Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он у нас нежного сложения, голубая кровь!..
— У него головка от шума болит!
— Закутай горлышко, а то простудишься…
Каких только оскорблений не услышал он в тот вечер! И больше всех, конечно, издевалась над ним Рахима.
У него хватило ума вначале отшучиваться:
— Придержи язык, кукушка!.. От ваших острот был зато избавлен… Да от вас на край света убежишь, не то что в мягкий вагон!..
Но силы явно были неравны. В конце концов он рассердился, наговорил черт знает что Рахиме и убежал. Это особенно было позорно. Его нашли и заставили извиняться перед ней и другими девушками. У Нурлана заплетался язык…
Целая неделя минула после этого собрания, но сказанное на нем не выходит из головы и бередит душу, словно заноза. Алтайбеку, как всегда, наплевать на все: лежит и сосет себе папироску. Вот у кого железные нервы. Впрочем, его это и не касалось…
Нурлан протирает глаза. Дым от зерносушилки, оказывается, такой же въедливый, как пыль от комбайна. Что же, недаром гласит пословица, что «невезучего и на верблюде собака укусит». Так и с ним получилось.
Не сбылись его мечты о штурвале комбайна. Для этого хватало студентов из сельскохозяйственного института и школы механизации. Нурлана же, учитывая его спортивный вид, поставили стогокопнителем. Ни он, ни мать, которая занималась билетами в мягкий вагон, не подумали о самом необходимом предмете — о защитных очках. Уже через день у него заболели глаза. Веки набухли, воспалились от пыли и непрерывно слезоточили. Пришлось впервые в жизни обратиться к врачу.
На следующее утро бригадир сказал ему приказным тоном: «Пойдешь истопником на зерносушилку!» С тех пор Нурлан работает посменно возле печей. Всего печей шесть, истопников — двенадцать человек. Вместо капитана комбайна он сделался кочегаром большой печки!..
Нельзя сказать, что это легкая работа. Печь жрет топливо — только успевай подавать. А он по неопытности неправильно подбрасывал его и сразу же получил выговор от старшего кочегара: «Что все в одно место бросаешь?.. В институте учишься, а печку топить не умеешь!» Хорошо еще, что девушек поблизости не было…
Нурлан переворачивается на спину. В темно-синем ночном небе плывут белые тучки-барашки. Они обгоняют друг друга, сливаются вместе, снова разъединяются. Нет в мире покоя… Луна идет на убыль. Она похожа на одинокую лодку в пенистом море: ныряет в тучи и снова показывается.
Дружно зашептались травы, и степной прохладный ветер повеял на разгоряченное лицо. Запахло дождем, и Нурлан вздохнул: «Снова намокнет зерно!» Никогда раньше не думал он о таких вещах.
— Опять вам, несчастным, достанется!
Это говорит Алтайбек, глядя на потемневшие тучи. Луны уже не видно, и вокруг становится совсем темно. Нужно заползти в палатку и выспаться как следует. Завтра предстоит много работы.
— Давай спать! — говорит он Алтайбеку.
— Успеется! — отмахивается он и придвигается ближе. — Слушай, Нурлан, не понимаю я тебя. Какой-то кочегар, который и расписаться не умеет, кричит на тебя, а ты терпишь!
— Что же мне делать?
— Да нашел бы я на твоем месте, что делать. Как-никак, отец у тебя немалый пост занимает. Взял бы плюнул на все и уехал. Чего они тебе сделают?
— Да ну тебя!
— Что «ну?..» Мне вот кажется, что кто-то здесь из недругов твоего отца постарался. Почему тебя запрягли на самую черную работу? Неужели для лучшего не годишься? А потом смеяться будут, что вот, мол, сын такого-то даже с работой кочегара не смог справиться!
Нурлан задумывается. Действительно, что он — хуже всех? Никого из группы не послали в кочегары. Сесть бы сейчас опять в поезд и вытянуться на мягком чистом диване… Тьфу, ну его к черту, этот диван. Так смеялись тогда над ним, что на всю жизнь запомнишь. Кажется, на паровозной трубе теперь скорее поедет, чем в мягком вагоне!
Да и что он дома скажет, когда приедет? Что скажет знакомым и соседям? «Ну как там дела на целине, Нурлан?» Это ведь первое, о чем спросят…
Да что там соседи… Отец! Как он посмотрит ему в глаза? От одной этой мысли холодный пот проступил на лбу. Даже мать побаивается отца, хоть она на целую голову выше ростом. За глаза поворчит, а в глаза не посмеет перечить. Кстати, отцу он так и не посмел признаться в покупке лишних костюмов. Отец рос в другие времена и не любит «модничанья»…
Загремел гром, и Нурлану вдруг послышался грозный отцовский голос. Ослепив все живое вокруг, ломаным клином сверкнула и погасла молния. Нурлан вздрогнул. Обычно, когда отец сердился на него, мать со слезами на глазах прижимала его голову к себе. Но если бы он убежал отсюда, мать бы не помогла…
Первые теплые капли дождя упали на лицо и руки. Друзья заползли в палатку и устроились поудобней. Нурлану снился разъезд в семи километрах от совхоза, подошедший поезд, свисток дежурного. Но когда он заходил в вагон, то его вдруг окружали девушки и громкими голосами кричали:
— Дезертир!.. Дезертир!
Он пытался выскочить из мягкого вагона, но ноги словно приросли к полу. И тогда появился отец…
* * *Дождь лил всю ночь, и наутро работы прибавилось вдвое. Зерносушилки не успевали пропускать подвозимого хлеба. Прислали дополнительные передвижные сушилки, но не хватало рабочих сил. Весь день, вечер и следующую ночь до утра не отходил Нурлан от печи. Все лицо и руки по локоть были в ссадинах, нос и рот забиты угольной пылью. Он полностью забыл о вчерашних сомнениях. На рассвете к нему подошел рыжеусый старший кочегар:
— Послушай, парень, ты не знаешь, чего хочет от меня этот поляк? Ты же грамотный: может, понимаешь по-ихнему?
Нурлан посмотрел на долговязого белокурого парня лет двадцати. Так же, как и Нурлан, он с
