурили все,Чего не покурить и выпить, если все задаром.

Но все же интендант отъевшийсяпотребность в водке не покрыл.Хотя, какое счастье выпало солдатику на душу.А на Руси как повелось – ты выпил, закурил,А ну, давай-ка, запевай «Катюшу»!

От нас, примерно метров так в трехстах.Немецкая траншея долбаная пролегала.Нам слышалась оттуда по-немецки трескотня,И просьба о «Катюше» – вайтерзинген – нас достала[4].

Нарисовался шнапса, курева хороший шанс достать,Кто не дурак и покурить, и выпить на халяву.Парламентера стали быстро выбирать,Чтобы попробовать немецкую отраву.

Парламентера выбрали, и Ванька побежал,Сквозь мертвую пристрелянную зону,Спиной своей себя от пули защищал,И добежал, стервец, а то бы не было резону.

Наверно, немцам там он все растолковал,Как проведем обмен и сколько раз исполним,Конечно, жизнь свою он в ноль застраховал,И белым флагом нам салютовал, довольный.

Ну, мы пятнадцать раз «Катюшу» голосили.Доголосились до того, что голос наш пропал.Зато напротив немцы так Ванюшу напоили, накормили,Что без сознания на дно немецкого окопа он упал.

И немцы были тем концертом так довольны,Как будто пел им Александровский военный хор.Решили притащить в окоп к нам Ваньку,Нельзя же немцу нарушать общественный наш договор.

Солдатики немецкие простые работяги были,И совесть, и порядочность к другим были у них,Они в мирных временах, да и в войну не позабыли,Что Бог дает все блага не для них одних.

И в сереньком завьюженном рассвете, где-то в пять часов,Два немца – нам ровесники, почти что дети,Нагруженного шнапсом Ваньку потащили к нам в окоп,Чтобы вернуться к бою на рассвете.

Светлело, снайперам советским – неплохая цель.Туманом предрассветным в немцев не попали.Господь на этот раз их сохранил на час,К своим живые невредимы добежали.

А в шесть утра закончилась для тех и тех война,Любимым матерям и девочкам они не дописали,В теченье часа самолеты всех отправили их в никуда,Тротилом в тыщи килограмм окопы все с землей сравняли.

Прошли десятки лет – на этом месте я стою,Прислушиваюсь, может быть, раздастся песня о «Катюше».Виновных и невиноватых в этом не ищу.И боль, и сострадание, и слезы рвут мне душу

18.03.2009