Просто жизнь - Фердинанд Фингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рынок «Американо». Италия, 1977
Жизнь VI часть
Ну вот, пересекли за девять часиков мы океан,И Статуя свободы вдруг отбросила свой факел,Свободными руками обняла нас вдруг,От страха неизвестности, потерянности я заплакал.
И вот попали мы в ужаснейший отель.Самоубийством здесь покончить легче!Здесь тараканов больше, чем в Клондайк струилася толпа.Зачем Италию покинул я – о, провалиться мне на месте!
Узчайший стрит, заваленный помойкой весь,Какие-то двойные стекла в плесени и грязи.За стойкой бара – по стаканам смесь.Я понял – никогда не выбиться отсюда в князи.
С Лимоновым во всем согласен я,Здесь абсолютно чувствовалось все чужое.Поверь, здесь никому не нужен ты,И никому не интересно все твое былое.
«Ирчи» в Нью-Йорке не был итальянское «Ирчи»,Здесь не возились и минуточки с тобою.Сказали, у испанцев ты жилье ищи,Получку получи, а дальше обходи нас стороною.
Ну, пожалей же нас, читатель мой любезный,Пронзящий ветер с холодом, дождем напополам.Грязь, тараканы, немота, сто долларов в кармане —Нет выхода, куда ни ткни: и тут, и там.
Вот приоделись и стоим мы на Бродвее.Кругом какая-то обношенная кутерьма,Там каждый пятый выглядел, как сумасшедший,А каждый первый вроде бы нормальный был тогда.
А боа, смокингов и шляп там не было в помине,И длинных мундштуков во рту курящих дам,Китай везде, Китай дешевый, джинсы, куртки.Зато у нас был вид, как с Марса марсиан.
Нет ни жилья, надежды, языка.Возможностей полно, а бабок не нарыли,Мы маленькие рыбы посреди акул,Сожрут, съедят, о нас все позабыли.
И мы должны прорваться через этот бастион,Но нет пока для нас опорного кронштейна,А способов добычи денег миллион,Но это относительно, как и в теории Эйнштейна.
«Эй! Где ты там, Эйнштейн? Чего молчишь?Ну, помоги здесь выжить бедному еврею!Ты что, напрасно там на небесах торчишь?Пришли, пожалуйста, реальную идею!»
И он услышал нас, замшелый теоретик,Он Ирочку Боровскую внезапно ниспослал.Она знакомая была нам по транзиту,Эйнштейн нас быстренько поднял на пьедестал.
NEW-YORK. Бродвей, 1978
Боровская сказала: «В километрах от Нью-Йорка тридцатиКусок России посреди «Юнайтед Нейшен»,Коровам можно покрутить немножечко хвостыНа ферме той «толстой фондейшн».
Ну что, помчались. Вдруг природа – красота,На ней среди лесов стоят строенья,И пахнет Русью здесь – здесь русская земля!Ну, как из Пушкина-Есенина стихотворенье.
Там встретил нас сам князь Голицын,Из сумрачных веков он настоящий князьИ сообщил название вакансий грубо – «жопомои»,И я пообещал: «Лицом мы не ударим в грязь».
Затем повел знакомить нас с хозяйкой старческого дома.Здесь я, признаюсь, просто обалдел вконец,Встречала нас, аж в девяносто лет, Толстая Александра Львовна,Об этом, думаю, наверно, «попросил ееТолстой-отец».
Работка предстояла – ты нам не завидуй.Кати, вали, подмой, переверни, толкай.России гордость этих старичков, старушек.До той поры, когда Господь возьмет их в рай.
Попробую я описать людей, с которыми работал,Светился в них честнейший жизненный подход,Культура, воспитанье, вера в Бога, обращенье.Господь с любовью им готовил к смерти переход.
Ведь это были офицеры белые, которые в двадцатыхСтреляли в лоб плывущих вслед за ними лошадей.Стреляли, чтобы лошади не утонули.Стреляли, плача, в лоб испытанных друзей.
Бескомпромиссные вели бои с большевиками,Одессу, Севастополь покидая навсегда.И лошади, плывя в воде, в Константинополь провожали,Не понимая, что хозяев не увидят никогда.
Благодаренье Богу – мы столкнулись,С ушедшим миром – тем, что не вернется вспять,Здесь голубая кровь России умирала,И никогда ей не вернуться к нам опять.
Фамилии Волконские, Лопухины, Голицын,Оболенский и другиеЗвучали чаще здесь, чем Сидоров, Петров.Большевики, как сорную траву, их начисто скосили,А из дворянских гнезд наколотили дров.
Спесивцева воздушною летящей Терпсихорой,Балета русского краса, любовь и честь,Тихонечко у нас, тихонько угасала,Других больших имен не перечесть.
Весь русский генофонд собрался вместе.Последние из могикан все были здесь:Родан Багратион и Тихон Гербов —России честь и совесть, всех не перечесть.
Вот фрейлины царя и Смольного лицея институткиЗдесь доживали век и часто наш язык,Новейший русский сленг, не понимали,Воспитаннейший мозг к абракадабре не привык.
