Охота на магов: путь к возмездию (СИ) - Росс Элеонора

— Мы не можем знать, что твориться в других семьях. Лишь можем предполагать. Авиана только жаловалась, но о прошлом не говорила. И, думаю, у них там все намного серьезнее, чем кажется.

— Во всяком случае от него мы не избавимся. Тоже туда едет.

Разговор о Блоквеле и жизнеустройстве шел долго. Кажется, переговорили обо всем: о доме, о столице, о маленьких поселениях, о будущем. Об общем будущем. Теперь без умолку говорил Филген, и Розалинда, внимая каждому слову, обдумывала его высказывания и строила догадки. «И вправду. Более или не менее безопасное место. Раз уж защищено ото всяких демонов, — думала она, — там-то и надо жить. В коим-то веке все население Земли съедется в этот Блоквел, и он разрастется. Нет, все не нужно. Только хорошим людям будут там рады». Упомянул Филген и о запрете охотничьих действий на той территории, однако, обыкновенные люди без труда могут ехать туда. Все говорил и говорил, а между тем улыбка проблескивала на губах: сразу видно, что смерть и похороны отца не привели его в ужаснейший траур, хотя речей более о своих родителей он не заводил. И шкатулка не впечатлила никак. «Все же это, зря я волновалась? Зря себе нервы расстраивала? Оно и к лучшему, что не злился, но как я так могла не угадать…». Очевидно, что ответами на некоторые вопросы он обладал, и попросту не хочет освещать ими Розалинду: и к чему? Прошлого уже не существует, и глупо было бы горевать о нем вне себя — так считал Филген. И прокралась к ней мысль, что записки он не читал потому только, что знал, что может быть там что-нибудь такое, что ее напугает или сильно поразит — но что? Розалинда слышала о пытках в сумасшедших домах, и книжка ей однажды под руку попалась про это. Видела картинки, и, конечно, эти сцены не сладки, но не плюшками же там кормят, в конце-то концов.

День прошел быстро, и под вечер уже утомлял. В два часа они пошли разгребать бумаги на втором этаже — занятие не самое увлекательное, но, хотя бы, побродила она по комнатам. Выпрашивая разрешения, Розалинда заметила, как Филген усмехнулся: что такого? «Я поступила, как надо, — думала она, ходя кругом по кабинету, — зачем эти усмешки?». Взгляд ее цепляли портреты, и на одном она узнала Генри Эмер. На стене, напротив стола, висел портрет миловидной женщины: круглолицая, нарумяненная, и глаза голубые с тенью, точно полумрак. Тут же подумалось ей о матери Филгена, но мысль опроверглась: «Разве стал бы Генри вешать в своем кабинете ее портрет? Как Филген говорит, то они расстались в раздоре». Розалинда любопытна к необычным вещам, не остерегается, и здесь-то она заскучала: ничего примечательного. Он еще занимал себя, и внимание на Розалинду не обращал, отчего сделалось ей грустно. «Наверное, из-за погоды». Сидела она на стуле у окна и молча смотрела в то — и там ничего. Смертная скука напала на нее, и что самое страшное — это неизбежно. Вспоминала она сон минувший, да и там нет яркостей. «И что же я могу помнить? Только какой-то дом, лужайку, и одного человека. Девочка». Ей Розалинда вовсе не удивилась — мало ли незнакомцев врываются в сон? «Красивое вышло… сновидение. Не могла уснуть, и тут сразу так. Все же не все так однообразно, это я не в ту сторону смотрю». В конце концов, Розалинда помогла ему, хоть тот и отказывался. Дела в кабинете вскоре были окончены. Дальше — спальни, балконы, чердак. День с того момента стал течь быстро, что, не успели они оглянуться, как вечерний сумрак рвался в окна. Солнце закатилось в туман; на всю округу навлеклась мутная пелена, скрывающая загадки завтрашнего дня. А они, непременно, будут. К тому времени нетерпение нашло на нее: хотелось поскорее распрощаться с Улэртоном и унестись вслед за скользящим по небосводу солнцем. Жизнь лежала уже не здесь, а там — свободная, вальсирующая, и до жути мечтательная с теплыми объятьями.

