Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня каприз своеобразный,
И выгляжу по-другому!
Или:
Кокетство иное,
Возвышенное и особое!
Не вписанная в привычную матрицу культура со временем обрастает домыслами, доходящими до порочных интенций. Обыденное сознание с его арифметикой (и даже алгеброй) не способно поверить, постичь суфийскую гармонию.
Исследователи сравнивают типологически схожие образы Усто Мумина с образами картин его коллег. Например, Алексей Исупов, по словам Риммы Еремян, рисует ювелиров, продавцов фарфора, городских начальников, «его типажи выглядят более реально, чем у Николаева. У Николаева образы другого, замкнутого мира. Перед нами вереницей проходят юные студенты медресе, любители перепелок, юноши с подведенными сурьмой томными глазами, с розами[249] под тюбетейкой»[250]. Все эти «странные» юноши и детали, их сопровождающие, требуют подробной декодировки[251].
Остановимся на перепелке. Упомянутая перепелка у Усто Мумина повторяется из картины в картину, а потому интригует зрителя: то она в клетке, то выпущена, то юноша кормит ее с губ. Почему персонажи на картинах Усто Мумина так часто изображаются с перепелкой? Очевидно, что эта птица наделена каким-то особым смыслом в культуре.
О люди! Нас научили понимать
язык пернатых
И даровали (долю) всех вещей, —
В этом, поистине, (Господня)
благосклонность (к нам)[252].
(Сура 27:16).
Постигая перепелиные смыслы на картинах Усто Мумина и желая понять, что привлекло художника в этой птице, мы сделали выборку из произведений, где упомянута перепелка — в виде детали, образа, символа. Это Библия, Коран, древние мифы, пьеса Марка Вайля и Дмитрия Тихомирова «Радение с гранатом», лирика Александра Файнберга, проза Сухбата Афлатуни и фольклорные сказки.
Ареал проживания перепелки почти везде. И везде за ней закреплен сакральный смысл. В Ветхом Завете, в Исходе, повествуется о перепелах, которые стали пищей, наряду с манной, ниспосланной израильтянам по выходе из земли Египетской:
«И сказал Господь Моисею, говоря: Я услышал ропот сынов Израилевых; скажи им: Вечером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом и узнаете, что Я — Господь, Бог ваш. Вечером налетели перепелы и покрыли стан…» (Исх. 16: 12–13).
О том же в Коране:
Затем мы облаком вас осенили
И низвели вам манну и перепелов…[253]
(Сура 2: 57)
Диапазон художественных функций образа перепелки разнообразен: в китайской и римской символике — птица военной доблести, в греческой — любовный символ[254].
Британский поэт и критик Роберт Грейвс, много лет изучавший древнегреческие и иудейские мифы, писал:
«Любвеобильный Зевс соблазнил множество нимф… и смертных женщин…Лето родила ему Аполлона и Артемиду. Причем во время их любовной связи Зевс превратился в перепела, а Лето — в перепелку… <…> Лето оказалась… в Ортигии, близ Делоса, где произвела на свет Артемиду…»[255]
Остров перепелок Ортигия считался священным островом Артемиды[256], а «Артемида, первоначально бывшая оргиастической богиней, имела в качестве священной птицы похотливую перепелку…»[257]. Так все начиналось в символической судьбе перепелки.
Эхо этой древности неведомыми дорогами географии и истории докатится до среднеазиатского Востока.
Здесь перепелку называют бедана́, по месту ее обитания в клеверном поле (узб. беда — «клевер»). Клетка с перепелкой — непременный атрибут визуального ряда узбекской чайханы. Такие клетки можно разглядеть на картине Александра Волкова «Гранатовая чайхана» и представить по прочтении поэмы «Струна рубайата»[258] Александра Файнберга.
Сюжет поэмы — посещение чайханы вместе с гостем-европейцем и весь многоступенчатый раблезианский процесс приготовлений-угощений, вкушений-развлечений, предлагаемых в чайхане.
Глаза слепые протерев от сна,
послушай, как звучит моя струна,
и знай, что речь идет о перепелке,
когда ты встретишь слово «бедана»[259].
Бедана — не только часть интерьера чайханы:
Кричит над чайханою бедана,
над клеткой стынет белая луна,
за речкой меркнет золото заката,
свой юбилей справляет чайхана[260].
Бедана — участник коллективного действа, индикатор состязания острословов:
Натянута струною тишина.
Остроту ждут. И выползла она.
И взмылся смех с таким истошным визгом,
Что в обморок упала бедана[261].
Бедана играет роль статиста, сигнализирующего о завершении спектакля-действа:
Но шутки прочь. Уже горит луна.
И не осталось в чайнике вина.
И под луной от обморока в клетке
Очухалась бедняга бедана.
Она кричит в неведомую высь,
Что кончен той[262], что гости разошлись[263].
Три персонажа на картине «Гранатовая чайхана» Александра Волкова производят впечатление отрешенных от обыденности дервишей, погруженных в свои мысли, за скудной трапезой. Перед ними только чай, напиток как обыденный, так и обрядово-сакральный.
Чайхана в поэме Файнберга и чайхана на полотне Волкова — совершенно разные собрания: в первом случае это компания чревоугодников, сибаритов, во втором — аскетов. Но общее в этих картинах — бедана, перепелка.
В повести-притче Сухбата Афлатуни «Глиняные буквы, плывущие яблоки»[264] нарисована жизнь узбекского села, находящегося на рубеже времен, идеологий, природных катаклизмов. Разруха господствует во всем: в головах, в хозяйстве, в природе. «…Москва нашей столицей быть расхотела»[265], сохнут без воды деревья, не рожают женщины, пустуют почтовые ящики, молчит радио, состарился Старый Учитель. На дереве висят клетка с беданой и «радио, похожее на клетку с беданой. Когда-то радио умело петь и передавать полезные новости. Теперь оно только шуршит…»[266], а перепелка по-прежнему та же: поет. Правда, невесело. Но когда наступило всеобщее благоденствие, рассказчик вновь обращает внимание читателя на бедану. Она все такая же, как и в прошлом, в отличие от изменившихся людей и природы. Перепелка — спасительница, как в упомянутом библейско-кораническом тексте, и хранительница вековечных традиций.
В Средней Азии считается престижным украшать клеткой с перепелками жилище, двор. Хозяева птиц, как правило, завзятые перепелиные фанаты. Существуют бойцовые перепелки. (Перепелиные бои были распространены до революции и сегодня опять входят в моду у поклонников этой птицы.) О желании иметь перепелку в виде домашней забавы повествуют узбекские сказки «Волк-обжора», «Хитрая перепелка»[267]. В обеих сделано наблюдение за своеобразной траекторией движения птицы: поначалу она бежит, как бы не умея взлететь, затем, раззадоривая преследователя, все же улетает. (Эта же повадка, к слову, отражена в рассказе Тургенева «Перепелка».)
