Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки - Наталья Федоровна Рубанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Н. Р.: В фирменном российском контексте отсутствия у автора каких-либо прав – весьма неплохо. Расскажите о романе «И путешествие». Он ведь вышел сначала на немецком, так?
В. Н.: Именно что на немецком… Это в каком-то смысле… «неприлично» для русского автора, как мне кажется. Триста страниц русского текста на немецком… Вообще же, там речь идет о том, что люди не понимают друг друга. Языка друг друга, то есть. Девушка с братом живет в Берлине. У нее, конечно, есть возлюбленный, говорящий по-немецки. Вот они и объясняются друг другу в любви. Но никто ничего не понимает… Конец открытый. Вообще, русскому читателю этот роман был бы очень, очень интересен: у русских ведь особое отношение к любви. Она – главная, потому что она и есть жизнь. Однако роман «И путешествие» издан только в Германии в 97-м (Suhrkamp Verlag): наши же издатели слишком заняты, чтобы увидеть у себя под носом пусть не бриллиант, но неплохой такой камешек… тоже драгоценный, между прочим.
Н. Р.: А где лучше всего пишется?
В. Н.: Знаете, писателю надо платить хоть какие-то деньги… немного. Сейчас объясню, к чему сказала: я довольно много написала в дороге – в самолете, в поезде; покупала отдельное купе, платила проводнику… Я смотрела в окно. И писала тексты… Мне это дико нравится. Это захватывает страшно. Вообще, «Время в пути» – одна из моих, так скажем, «нормальных» книжек. Именно потому, что написана в пути. А для выкупа купе нужны деньги. Вот почему писателям надо хотя бы немного платить. Напишите, напишите обязательно: «Валерия Спартаковна Нарбикова ищет работу, на которую она не будет ходить».
Н. Р.: А чем немецкий журнал «Крещатик», где опубликовали вашу новую повесть «Султан и отшельник», отличается от других? И насколько уютно в нем вашему тексту?
В. Н.: Не знаю. Ну, наверное, тем, что в нем немало никому не известных авторов печатается: «безымянных», но одаренных. Это позиция. А султану с отшельником в нем… да, уютно, почему нет? Про Гульгуль не знаю.
Н. Р.: В «Султане и отшельнике», безусловно, узнается ваше раннее письмо, и все же оно другое. Так называемая плотность жонглирования словами на душу строки несколько меньше; тем не менее силуэт Игры все тот же… Чего вы добиваетесь, и добиваетесь ли?
В. Н.: Не знаю, чего добиваюсь. Все идет само собой… От Руки и идет… Я ведь пишу не на компьютере. Ка-ран-да-шом пишу. Да вот же он, смотрите… Классный, кстати, карандаш… Так вот: лежа на кровати с тетрадью в руках о «письме» не думаешь: просто пишешь – и все. Не отвечу я вам на этот вопрос.
Н. Р.: Ваша проза «некоммерческая» весьма условно: думается, при достойной «раскрутке» – шизоидное слово, но здесь уместное – ваши книги раскупались бы не хуже уэльбековских. Сколько книг вышло у вас за рубежом и сколько – в России? Есть ли шансы найти в этой стране своего издателя?
В. Н.: Больше за рубежом. Ну, а найти «своего» издателя – мечта любого нормального автора. Еще мечта: моя, узкоспециализированная: 50 экземпляров на верже. Лучше – на «слоновом верже». Рисовая китайская бумага с авторскими картинками. Все экземпляры подписаны… Если же говорить о «коммерции»… Тексты свои, повторяю, пишу от руки. Их нет в компьютере. Если издатель найдется, он сможет их оформить. Я этим заниматься не буду: занимаюсь другим изначально. Но, так скажем, двери мои открыты… Вменяемый литагент приветствуется.
Н. Р.: А ведь ваша нашумевшая в свое время повесть «Равновесие света дневных и ночных звезд», кажется, вышла тиражом в три миллиона, так?
В. Н.: Так. Письма мешками приходили. Отвечать себе запретила. Помню до сих пор одно письмо из тюрьмы (у них там библиотека была, и как-то вот так книжка моя туда попала – ничего было книгораспространение, а?): «Здравствуй, Валерия! Меня зовут ***. Сижу по делу; сидеть мне еще пять лет… Я выйду и обязательно на тебе женюсь». И в конце: «Слушай, а ты мужа-то своего любишь?..». No comment.
Н. Р.: Есть ли писатели, от текстов которых вы так или иначе отталкивались? Пусть не гуру, но значимые фигуры.
В. Н.: Толстой, Достоевский. Удивлены?
Н. Р.: Вроде того. Там же ничего «вашего» нет.
В. Н.: И не надо! А еще, конечно, Стерн и Поль Валери. Обожаю. Как и Уайльда с твеновским «Томом Сойером». Как и Сеттона Томпсона. «Гамлет» – конечно, в переводе Лозинского. Кстати: Толстого-то я в детстве очень не любила, боялась даже. А когда прочитала «Анну Каренину», мне… в общем, понравилось. Из «Анны…» этой я много чего узнала. О конях, например… (смеется). Н-да. Ну а поэты… Первого зовут Михаил Алексеевич Кузмин. Второго – Ходасевич. Ну и Пушкин еще. Третьим будет.
Н. Р.: Сейчас опять стало модно ругать пост– да и модернизм, противопоставляя его описанию «жысти как она есть». Ваши литературно-художественные акции – что это: вызов, образ жизни, просто игра?
В. Н.: Игра, конечно. Вон, видите? Шляпка на стенке… От перформанса – одного из – осталась. Я уже говорила когда-то, что «все новые течения начинаются от балды». Так и мои «акции». Абсолютное обалдевание.
Н. Р.: Имена ваших героев еще те: Ирра, Ездандукта, Свя, Гульгуль, etc. Иных же – Тоестьлстого, Додостоевского, Отматфеяна – и разгадывать не нужно: какой мотив доминировал при игре в классики? Да, а Чящяжышын из «Равновесия света дневных и ночных звезд» – вызов или все то же «от-балдевание»?
В. Н.: Ну, Свя – Святослав, святой; Гульгуль – так меня в детстве называли; с Тоестьлстым и Додостоевским все ясно (или нет?), как и с Иррой; а Ездандукта… Есть у меня друг. Так вот, он как-то сказал: «Ездандукта – это женщина, у которой никогда не будет детей и вообще никого не будет» – так и подсказал мне это имя. А у БГ было тоже: «Одну звать Ездандукта…». Ну а Чящяжышын – потому что через «Я» и «Ы»… А как иначе!
Н. Р.: Иначе никак. А кстати, много у вас неопубликованного в закромах? И что вообще для вас проза – блажь, цирк, отдушина, «что-то четвертое»?
В. Н.: «Что-то четвертое». Пишу новый текст сейчас… И в нем происходит разговор между двумя актерами-бисексуалами – во время разыгрывания «Канасты». Не играете в карты, нет? Обожаю азартные игры! В общем, в «Канасту» надо играть четыре часа – пока играешь,
