Красный луг. Приключенческий роман - Виктор Старовойтов

Андрей для дочери сам смастерил качалку, подвесил с помощью пружины к прибитой к потолку жердине, только Виктору она совсем-совсем не понравилась. Вспомнил свою, подвязанную к берёзовой ветке, она и теперь там висит, заполненная снегом, не доберёшься по снегу, глубок очень. До сих пор парень любит свою качалку, летом забирается в неё и качается, сколько душе угодно. А ещё долгое время любил он материнское молоко и что только Тоня не делала, чтобы отвадить парня от титьки, и горчицей соски мазала и углём, всё без пользы… Оботрёт тряпицей и поскорее в рот! Варенька рассказала ему свою историю, после этого он уже до матери не дотрагивался.

– Была я раньше такой же, как ты теперь, маленькой, и у меня тоже была мама, красивая и молодая. Тити у неё были большие пребольшие и молока было много. Только вдруг заболела моя мамка, пришёл к нам тогда сердитый – пресердитый дяденька врач, осмотрел мамку, прослушал и говорит, кто-то из неё все соки высосал и ежели не перестанет сосать, то умрёт мамка. Я тогда очень испугалась и перестала брать титьку. А мама вскоре выздоровела и жила ещё долго, долго.

Пригорюнилась бабка, вспоминая свою молодость, а внук про себя поклялся, что больше к материнской титьке не притронется, не хотелось ему оставаться без мамки. После этого лишь изредка подойдёт, дотронется до влажного соска пальчиком и отвернётся поскорее от соблазна. Оставшись наедине с сестрёнкой и ей выговорит, зачем де материнскую титьку сосёшь, суп ведь есть, каша, картошка… Умрёт мамка, что делать будем, как жить без неё?

А время было голодное. Война съела все припасы, иссушила землю, урожаи были ниже среднего, да и погода не баловала, то дожди, то заморозки, то засуха… Колхозникам за трудодни мало чего перепадало, а на личное хозяйство рук не всегда хватало. Испокон веков было общественное выше личного. Многие свои огороды по ночам обрабатывали, урывая время от своего отдыха. Труднее всего приходилось ребятишкам, им ведь не объяснишь, почему в доме нет еды. Бывало, набегается парень, прибежит домой, а дома и поесть нечего.

– Ма, кушать хочу…

– Нету ничего, сынку. Сбегай в огород, огурчик поищи…

– Я наелся, ма…

– Вот и хорошо, иди к ребятам, поиграй ещё…

Речка была рядом, но когда Виктор взял в руки удочку, он не помнил. Помнил только, что впервые мать привязывала к вице суровую нитку с крючком, сделанным из обычной булавки, показывала, как на него одеть червячка… И очень радовался пацан, когда удавалось зацепить булавкой малюсенькую рыбку, годную, разве что, на один глоток кошке Муське. Тогда в реке было очень много рыбы и мелкота огромными стаями паслась у самого берега, греясь на солнышке.

Тоня ходила в колхоз на разные работы, куда пошлют. Домой прибегала только, чтобы покормить дочь, сменить пелёнки.

Муки сердечные

Такой вот первой в своей жизни удочкой Виктор и пытался что-то поймать. Рыбы в реке было много, около берегов на отмели толпилась мелкота всякая, и иногда Виктору удавалось подцепить за пузо малюсенькую рыбку. То-то радости было! Такой улов с большим удовольствием поедала только кошечка, не брезговали и куры. Председателя колхоза, не смотря на преклонные годы, неожиданно перевели на работу в районное управление сельского хозяйства. Не хотелось ей срываться с насиженного места, но её согласия никто и не спрашивал. Партия постановила, коммунист ответил «есть», на том и весь разговор был закончен. Председателем единогласно избрали Веснина Андрея Константиновича, хотя он и отбрыкивался, но против коллектива не попрёшь. Неожиданно в это же время скончалась птичница Ирина Балдина, желающих работать на птичнике что-то не находилось и Андрей вынужден был направить туда Тоню. Она не прочь была бы ещё посидеть дома, побольше побыть с детьми, но время было суровое, нельзя было председателевой жене дома отсиживаться, когда другие работают. Конечно, она и раньше работала разнорабочей, но тогда у неё и времени для семьи было больше. Не забывался Андрею и разговор с майором госбезопасности, до войны бывшим закадычным другом, а теперь и не друг и не враг, а так…

– О том, что в плену был, знаю. Про былую дружбу нашу забудь, по разные стороны мы теперь. Как ты к фашистам попал, свидетелей нет, ты был руководителем группы, тебя должны были убить в первую очередь, а ты выжил, видно крепок твой ангел-хранитель, что отвёл тебя от расстрела, но учти, всю свою жизнь теперь будешь под колпаком, и в случае чего, сам понимаешь… Разговор будет коротким, подумай о детях, каково им придётся жить с клеймом детей «врага народа». В общем, не лезь поперёк батьки в пекло. Сегодня народ доверил тебе место председателя, высокая честь, значит, ценят тебя люди, я тоже, зная тебя, не против твоего назначения. Но сиди тихо, против постановлений партии и правительства ни-ни, ибо завтра же этот народ может и растоптать тебя, а для этого достаточно малюсенького клочка бумаги… В общем, ты меня понял, иди и работай!

