Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

сибирских, верное средство к объяснению вопросов происхождения и родства народов. Как пишет о нем В.Н. Татищев «что оной издатель о произшествии народов тщился доказывать языками, оное есть междо всеми наилучший способ, а особливо в случае недостатка дееписаний». Вместе с тем, уверенность в правоте собственных интерпретаций полевого материала ему добавляли ссылки на авторитетные труды классиков и современни­ков. Возможно, что в ходе общения с профессиональными учеными, Страленберг воспринял идею Г.В. Лейбница об определении родства различных народов, в том числе и финно-угров, путем сравнения язы­ков, о чем свидетельствует избранная им методология. Имя Страленберга приобрело не просто широкую известность в научных кругах, а его труд — чрезвычайно высокий индекс цитируемости, но часто поляр­ные оценки со стороны современников и исследователей более позднего времени. Например, профессор И.Г. Гмелин, также немало времени проведший в странствиях по Сибири, наряду с критикой некоторых ас­пектов работы, отмечает совершенный Страленбергом пионерский про­рыв в изучении огромных пространств ранее не известной науке ойку­мены. Отношение его экспедиционного товарища Г.Ф. Миллера к Страленбергу приобретает глубоко личное измерение, когда внешне критическое отношение к сведениям шведского исследователя становит­ся не просто актом личного позиционирования, но и внутренним призна­нием первенства Страленберга в постановке ряда ключевых проблем истории и этнографии обширного края. В то же время А.Л. Шлёцер не считал книгу Страленберга серьезным источником и со свойственным ему апломбом писал, что «ни один иностранец не наделал столько ошибок и глупостей в русской истории, географии и статистике, как этот швед — хвастун и невежда».

Одним из наиболее серьезных и вдумчивых критиков Страленберга был В.Н. Татищев, познакомившийся с пленным шведским офицером еще в 1720 г. в Тобольске. Сотрудничество их продолжилось в 1724— 1726 гг., когда Татищев находился в Стокгольме как представитель Берг-коллегии. Страленберг познакомил русского коллегу со шведскими и немецкими историками, которые помогли Татищеву орга­низовать работу по изучению скандинавских исторических источников и литературы. Из письма Страленберга берлинскому слависту Л. Фри­шу известно, что в 1725 г. Татищев, который «...хорошо говорит и по­рядочно пишет по-немецки», составил примечания к статьям о России в «Staats und Zeitung Lexicon» И. Хюбнера. Кроме того, пишет Стра­ленберг, «Татищев охотно согласился взять в Петербург для перевода имеющийся у меня труд Абул-гази и обещал проверить его текст». Находясь в Швеции, В.Н. Татищев ознакомился с подготовительными рукописями Страленберга и отписал начальству: «Здесь подполковник Таборт гисторию сибирскую весьма с довольным обстоятельством со­вершил и ландкарту вскоре будет печатать». Уже после смерти импе­ратора он сообщал кабинет-секретарю М.А. Черкасову о желании Страленберга посвятить свой труд императору Петру I, отмечая, что «описание Сибири безо всякой противности состоит и паче к славе и пользе российской», обещая написать к этой работе свое предисло­вие. Но вопрос так и не нашел разрешения в бюрократических ин­станциях, и книга была посвящена шведскому королю. Осенью 1730 г., получив известие о публикации в Стокгольме книги и карты Ф.И. Стра­ленберга, Татищев немедля обратился к академическому советнику И.Д. Шумахеру с просьбой приобрести для него один экземпляр.

Позднее Татищев неоднократно возвращался к работе Страленберга, на которую в 1732 и 1736 гг. составил подробные примечания, нередко идущие вразрез с авторскими трактовками. Тем не менее, отдавая дол­жное новаторской публикации, Татищев писал: «Сей господин издатель по его любопытству и трудам весьма похвалы достоин, и подлинно можно сказать, что он другим подал немалую причину о происхождении и переселениях народов, обретающихся в сих странах, далее истин ис­кать, которым он во многих обстоятельствах света окно отворил». Со­мневаться в искренности слов основоположника российской историчес­кой науки не приходится, поэтому рассмотрение финно-угорских мате­риалов, содержащихся в книге Страленберга, попробуем осуществить в системе прямого корреспондирования с примечаниями В.Н. Татищева.

Финно-угорские народы в книге Ф.И. Страленберга: Как не однократно отмечалось исследователями, значение труда капитана Страленберга в плане финно-угорской направленности заключается, прежде всего, в предпринятой им попытке систематизации родствен­ных народов по языковому принципу. Несмотря на то, что он часто основывался лишь на лексическом совпадении, либо фонетическом созвучии отдельных слов, вынесенных им в сравнительную таблицу, это не помешало ему в целом верно сгруппировать языки финно-угор­ского происхождения.

Развеивая один из мифов, сложившихся в европейской историогра­фии о моноэтнической структуре населения «Великой Татарии», Страленберг пишет: «Если я должен заранее что-то сообщить о так на­зываемых татарах: то необходимо знать, что в обозначенной север­ной и восточной части Европы и Азии находятся шесть классов основных народов, которые в Европе объединены в одно целое под на­званием татар, в то время как на европейской территории живут Мордва, Черемисы, Пермяки и Вотяки, а в Азии к ним относятся Вогулы, Остяки и Барабинские народы, к которым также принадле­жат Финны, Лапландцы, Эсты, Венгерские секлеры и малочисленные Ливы, или Лифы в Курляндии, изначально являвшиеся одним народом, а в древности принадлежали к ним Гунны, или Унны, которые никакие не татары». Отличительной чертой работы Страленберга, помимо использования передовой систематизирующей методологии, было под­черкнутое стремление к историчности повествования, заполнению многочисленных белых пятен информацией этногенетического харак­тера, пусть противоречивой и не всегда подкрепленной фактами.

Начиная свою книгу с главы, касающейся проблемы происхожде­ния названия Россия, Страленберг предлагает читателям ретроспектив­ный анализ различных, внутренних и внешних, наименований террито­рии, составляющей современную ему Российскую империю. Так, рас­сматривая одно из наиболее распространенных в европейской книжной традиции названий российских земель, как-то «Скифия», он указывает не только на древнегреческое происхождение этнонима, но и, возможно, бытовавшее здесь самоназвание местных жителей «чюати» и «чудь». Ссылаясь далее на публикации санкт-петербургского академика Г.З. Байера, с которым он находился в переписке, Стрален­берг предполагает, что от кочевников скифов образовались многие современные ему народы России, однако не славяне и не татары. Следовательно, это могли быть финские и угорские народы.

Еще одно рассмотренное им название страны — «Сурима», — автор возводит к финским словам «suuri» — большой, великий и «maa» — земля. Заключая свои рассуждения, он пишет, что о происхождении названия Русь/Россия могут быть разные мнения, ясно только одно, что имя это унаследовано нынешним населением от древних жителей стра­ны. В русском переводе, сделанном для В.Н. Татищева, мысль шведско­го исследователя передана так: «...что слово и имя Русь, не что иное есть, токмо перевод прежде реченных имян Сарга, Саури или Сармадаи, ибо слово Русь такожде не славянское, но природное российское слово и в российском языке знаменует русые или желтоватые волосы, також у Финнов (которые принадлежат к прямым и древним обита­телям России) русское, русое или рыжие значит...». В этом контексте следует