Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солнце поднялось выше, стало припекать. Песок глубже, дорога тяжелей, становится жарко. Французский лейтенант бодро шагает рядом со мною и занимает разговорами о том, какую богатую культуру внесли французы в эту дикую пустыню и как расцвела Бизерта за 30 лет. Площадь озера, где стоят ваши корабли, говорит он дальше, равна Парижу и может скрыть весь наш флот; а гора Джебель-Кебир, где вы будете жить, по высоте равна Эйфелевой башне.
Но как ни интересны рассказы лейтенанта, идти все труднее и жарче, нестерпимо режут плечо два походных моих чемодана. Офицер их заметил, подзывает высокого негра и приказывает взять мои чемоданы.
– Ничего, донесу до места, – говорю я жертвенно; но сильная черная рука уже схватила мои чемоданы и, как перышко, перебросила их на могучее плечо.
– Тебе не тяжело? – спрашивает француз негра.
Он отвечает широкой улыбкой белых крепких зубов: ххыы! – и качает отрицательно черной головою. Какое облегчение плечу, жаль, что нет с нами фургона, он облегчил бы плечи всей роты.
Идем, идем; пески, да кактусы, да изредка стройные пальмы; а «бани» все нет да нет. Так прошли мы более часа, пока, наконец, на пригорке жидкого лесочка не увидали белого здания с черепичной крышей. Гигантские котлы, возле которых копошились негры-санитары и французский врач.
– Рота, стой! – скомандовал я. – Чемоданы долой! Сложить за фронтом!
Наконец-то! Какое облегчение. Кадеты стоят красные, разогретые – не по паркету шагать – по пескам Африки.
– Первый взвод! Вещи в дезинфекцию, люди в баню.
Вытаскиваем все кожаное: сгорит в дезинфекции; все остальное – черные санитары вилами в котлы, сотни градусов наконец убьют нашу мучительницу вшу. «Попила ты нашей кровушки, бледная, жирная, будет с тебя! Полезай в котел!» – острят голые кадеты, с удовольствием сбрасывая с себя одежду и белье и весело подставляя спину под теплый дождь.
Вхожу и я под душ. Испуганно срывается негр и шепчет на ухо: «Командир, пур офисье аппар, бян аппар, па савек ле матло!»
– Да это не матросы, – успокаиваю я моего заступника, – это мои кадеты, мне ли их стесняться идти вместе в воду. В огонь и в воду пойду со своей ротой!
Негр удивленно уступает. Другой подходит с сосудом пахучего масла и предлагает кисточкой смазать все волосы: все от той же «бледной и жирной». Принимаем медицинскую помощь.
Счастливые, освобожденные, чисто отмытые и одетые в чистое белье, точно новорожденные выходим мы из бани. Укладываем в чемоданы продезинфицированное платье, закусываем на дорогу консервами и хлебом. В лесочке собрались туземцы и с любопытством рассматривают руссов. Ко мне подходит седой французский доктор, любезно справляется о нашем здоровье, о бане и будущем житье в Бизерте. Благодарю за все. С ротой, нагрузившись снова мешками, двинулись мы в обратный путь вдвое длиннее и мучительнее первого, ибо шел он в гору и под проливным дождем.
Первый душ мы приняли голыми, второй в одежде и в полной амуниции. Щедро поливала природа Африки и наши походные чемоданы, вещи намокли – хоть выжми. Впереди всех шел высокий негр и вел вороного коня под желтым седлом. Это была лошадь французского лейтенанта. За ней шел я с этим офицером. За мной моя рота с субалтерн-офицерами. Мы подошли к берегу канала, переплыли на пароме на другой берег и вступили в Бизерту. Из-за дождя на улицах было мало народу, но те, кто был, долго провожали нас по улицам города, таково было общее любопытство в первые дни.
Пройдя весь город, вступили на шоссе и стали подыматься все выше и выше, через оливковые рощи, мимо полей и пальм, отдыхая в пути не более пяти минут, чтобы успеть засветло дойти до Сфаята. Еще последнее усилие, борьба с несущимися навстречу ручьями и потоками рыжей воды с сучьями и щебнем, в которой скользят усталые ноги в танках, и ноют плечи от набухших водою тюков…
Ура! Поднялись на дорогу, вот уже и белые домики Сфаята. Я остановил роту, дал ей оправиться и подтянуться. Мокрые до последней нитки, забрызганные грязью и глиной, мы вошли фронтом в лагерь Сфаят. На дорожке у белого барака стоял фронт старших гардемарин во главе с капитаном 1-го ранга Китицыным.
Подходя к фронту Владивостокского училища, я скомандовал своим севастопольцам:
– Смирно! Равнение направо! Господа офицеры!
Роты отдали честь друг другу и слились в одну жизнь. Молодые мичмана энергично и быстро указали приготовленные помещения для моих кадет, выдали постели, и кадеты, обсушившись, развесив мокрое обмундирование на деревьях и закусив, стали набивать соломою свои тюфяки и вскоре заснули на них мертвым сном; теперь уже никакое насекомое не беспокоило их до самого утра. Нового утра. Новой жизни.
Вскоре в Сфаят прибыла II-я гардемаринская рота капитана 1-го ранга Кольнера – севастопольская. III-я гардемаринская, которой командовал лейтенант Мейрер, образовалась частью в Севастополе путем приемных экзаменов, частью зачислением в Константинополе и в Бизерте. Весь личный состав преподавателей, их семейств и семьи офицеров приехали несколько позже, так как должны были пройти медицинский осмотр, бани и дезинфекцию во французском госпитале Сиди-Абдала.
Еще позже из детей офицеров эскадры, корпуса, семей беженцев, рассыпанных по лагерям Бизерты, и сирот составились еще две малолетние роты – 6-я и 7-я. Когда все собрались на высоком Кебире и в долине Сфаята, их было 320 гардемарин и кадет, 60 офицеров и преподавателей, 40 человек команды, 50 членов семей.
Все эти 470 человек составили маленькое самостоятельное русское княжество, управляемое главой его вице-адмиралом Герасимовым, который держал в руках своих всю полноту власти. Карать и миловать, принимать и изгонять из княжества было всецело в его власти. И он, как старый князь древнерусского княжества, мудро и властно правил им, чиня суд и расправу, рассыпая милости и благоволения.
Приехав с линейного корабля «Генерал Алексеев», директор корпуса в сопровождении контр-адмирала Машукова, желавшего посмотреть, как устроился в крепости открытый им корпус, поднялся на Кебир, и, осмотрев все казематы и помещения крепости, адмирал Герасимов выбрал себе скромную комнату, где стал устанавливать и застилать две койки.
– Вот здесь я буду жить, – сказал А.М. Герасимов.
– А для кого же вторая койка? – спросил Н.Н. Машуков.
– А для жены моей, для Глафиры Яковлевны, – ответил Александр Михайлович.
– Как – для
