Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

приказа, 24 мая 1710 г. гуляющими за городом были за­держаны два пленных шведа — капитаны Иоганн Таберт (очевидно, Ф.И. Страленберг) и Иоганн Шпрингер, проживавшие на дворе Федо­ра Пушкарева. К разбирательству совершенного проступка властями был привлечен капитан фон Врех, поскольку мало того, что пленные просто гуляли, они плыли на плоту, осматривая окрестности. Можно было бы предположить, что под этим определением скрывалась попыт­ка побега, хотя мало вероятно, учитывая географическую удаленность вятского края от внешних границ.

По распоряжению московского коменданта (в скором будущем — первого сибирского губернатора), ответственного за движение этапов военнопленных, «...шведам, которые привезены будут с Вятки... давать корму по две деньги на день и хлеба, только б их не поморить». Заинтересованность российских властей в пленных шведах проистека­ла из возможности использования их труда на строящихся крепостях, верфях, железоделательных заводах и в рудниках, где особенно не хватало квалифицированной рабочей силы. Бурная деятельность, раз­вернутая в Сибири губернатором князем М.П. Гагариным и начальни­ком горных заводов В.Н. Татищевым, способствовала широкому при­влечению на государеву службу иностранцев, в том числе военноплен­ных. Особенно тяжело в плену приходилось шведским солдатам и унтер-офицерам, не получавшим никакой помощи из дома и вынуж­денным порой даже менять подданство, чтобы поступить на русскую службу. Несмотря на попытки шведского фельд-комиссариата — специального органа в Москве, занимавшегося делами пленных сооте­чественников, наладить их снабжение, многим офицерам приходилось терпеть нужду и самостоятельно искать заработка. Так, корнет Пистольшельд в Соликамске занимался изготовлением игральных карт и винокурением, ротмистр Галь в Тобольске стал мастером-красильщи­ком, ротмистр Риддерборг вышивал золотом и серебром шапки и чеп­раки, и даже генерал-адьютант Канифер в Илимске торговал вином и привозными китайскими товарами. Вместе с тем, режим содержания пленных офицеров не был излишне строг. Участник русского посоль­ства в Китай, англичанин Дж. Белл, встретивший пленных шведов в Тобольске, писал: «Как во многих других городах, через кои мы про­езжали, нашли мы здесь много выдающихся шведских офицеров... Им дозволялось далеко отлучиться на охоту или рыбную ловлю, а также разрешалось отправляться в другие места, дабы посетить своих сооте­чественников. Что касается меня, то я думаю, что наибольшая милость, оказанная его величеством этим пленникам, заключается в том, что они были поселены в эти места, где могут хорошо жить с малыми тратами и наслаждаться всей той свободой, на какую лица в их поло­жении могут рассчитывать...», и далее: «За наше пребывание в Томске мы развлекались рыбной ловлей и охотой. Мы также присутствовали на музыкальных концертах, исполненных шведскими офицерами и господином Козловым, комендантом города». Пользуясь относитель­ной свободой, пленники попробовали построить вокруг себя более или менее комфортный мир, наполненный скромными радостями, свой­ственными им в прежней жизни.

Поселившись в 1711 г. в губернском городе Тобольске, где в ссылке находились уже около тысячи офицеров, Ф.И. Страленберг стал одним из заметных людей шведско-немецкой колонии, участвуя в организа­ции школы для детей пленных и других благотворительных проектах. Но все же больше он увлекся работой над картой Сибири. Будучи еще в самом начале своей военной карьеры на строительстве фортифи­кационных сооружений, а затем исполняя должность полкового квар­тирмейстера, Страленберг научился делать топографические съемки местности и картографические вычисления. Оказавшись волей судьбы в одной из самых отдаленных частей тогдашней ойкумены, он решил взять на себя смелость пролить свет науки на этот малоизученный край. Знаковая сущность его решения вполне укладывается в общий просветительский концепт эпохи, а именно — попытаться силой разума, рациональных приемов и критического отношения к ранее известным сведениям и ныне собранным эмпирическим данным сконструировать надежный и свободный от мифических домыслов прежней историогра­фии образ России и народов ее населяющих. Слова, сказанные самим Страленбергом о том, что «мы знаем о Сибири не больше, чем остяки о Германии», стали своего рода лейтмотивом всей его последующей научной деятельности. Не случайно все тот же Дж. Белл, познакомив­шийся с ним зимой 1719 г. писал: «Капитан Таборт, шведский офицер, в это время писал историю Сибири. Он был джентльменом весьма способным для подобного предприятия; и, ежели она когда-либо будет опубликована, она не сможет не дать большого удовлетворения любоз­нательным». Данное сообщение наводит на мысль о том, что замысел книги по истории края возник у Страленберга практически одновре­менно с идеей создания карты, а это уже серьезно меняет отношение к масштабу его исследовательских планов.

По крупицам, чтобы не вызвать напрасных подозрений, суммируя и дифференцируя сообщения своих информантов, среди которых были приезжающие в административный центр губернии купцы, миссионе­ры и чиновники, Страленберг нашел занятие, целиком поглотившее его внимание и, что немаловажно, время. Беседы с российским резиден­том в Пекине, шведским инженером Л. Лангом и высланным в Сибирь по «делу Мазепы» украинским шляхтичем Г.И. Новицким, ставшим автором первого этнографического описания хантов, постепенно вык­ладывались на листах будущей карты. Познакомившись с жившим в Тобольске русским картографом С.У. Ремезовым, автором «Чертежной книги Сибири» — своего рода атласа сибирских уездов и городов, Страленберг почерпнул массу полезных сведений, в особенности касавших­ся мест расселения и кочевий коренных народов края. Вместе с тем, он убедился в несовершенстве техники исполнения прежних карт, ли­шенных градусной сетки и, следовательно, четкой привязки географи­ческих объектов к местности. Общаясь с жившими в городе и его окрестностях бухарцами и другими выходцами из Центральной Азии, он записывал лексический материал, приобретал рукописи и вычерчи­вал планы. Возвратившись на родину, он встречался с бывшими воен­нопленными, побывавшими в разных уголках России и Сибири, с их слов восстанавливая географию отдельных регионов, в которых ему не пришлось побывать лично.

Будучи человеком практического ума и, вероятно, не лишенным честолюбия, Ф.И. Страленберг рассчитывал выгодно продать изготов­ленную им карту и приобрести славу личности, приоткрывшей завесу тайны над территорией Сибири и всей «Великой Татарии». Тем более, что научного географического описания России, ее народов и их заня­тий на тот момент не имелось, а сведения о естественных ресурсах были крайне скудны. Не было, конечно же, и общей карты Российской империи, которая давала бы достоверное представление о действитель­ных размерах, местонахождении естественных пределов и админист­ративных границ страны. Узнав в 1717 г. об этих замыслах, ранее покровительствовавший Страленбергу сибирский губернатор князь М.П. Гагарин отдал приказ изъять карту и пригрозил ему немедленной высылкой на побережье Северного Ледовитого океана. Впору было впасть в уныние, и пленный офицер действительно на время забросил работу, пока не появился случай вновь проявить себя в связи с приез­дом в Тобольск доктора Д.Г. Мессершмидта.

В экспедиции: Ранней зимой 1719 г. доктор медицины Д.Г. Мес­сершмидт, которому было отказано