Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
27
Посланники
В тот год, когда мы прибыли в Вейтскуг и несли службу у вендского конунга, у христиан шел 996 год после Рождества Христова. Мне было шестнадцать лет, и среди йомсвикингов я считался хорошим воином. То, что теперь я находился в родстве с Вагном, улучшило мое положение. В случае смерти Вагна, за отсутствием других желающих занять место хёвдинга, оно переходило ко мне как к единственному ближайшему родственнику по мужской линии.
Мы пробыли в Вейтскуге все лето, когда деревья начали ронять листву, Бурицлав со своим войском, рабами, женами и детьми уехал, а мы, йомсвикинги, остались. Зима в стране вендов могла быть очень суровой, и я подумал, что он хочет провести зиму поближе к морю, потому что там даже самые холодные зимы переносились легче. Но Бурицлав с самого детства проводил зимы на хуторе, расположенном глубоко в вендских лесах, и собирался так делать до конца своей жизни. Хутор располагался в восемнадцати днях езды от Вейтскуга и по большому счету представлял собой несколько роскошных домов с резными углами и рядом таких длинных скамей, что у человека сбивалось дыхание, когда он бежал от одного конца ряда до другого. Палаты были больше, чем в Вейтскуге, здесь располагался скотный двор с коровами и откормленными свиньями, во всем проглядывал такой достаток, который мне раньше не доводилось видеть. Бурицлав страстно любил охоту на санях, и в ту зиму он больше пропадал на охоте, чем находился на хуторе. Йомсвикингам это место не нравилось, потому что вокруг этих огромных палат и откормленных свиней не было никакого ограждения и всего в полете стрелы от строений враги уже могли укрыться среди деревьев. Аслак отдал приказ нести вахту и днем и ночью. Обязанность, которую исполняли все и ненавидели всей душой, потому что больше никогда в жизни мы не встречали настолько холодных ночей, как в этой местности.
Именно на Хуторе, как мы называли это место, я узнал, что Свейн Вилобородый прекрасно знал о планах Сигвальди напасть на Йомсборг. Именно он дал Сигвальди корабли, но он так делал и раньше, позволяя Сигвальди ходить с грабежами на запад и привозить с собой рабов. Именно люди Сигвальди, как я теперь знал из рассказа Сигрид, пришли туда, где она жила с мужем и его родственниками. Именно он, после того как хутор был разбит и разграблен, ходил среди рядов выживших и решал, кого убить, а кого взять в рабство. На борту судна она услышала о их планируемом походе в Йомсборг, чтобы захватить город и лишить Вагна головы, и сам Один был на их стороне. Сигвальди также жаловался на то, что Свейн Вилобородый не горел желанием прогнать Вагна, потому что датскому конунгу было на руку то, что Вагн и его люди находились между ним и Бурицлавом в качестве защиты в случае войны с вендами. Поэтому Сигвальди не поделился со Свейном своими планами захватить Йомсборг, и тот узнал об этом, лишь когда дело уже было сделано. Как только я услышал рассказ Сигрид, сразу же пошел к Вагну, чтобы рассказать все ему. Вагн сидел в залах Бурицлава и помешивал что-то в чане на огне, он кивал, слушая мой рассказ, и в конце пробормотал, что, скорее всего, так и было. Свейн не хотел, чтобы Йомсборг сожгли, он знал, что без него Бурицлав станет могущественнее. Но Сигвальди… Он вел себя как бешеный пес.
В ту зиму тоска по брату снедала меня. Если бы я только взял его с собой вместо того, чтобы оставить в тот день на корабле, мы были бы по-прежнему вместе. Эйстейн, Токи и все остальные в длинном доме видели, что меня что-то гнетет, в один из вечеров Эйстейн поинтересовался, не из-за рабыни ли я так убиваюсь. Я покачал головой и поделился, что продолжаю винить себя в том, что моего брата теперь нет с нами. Но Эйстейн понимал, что дело было не только в брате, что я горевал по нему и раньше, но теперь мои мысли были еще заняты и Сигрид. Было невыносимо знать, что она рабыня и принадлежит Бурицлаву. Вечерами я размышлял над словами Сигрид, которые она произнесла в ночь родов Торгунны, о том, что мне следовало бежать вместе с ней. Но куда бы мы отправились? Я уже много где побывал: от Вика до островов на западе, потом на западе Норвегии и, наконец, на юге, в Йомсборге, но мне не повстречалось ни одного места, где мы с Сигрид могли бы чувствовать себя в безопасности. Когда я над этим размышлял, в Хутор въехала вереница вендов на конных санях; была самая темная ночь в том году. То прибыли торговцы с повозками, полными шкур горностая, медвежьего жира и шелка, все это они привезли на продажу Бурицлаву. С собой они принесли новости с севера. Темнобородые не рискнули сами рассказать все вендскому конунгу, они расположились в общем доме, где я жил, и после пары кружек пива один из приезжих поднялся, почесал свою бороду и рассказал, что в Ютландии он слышал о Тюри, дочери Харальда, сбежавшей в Норвегию, жившей теперь с Олавом, Вороньей Костью, и родившей ему сына. Мальчик не прожил долго, поговаривали, что Свейн отправил к ним раба, который и отравил малыша. Свейн ненавидел Олава. Олав предал его, перейдя на сторону Этельреда, и то, что у него родился ребенок от сестры Свейна, стало последней каплей. Если верить слухам, он послал весть Эйрику Братоубийце, самому могущественному сыну Хакона ярла, и они договорились, что Свейн поможет Эйрику убить Олава со всеми его людьми.
Я все чаще думал о Сигрид и о том, что она просила взять ее с собой, но так и не решался на побег. Может, это было и к лучшему. Бурицлав был хорошим человеком, Сигрид могла бы рассказать, что слухи о новой женщине в его