Время Иосифа Виссарионовича с прихлебателями ещё не отошло, не в лесу живём, знал Андрей, чем всё это заканчивалось для не послушных. Ночью подъезжал к дому «Воронок» и хозяева бесследно исчезали. По приговору «Тройки» с «Врагами народа» не церемонились, обычно на рассвете вывозили за город куда-нибудь в овраг или заброшенный карьер, расстреливали, там же и закидывали землёй. Чтобы исчезнуть навсегда особых затрат не требовалось, достаточно было неудачно пошутить, рассказать в узком кругу анекдот про руководителей, сходить в туалет с газеткой, в которой был портрет вождя или опубликована его речь…

С началом работы Тони на птичнике дома стало с питанием несколько получше, украдкой приносила варёные яйца, крупу. Андрей вынужден был смотреть на это сквозь пальцы, понимая, что детей одними обещаниями не прокормишь. По трудодням выдавали Тоне мясо птицы, что так же было не малым подспорьем. Сам Андрей довольствовался тем, что оставалось после раздачи продуктов по трудодням колхозников. Оставалось же почти ничего. Страх – это великая сила и спасения от него нет. Редко, но Виктору иногда удавалось попасть на хутор, тогда он попадал словно в сказку, у стариков всегда был хлеб, даже скотину подкармливали хлебом, не смотря на запреты. Наевшись хлеба с мёдом и чаем, выходил Виктор в огород, где, как говаривала бабка, на грядке с огурцами жила огромная змея, очень не любившая маленьких детей. Парень после сытной еды ничего и никого не боялся, смело добирался до грядки с огурцами, выбирал самый большой огурец и, обливаясь соком, жевал. Змея видимо боялась такой храбрости малыша и никогда не выползала. Любил Виктор перешагивать через окученные грядки картофеля, иногда заваливался в борозду, пыхтел, пытаясь выбраться из ловушки самостоятельно и в конце концов засыпал. Потеряв внука из виду, бабка сначала радовалась затишью, потом начинала беспокоиться, затем принималась искать…

Не часто у Тони бывали свободные от дел вечера и, если они выдавались, брала лодку и с детьми поднималась в верховья реки до переката. Бросив в воду самодельный якорь, привязанный к верёвке камень, самодельными удочками ловили пескарей. В эти разы пользовались уже настоящей леской и крючками, взятыми в обмен на тряпьё у старьёвщика. Аля бултыхалась на дне лодки на брошенной телогрейке, пытаясь выудить из ведёрка скользкую рыбёшку и повизгивала от удовольствия. Поймав и вытащив рыбку в лодку, Виктор бурно радовался, но отцепить улов самостоятельно не мог, тут на помощь приходила мать. Рыбы в реке в те годы было предостаточно, лови знай, не ленись, всё не плохое подспорье к обеду.

На трудодни в колхозе выдавали муку, заготовлено её было мало и Андрей, уже в который раз, отказался от своего пая, а когда пришёл домой, Тоня устроила скандал, уж кому как не ей знать состояния семейных закромов. Андрей в горячке ударил её и, хлопнув дверью, ушёл в правление. Тоня с детьми села в лодку, лодка оказалась не привязана и под тяжестью сошла с берега. Чуть покачивая, лодку несло течением. Глубокое безразличие владело женщиной, она ничего вокруг не замечала, всецело поглощённая своей обидой. Было одно желание – утопить детей и самой найти глубокий омут с круговоротом, чтобы уже не выбраться… И, будто внимая её горьким пожеланиям, река всё убыстряла свой бег, приближаясь к большому перекату. На перекате неуправляемую лодку поставило поперёк течения, закинуло на торчавший из воды камень и резко на кренило. От толчка Алевтина, сидевшая около Виктора на скамье, не удержавшись, вылетела за борт, Виктор брякнулся на дно лодки. Дикий крик женщины разнёсся по речному приволью, не помня себя, Тоня выскочила из лодки вслед за уносимой течением дочерью, догнала, подхватила, прижала к себе.

– Дочка, девочка моя, ушиблась, милая!