Третий раунд - Андрей Поповский

— Ага, вот и я о том же. Это, брат, самый опасный важняк в шестом отделе, ему орать, бить и пугать нашего брата без надобности. Он чисто головой работает, а не руками, как остальные мусорские. Он колет чисто на фактах и доказательствах, и для него допросы ну прямо как шахматы, а он в них гроссмейстер, поэтому я и говорю, что наши с тобой дела не очень.

— Да в моем деле меня и колоть особо не надо, — равнодушно пожал плечами Егор, — у меня все обвинение документально оформлено. Я банку кредит не отдал, потому здесь и оказался, так что мне и запираться бессмысленно.

— Понятно, — ухмыльнувшись, кивнул Антон:

— Что же ты, братуха, кредит под швырево на себя оформил? Тебе надо было его на лоха какого-нибудь стороннего повесить, а самому вместе с бабками в стороне остаться. Тогда ты жил бы сейчас не тужил, а по твоим делам лох бы парился.

— Да понимаешь, кредит-то я брал вместе с друзьями для работы, и швырять банк не собирался, криминал это не моя тема, да только так вышло, что тем самым лохом, которому за все придется отвечать, оказался именно я.

— Что, дружки с бабками на сторону свалили, а тебя кинули банку на съедение? — снова ухмыльнулся Антон:

— Знакомая тема.

— Не совсем так, конечно, все было намного сложнее, но в общем похоже на то, — брезгливо поморщился Егор.

— А меня с моими пацанами тоже бывший подельник под шестой отдел подвел. Он, гад, денег мне задолжал, и чтобы не отдавать, кинулся к мусорам, типа его бандиты напрягают, а сам ведь такая сволочь — клеймо негде поставить.

— Тоже бывает… — развел руками Егор.

— Ну да, Марков мне обещает, что на этот раз он меня точно лет на восемь закроет. Я-то по тюрьмам в общей сложности уже года три точно отмотал, но еще ни разу не был осужден. Менты, скрипя зубами, постоянно меня выпускали за недоказанностью, а теперь вот этот важняк железно пообещал меня закрыть. Посмотрим, как у него получится…

Антон был личностью весьма широко известной в криминальном мире Осетии и не только, он относился к разряду так называемых бандитских авторитетов. Этнический осетин, выросший на Магадане — краю весьма суровом и требующем для выживания наличия сильного характера, Антон с юных лет впитал в себя блатную романтику, заменившую ему и пионерское детство, и комсомольскую юность, но, как ни удивительно, он не прибился к ворам, выбрав собственный путь и став на бандитскую стезю. Его разгульная и широкая душа не терпела никакой власти над собой, неважно, будет ли это официальная власть государства или тайная воровская власть. Специализацией Антона стали силовые акции и дерзкие грабежи, но грабил он не абы кого, а теневых дельцов, которым в советские времена бежать в милицию было не с руки. Пойди-ка там объясни въедливому следователю, откуда у тебя, простого советского гражданина с зарплатой пару сотен рублей в месяц, взялись десятки тысяч рублей, запрещенная валюта и дорогие ювелирные украшения. Именно поэтому, имея несколько лет отсидок по различным тюрьмам всего Советского Союза, Антон так ни разу и не был осужден. Человеком он был весьма жестким, но справедливым и никогда не допускал беспредела. И хотя Антон не отстегивал долю в воровской общак, блатные его уважали и считались с его небольшой, но крепко спаянной бригадой как с весьма значительной силой. Снова оказавшись в хорошо знакомой ему тюремной обстановке, он отнюдь не унывал и чувствовал себя как рыба в воде. Владикавказкий СИЗО справедливо можно было отнести к «черным» тюрьмам. То есть, он находился под воровским управлением и сейчас роль смотрящего здесь выполнял вор-законник Гассан. Дороги здесь были протянуты по всему дому, и между камерами шла активная переписка, а также передача мелких грузов типа сигарет, сахара и чая, помещавшихся внутрь толстенького плотного свертка из бумаги — «коня». Заехавший на тюрьму всего несколько часов назад Антон уже дал о себе знать, и сейчас вся тюрьма гудела, обсуждая появление в этих стенах известного авторитета. Смотрящий по СИЗО Гассан уже прислал Антону свою благосклонную маляву, в которой извещал его, что на днях наведается к нему пообщаться накоротке. Именно поэтому в настоящий момент Антон находился в самом благодушном настроении и с удовольствием болтал со сразу понравившимся ему крепким пареньком, которого он в первый раз увидел при весьма запоминающихся обстоятельствах.