Теперь же забота их дошла до еды: ехать на голодный желудок опрометчиво и легкомысленно. Раскинувшись на диване в гостиной, она все размышляла: «есть ли здесь рынок неподалеку? И неужели никакой еды, кроме баранок, не осталось? Что же, слуги все себе забрали? В магазинчик что ли ближайший сходить. Теперь опасности нет. Можем спокойно погулять. Вот так и сделаем, осталось только спросить…». Была здесь и другая причина: прощание. Как-никак, но Улэртон — место, где она обрела радости, укрытые горем. А вспоминать всякую горесть в светлые, беззаботные дни, сладостно, и, как ни крути, утоляет душу именно минувшим — тем, чье время уже прошло. Филген сидел не поодаль: на кресле и, согнувшись, вчитывался в такой-то документ. В доме стояла прохлада. Она окружала их, подобно той, что приятно обволакивает, когда в жаркий день вдруг подул ветерок. Тишина долго не прерывалась: даже птицы затихли, не бились клювами в стекла и не порхали поблизости. Все поникло в тягучее раздумье, какое пожирает волю и дает последний шанс посмотреть на всю ситуации из другого угла. Но надо ли? Воля ослабевает: сомнения усиливаются.

Немного погодя, Филген выпрямился и, положив ногу на ногу, поставил палец на страну и задумчиво пробормотал:

— Оказывается, у отца был земельный участок Бейделе… скрывал от меня это и в наследстве не прописал.

— Бейдел это что? — подняла она голову с ручки дивана и взглянула на него.

— Деревня неподалеку. С каждой такой бумагой я все больше понимаю, что правильно делал, что ему не доверял.

Розалинда немного помолчала, и, набрав воздух в легкие, выговорила:

— Есть здесь поблизости хотя бы булочная? А-то совсем оголодаем по дороге. Ты говоришь, что десять часов ехать до Атрандо только? Ну вот, и сейчас мы голодные. Может быть, сходим куда-нибудь?

— Есть. Чего бы не пойти? — с радостью он отложил бумаги на столик и поднялся с кресел, — да, именно столько. Так мне кучер сказал. Конечно, мы будем останавливаться и сменять лошадей на станциях. Так что еще стоит прибавить час или два. И, пожалуй, до Блоквела столько же ровно. Я подумал, что нам лучше бы остаться на ночь в Атрандо. После будет плохая видимость. А ты писала письмо?

— Письмо? — непонимающе спросила Розалинда, потирая глаза, — а… то письмо царице. Сейчас и напишу. Есть ли у тебя…?

Не успела она и договорить, как Филген метнулся к тумбе и проронил: «сейчас». Розалинда думала, как бы уместить всю свою благодарность на один лист, да так, чтобы это было не слишком красноречиво. «Простоту ведь в людях ценят?». И общались они на равных, точно статус был один на двоих. Спустя мгновение он пододвинул к ней столик, положив чернильницу, листок, и отошел, оставляя ее наедине. Такой покой несколько настораживал ее, заставлял полностью отдать внимание письму. Однако же, дойдет ли оно? — несомненно, вопрос времени. Розалинда села на колени, и, подперев щеку ладонью, макнула кончик пера в чернила. Сначала дело это ей представляло затяжным, скучным, и строки никак не лезли, кроме как общих — такие, какими можно отблагодарить каждую услугу. Вдохновение настигло ее с натяжкой, будто из жалости. И полились тогда слова на благодарный лад:

«Здравствуйте, моя подруга и сестра.

Премногом благодарна за внимание и заботу, которыми вы меня окружили. Тот день, когда я, бедная и продрогшая от холода, пришла в замок, и Вы тут же меня приняли, станет незабываемым моментом. В нашем случае, время не стирает имена — буду помнить Вас всегда. Такая милость… чем я ее заслужила? Все робела спросить. Да и Вы, по-моему, не могли найти ответа. Многословить не стану, и искренне скажу, что полюбила Вас, как родную душу. Теплое отношение, конечно, манило меня. Я не могла иначе.

К сожалению, все хорошее кончается, а плохое остается навеки. Уезжаю в Блоквел завтра и уведомлена о том, что Дарья Амеан все еще меня разыскивает. Мое доверие к Вам, что все это от чистого сердца. И я уверена, что не рассекретите вы с царем ничего, касающегося меня и Филгена Эмер. Желательно и Амери Хендерсона не затрагивайте в разговорах: он тесно с нами связан.

На ответ я не надеюсь. Не получу его совсем. Как прибуду в Блоквел, напишу вам обязательно!