А вера в Бога их была неколебима,И на моих руках пока не умерли,Ни жалобы, ни стона я не слышал,За что я низко кланяюсь им до земли.
Напротив нашего жилья – убогой сараюшки,Стояли церковка – воздушною красавицей была,Служил в ней Викторин, духовный окормитель,На исповедь, причастие он поспевал всегда.
Однажды прибежал святой отец к нам в домик:«Эй, сони! Просыпайтесь поскорей!Там за углом нашел для вас я что-то,Что надо посмотреть, да побыстрей!»
Tolstoy-Fondation. Генерал Гербов – 101 год. Генерал. Командующий дальневосточным округом. Награжден орденом в связи со столетием. Мой близкий друг.
И побежали, но глазам своим не верим:Там за углом стоит огромный «Кадиллак»,А денег мы немножко накопили,И полторы большой ценой назвать никак.
Америка-наш дом. 1978
Наша церковь, 1978
Наш «Кадиллак». Наши две собачки: «Итальянец и русская девочка».
Из этого «Кадиллака» выпал американский
Невероятный тот авто стоял почти что новый,Ведь это целый самолет, вот это да,Там двигается все простым нажатьем кнопки,И что внутри – не описать мне никогда.
Забыл сказать, на данный на момент,Ни паспортов, ни документов не было в помине,Имели тоненькую белую бумажку на руках,Которую на память я храню поныне.
И в этой бумаженции, величиною с носовой платок,Моих защита прав американских «биль»:Права на пенсию, плюс медицинская страховка,Работу, социальную защиту и автомобиль.
Родился в бедности, в том сталинском остроге,И прожил, как и все, я сорок два в СССР.А здесь отец духовный одолжил мне тыщу,И через месяц я имел, о чем мечтать не смел.
Скажу я откровенно, на права я сдал не сразу,С инструктором проехался всего лишь раз,А что случилось, до сих пор не понимаю,И что за приключенье, расскажу сейчас.
Наш «Кадиллак» был полным автоматом,Как у троллейбуса, от тормоза педаль и газ,Ну, я и газанул и повернул, а что он выпал из машины,Мне кажется, он помнит и сейчас.
Бежал он долго вслед за кадиллаком,Какой-то палкой без конца вослед ему махал,Я почему-то думаю – кричал вслед комплименты,По крайней мере, русского я мата не слыхал.
А вскоре перед нашим домиком-сараем,В котором жили мы, стояли сразу три —Красавец – «Кадиллак», красавец-«Ягуар» для сына,И новенькая «Мазда» для моей жены.
Мой сын в десятый класс «Хай Скул»Пошел учиться, и как-то сразу в школе преуспел,И приглашенье в Принстон получил продолжить обученье,Мы удивлялись, как «пострел на все поспел».
Прошло три года – неожиданно беда пришла.Наш сын с плохой компанией мог подружиться,Немножечко вначале алкоголь, потом трава,Мы поняли, что можем скоро с сыном распроститься.
Собрались радикально все вопросы разрешить.У немцев не без основанья паспорта оформить,Билеты на Германию купить – все позабыть,Все нажитое за три года бросить.
Признаюсь, растерялся я, душа упала.А перегрузка в пятьдесят превысила все «джи» «G»,Опять мне в сорок пять все начинать сначала,Не многовато это для одной души?
В Америке все, что купил, уж не продать,Но ты ведь не богач, все бросить можно,Я снова тягловая лошадь в сорок пять,Ни бросить, ни продать меня уж невозможно.
А Бог велик – звонок нас разбудил,Звонок был из Германии, из города Ганновер,И Херман Хайнеманн, которого на Искии лечил,Вдруг захотел лечение продлить – вот это номер.
Как говорят, «господние пути неисповедимы»,Земля ведь держится на трех китах,Синьор Зампери, Альдо Брокиери не проплыли мимо,А третьего представить мы могли, но только лишь в мечтах.
Не надо ныть, не говорить нам «Ах!»,С нуля немецкий немцу изучать потрясно,К тому же, собираясь, зеркало разбили в пух и прах,И оказалось, что разбили мы напрасно.
Хотя на этот раз мы были поумней.Тряпье не покупали – позабыли,И самолет на этот раз летел потяжелей,Пятнадцать тысяч долларов, три языка мы увозили.
Мы прилетели в Лондон, ждал другой нас самолет.Такая маленькая старенькая кроха,И вот когда он разбежался и пошел на взлет,Все поняли, сейчас нам будет плохо.
Он еле-еле оторвал свой нос от полосы,На сотню метров, как колун, взлетел едва ли.Две стюардессы к пассажирам тихо подошли,Багаж немедленно тащить на «нос» нам приказали.
Он стал вдруг оседать на старенький свой хвост,Турбины с визгом страшным скрежетали,Вибрация пронзила всех и вся насквозь,И пассажиры к Господу губами зашептали.
И вытянул он все же, «сукин сын», оставил жить,Благодаря полтыще с лишком килограммов,Которые успели к «носу» подтащить,Но всех спасла, конечно, «наша пара чемоданов».
Жизнь VII часть