Прибытие нового этапа на тюрьму — это всегда весьма важное событие для скудного на развлечения тесного тюремного мирка. Владикавказ с его чуть более чем трехстами тысяч населения — весьма небольшой город и там, можно сказать, все друг друга знают, а если не знают, то всегда найдутся общие знакомые. Поэтому, буквально через несколько минут после прибытия Егора и его спутников в карантинную камеру, откуда-то с улицы послышался приглушенный крик:

— Два четыре, прими коня.

Егор недоуменно поднял голову и посмотрел на зарешеченное окно. Там плясал на тоненькой синей веревке небольшой бумажный сверток. Мелкий шустрый паренек с лицом как у хорька проворно взобрался наверх и ловко отцепил сверток от веревки.

— Принял, — громко крикнул он на улицу.

— Ждем ответа, — послышалось сверху.

Паренек так же ловко соскочил с «решки» и, подойдя к Антону, уважительно протянул ему плотный бумажный сверток. Антон неторопливо взял «коня» и, аккуратно развернув бумагу, посмотрел, что там внутри. В свертке были сигареты, немного чая, завернутого в бумагу, и несколько свернутых в трубочки маляв, на которых поверху кривыми буквами были накарябаны имена и прозвища тех, кому они предназначены. Антон, раздав малявы адресатам, развернул послание, предназначенное ему самому, и, быстро прочитав содержание, удовлетворенно потер руки.

— Мои пацаны, с которыми меня вместе приняли, уже здесь, — сказал он Егору, деликатно отвернувшемуся в сторону, а потом, перекрывая общий гул, громко сказал:

— Пацаны, те кто только что сюда заехал, сейчас я пущу по хате бумагу, запишите туда — кого как зовут, и откуда вы, и по какой статье заехали. Все понятно?

— Ага.

— Да.

— Что тут не понять… — нестройно ответили вновь прибывшие. Антон доброжелательно протянул Егору ручку и небольшой листик бумаги в клетку.

— На, запишись сюда первым.

Егор, пожав плечами, печатными буквами вывел на листике «Андреев Егор — Каратила, с Турханы, статья 163», и передал листик дальше по камере. Подобная процедура повторялась каждый раз, когда на тюрьму заезжал новый этап. Список с фамилиями, прозвищами и местом жительства вновь прибывших последовательно проходил по всем камерам изолятора, и вскоре о них становилось известно всем арестантам. Это действо, с одной стороны, позволяло найтись друзьям и знакомцам, одновременно оказавшимся этом неуютном месте, а с другой стороны, давало информацию о новых обитателях тюрьмы, и если на воле за ними водились какие-то «косяки», это тоже становилось всем известно. Когда листик обошел всю камеру и вернулся назад к Антону, тот мельком взглянул на него и, уважительно посмотрев на Егора, спросил:

— Так ты что, каратист, что ли?

— Ну да, — кивнул тот в ответ.

— Я тоже бывший кмс по боксу, правда, с тех пор уже много воды утекло, — подмигнул ему Антон:

— Надо нам с тобой будет как-нибудь размяться в спарринге.

— С удовольствием.

— Заметано.

Антон свернул маляву трубочкой и передал ее шустрому парнишке, стоящему неподалеку и преданно ожидающему распоряжений авторитета.

— Леха, на тебе ответную маляву, давай-ка по быстрому загони ее наверх.

Парнишка схватил маляву, завернул ее в лист бумаги и ловко взобрался на решку, привязывая ответного «коня» к веревке.

— Четыре семь, прими ответ, — прокричал он на улицу, когда все было готово.

Пакет на веревке немедленно исчез из виду.

— Антон, а что такое «два четыре» и «четыре семь», — поинтересовался у соседа Егор.

— Эх ты, салага, таких простых вещей не знаешь, — усмехнулся тот в ответ. — Это просто номера камер. Мы сейчас находимся в камере двадцать четыре, над нами сорок седьмая, а оттуда дороги идут уже по всему дому.

Через пару часов в карантин со всех камер, где у вновь прибывших нашлись знакомые, стали приходить ответные малявы. К удивлению Егора, в очередном «коне» оказалась малява и для него.

— Кто тут Каратила? — выкрикнул Леха, прочитавший адресат на маленьком свернутом клочке бумажки.

— Давай сюда, — поднялся со свого места Егор, увлеченно разговаривавший с Антоном о тонкостях отработки прямого удара в боксе и в каратэ.

Развернув бумагу, он сначала не понял о чем там идет речь, а потом, внимательно вчитавшись, хищно улыбнулся, и его лицо закаменело. В бумаге корявым почерком были накарябаны две строчки:

«Привет от Жоржа и Черы. Готовь свое очко девочка тебя уже ждет хата три два».