Темнотвари - Сьон Сигурдссон

Это создание переполошило других постояльцев в «Sommerfuglen»: ведь оно не походило на всех других виденных ими птиц: больше, крупнее, голос хриплый, а пение похоже на предсмертные хрипы удавленника. В первые дни Йоунас брал гагарку с собой в столовую, ставил длинный ящик рядом, снимал крышку и кормил птицу селёдкой, коей в этой стране было более чем достаточно. Гагарке эта пища была так же по нутру, как и датчанам, а вот самого Йоунаса мутило от каждого куска этой жирной несъедобной гадости. После ужина ему разрешали выгулять птицу на заднем дворе. Риска, что она удерёт, не было, даже если выпустить её из клетки: ведь летать она не умела, и её было легко загнать в угол. Но именно эти вечерние прогулки пробудили беспокойство в груди тех, кто их видел. Что птица – если это птица – бродила среди кур, держась вертикально, словно маленький человечек, вызывало из дальних закоулков их сознания гадкие истории: рассказы о людях, которым не посчастливилось живыми ускользнуть из когтей ведьм, летающих в Вальпургиеву ночь, – искажённых, лишившихся дара речи, до конца жизни доставлявших мучения себе и своим близким, – или о воплотившихся духах-помощниках тех же самых ведьм. Часто они были смесью человека и животного, похожей на это создание, когда оно стоит совсем одно в загородке для кур, словно уменьшенная копия носатой ведьмы в чёрной мантии. Да, птица была одинока, ведь все квочки были в курятнике и дрожали, сбившись в кучу: просто поразительно, как они боялись этой зловещей гостьи! Что-то подобное рассказал на суде хозяин постоялого двора, когда его стали допрашивать насчёт поведения обвиняемого – Йоунаса Паульмасона Учёного – за те две недели, что он прожил в «Sommerfuglen». Других свидетельств не потребовалось – исландца заковали в железо и переселили в новое, худшее место – в исправительное заведение верховного тюремщика Расмуссена. И тогда он убедился на собственной шкуре, что Копенгаген таков же, как Фортуна: ко всем непостоянен, особенно к Йоунасу.

* * *

Сейчас в нашей истории появится тот современник Йоунаса Паульмасона Учёного, который не только написал естественнонаучный труд «История зверя, что падает из туч в Норвегии и за короткое время съедает всю траву и зерно тамошних жителей, чем наносит им немалый ущерб», но также больше всех других в первой половине семнадцатого века трудился на поприще науки о древностях и был назван отцом древнескандинавской филологии. Он, вероятно, лучший представитель учёных той эпохи: в своей многоучёности и жажде познания он занимался большинством отраслей человеческой науки, и ничто человеческое не оставалось ему чуждо. А кроме того, его деятельность имела столь большое значение для исландской словесности, и он так много общался с исландцами, что непременно надо назвать его имя. Этот человек – врач и философ Оле Ворм.

Когда университетский совет вынес решение по делу Йоунаса Паульмасона Учёного, в среду пятнадцатого апреля одна тысяча шестьсот тридцать седьмого года, нашего «возмутителя спокойствия», только что оправданного, вывели из темницы в подвале здания Консистории и с большой поспешностью перевели в дом науки прецептора Ворма, собственноручно управлявшего судебным процессом над ним. Таким образом, Йоунасу предоставили убежище в стенах университета, и он был спасён от участи быть повторно брошенным в темницу, где ему пришлось бы томиться на законных основаниях, пока Кристиан IV не подтвердил бы его оправдательный приговор. Когда наши герои добрались дотуда, Йоунаса повели прямиком в находившуюся в доме мыльню. Там с него сняли оковы, против его воли истребили на нём вшей, выбрали блох, и наконец посадили в большой чан, который обычно использовался, чтоб вываривать сор и перья с несметного количества скелетов незнакомых зверей и птичьих шкурок, стекавшихся в коллекцию доктора Ворма со всех уголков мира. По окончании мытья и чистки среди сотрудников ректора был найден мужчина, более всех походивший на Йоунаса Учёного ростом, и этому невысокому пузану приказали одолжить новоприбывшему чистое одеяние. Когда хозяин воротился домой, чтоб заняться научной работой, он обнаружил гостя в кухне. Тот сидел за трапезой один – но зрителей у него было много, так как тюрьма не исправила его застольных манер. Люди из чистого озорства всё продолжали подносить ему кушанья, хотя он уже давно утолил голод: им казалось забавно наблюдать, как он запихивает их в себя, – а Йоунас после месяцев, проведённых в темнице, не знал меры и пожирал всё, что перед ним ставили. Оле подумал: «Он же вот-вот лопнет!» Так учёный из народа – Йоунас Паульмасон и университетский горожанин Оле Ворм познакомились немного теснее, чем последний ожидал. Прецептор велел отнести страдальца в тот же больничный покой, в котором осматривал и пользовал копенгагенскую знать, а поскольку все эти лакомства застряли у пациента в органах пищеварения, врач распорядился дать ему рвотное, а также поставил ему клистир. После этой весьма драматичной операции по прочистке толстяк был вынужден дать Йоунасу ещё один комплект одежды, а поскольку Йоунас вновь ощутил лютый голод, ему поднесли ещё еды, и эта его трапеза проходила уже под бдительным взором служителя науки.

На рассвете следующего дня Йоунаса Учёного призвали в контору Оле Ворма. Там он выяснил, что его спасли от дальнейшего пребывания в Синей башне не из одной лишь доброты. Не успел Йоунас сесть напротив своего благодетеля, как тот принялся задавать ему вопросы о самых разнообразных вещах, в основном рунах и прочих языческих премудростях из рассказов старых исландцев: «Расскажите мне о литерах курганных жителей?»; «Кто такой Браги?»; «Что означает футарк?» Тут Йоунас стал осторожен и притворился невеждой в этих темах и сделал вид, что не понимает вопросов, хотя говорил Оле по-датски, – или же отвечал неопределённо «ну-ну», «м-м, вот» или порой «ну да». Это мычанье, мямленье и пыхтенье тянулось до самого полудня. Тогда из города прислали преподобного Паульми Гвюдмюнда, и тот объяснил отцу, что интерес Оле к древнему колдовству – чисто научный, и ничего из того, что отец скажет в стенах университета, не будет использовано против него. Йоунас поверил ему лишь отчасти. Но преподобный Паульми Гвюдмюнд также принёс пожитки Йоунаса: краски, ножи, книги и бумагу, – и бескрылую гагарку, о которой тот заботился зимой. Учёный коллекционер неизмеримо возрадовался, что получил живой экземпляр этой прославленной чудо-птицы, и обнял дарителя, и многократно расцеловал его. У Йоунаса Оле попросил извинения за то, что так накинулся на него, неподготовленного, но, мол, ему так не терпелось повидать учёного исландца собственной персоной, что он не смог совладать с собой. Он показал Йоунасу