Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

– Случайный, но убедительный пример, а? Подключение к глобализму укрепляет внутрироссийскую стабильность!

Погасла сине-зелёная подсветка, вспыхнул люминесцентный плафон.

Эскалатор повёз довольную компанию вниз; наверх, на следующий сеанс, поднимались на параллельном эскалаторе евразийцы – Роханов-Ужинов, Гульянов, Радугин.

– Я вас догоню, – сказал Соснин, осуществляя запланированный на устричном сеансе манёвр; искушение было слишком велико, не смея уйти отсюда ни с чем, направился к ряду занавешенных окон.

С трепетом сдвинул розоватую занавесь.

Окно, распахнутое в солнечный вечер; за окном порхала бабочка-капустница, извивался, уходя в даль, дощатый забор, комично подобрав рясу, шлёпал по грязи поп. Вдруг кто-то рявкнул. – Мотор! Из цветного рекламного взрыва в небо взлетели буквы, сложившиеся в название: «В постели с шахидкой», из-за развалюх, лачуг вырвался чёрный ветер – с рёвом, треском вырвалась кавалькада байкеров: затянутый в чёрное пузан впереди, на сверкавшем, с рогатым рулём, «Харлее», за ним – неотразимая, затянутая в чёрное блондинка… и вдруг следом за байкерами – нелепый старик на допотопном мотоцикле с коляской, грязный дым из выхлопной трубы… старик отставал, безнадёжно отставал от байкеров на своём драндулете, а следом, следом побежал и вовсе нелепый человечек со спутавшимися седоватыми волосами, в видавших виды болгарских джинсах, бежал и отставал, но… бежал и кричал. – Валя, Валя… бежал и кричал, понимая, что догнать, вернуть Валю невозможно. Это же Валя Тихоненко на мотоцикле с коляской! – догадался Соснин, – как же одряхлел Валя, а за ним… флэшбек из сопливых шестидесятых? За ним бежал из последних силёнок, прихрамывая, консультант «Старой квартиры», это был он, прыткий не по годам.

Солнечный вечер погас, мотоциклы заглохли, бегущий замер.

– Перерыв! – рявкнул затянутый в такую же, как у мотоциклистов, чёрную кожу носатый, с длинными, до плеч, волосами, режиссёр… осветители потянулись за пивом.

Соснин – озадаченный и разочарованный одновременно – отошёл от окна.

Где находился он? Несомнено, в раю, достаточно по сторонам посмотреть, но были ли у безвыходного рая пространственные координаты?

И в то ли окно выглянул? – засомневался, – куда исчезла Фонтанка?

Издали замахал из-за стола Тима.

Зазвучали фанфары.

На эстраде свершалось перестроение длинноногих полуголых девиц с поднятыми над головами плакатиками «нет – попсе», а в зале, в толчее меж столиками, упрямо бросались в глаза экзотические особы в чёрной, лиловой, тёмно-зелёной коже, на иных кожаные юбочки были столь коротки, что обнажали дряблые, умащённые румянами ягодицы; почтенные матроны, похоже, без сожалений покинувшие бальзаковский возраст, помахивали плёточками, хлыстиками, как если бы подразнивали бабушек и прабабушек, которые обмахивались на балах веерами. Попадались пожилые соблазнительницы в кожаных бикини, иные – в символических шортиках и бюстгальтерах из грубой кожи, минимум одежд компенсировался тяжёлыми свинцовыми кастетами, при желании их можно было спутать со сползшими с рук браслетами; будто бы стеснительно толкались круглыми бёдрами волоокие толстухи, затянутые в тугие серебристые лифы, но лифы не могли скрыть складок жира; подмигивая принципу дополнительности, появились и костлявые, нервные чаровницы в купальниках из гнутой жести.

– Наконец-то! Посмотрите, садомазохистки из «Камелота» нагрянули, многие милашки с успехом, и не раз, в Амстердам для обмена опытом выезжали, – приветствовала его возвращение Света.

– Не захотелось познакомиться? – задиристо улыбалась Алиса.

– Очень захотелось, но боюсь гнева кавалеров, которых, правда, не сумел выявить, так замаскировались, что…

– Кавалеры стыдливы, среди них бизнесмены, банкиры, а папарацци шныряют, – приподнял маскировку Тима.

– Им и обнажаться рискованней, не так эстетичны, – фыркнула Алиса.

– Взъерошенные дряблые мадамочки-неглиже шастают между столиками, чтобы аппетит поднимать потенциальным клиентам? – спросил Соснин.

– Сейчас проверим, – завидев официанта, ответил Тима; устричный сеанс лишь пробудил желудок, вовсе не дурно было бы съесть что-нибудь поосновательнее.

На сей раз музыкальный призыв к вниманию прозвучал энергичнее, и с разных сторон, даже на балконах, в беседках висячих садов надували щёки горнисты.

И неловко выскочил полный пучеглазый коферансье с трясущимися щеками, натужно-весело, неумело пританцовывая, пропел: прошу любить и жаловать, я – создатель атмосферы, прошу любить и жаловать, я – создатель атмосферы. И началось движение артистических масс. Слева строевым шагом подошли оркестранты в бордовой униформе, Соснин без труда узнал старого барабанщика. Справа выбежала стайка девиц в морковных париках, которые эффектно вскинули руки, дабы никто не усомнился в идеальной выбритости подмышек, и отставили ножки в балетной позиции, а на эстраду выпрыгнул, как бы свергая с престола создателя атмосферы, второй конферансье, круглоголовый лысый бодрячок; окончательно вытеснив в кулису увальня, не преуспевшего в создании атмосферы, громогласно предупредил. – Командовать парадом планет буду я! – взмахнул кистями, как капельмейстер.

Оркестр заиграл марш из «Цирка», командующий парадом пообещал, что мелодий Золотого Века хватит на всю ночь, и растворился в синих дымах, танцовщицы бросились на освободившуюся эстраду, к высокому шесту, который торчал из планшета, и в лучах розового софита принялись вертеться, вертеться с нараставшей скоростью вокруг шеста, держась за него руками, с них слетали лёгкие одежды…

– Эротический танец, – комментировала Алиса.

– Попросту стриптиз, – уточняла Света.

Когда танцовщицы обнажились, взамен фиговых листков приставили к причинным мысикам крохотные яркие зонтики и с игривым смущением убежали под крики «браво», на эстраду по шесту спустился откуда-то с колосников, по сценарию – с неба, краснолицый, с седоватыми усами и круглыми очками на остром носике господин и шепеляво поздравил зал с началом торжеств по поводу и пр. и пр.

Редактора самой независимой, как пояснил Тима, газеты сменили Ванецкий с Уком, они быстро заставили ближайшие к эстраде столики взорваться хохотом, потом вспомнили о микрофонах.

Каково же было удивление Соснина! – официант принёс его сумку, и, пообещав горячее, удалился.

– Ну да, пора было в «Пола-клуб», а вас нет и нет, на хранение сдали.

– Иначе бы служба безопасности всполошилась, – вдруг там не книги, а адская машина от террористов?

– Тяжёлая!

– Что за фото, можно взглянуть? Тем более, что вы столько умного успели наговорить, с вас, Илья Сергеевич, – фант!

Соснин вытащил самую крупную фотографию.

Три головы в восхищении склонились над групповым сепиевым портретом.

– Красавицы! Кто это? – пальчик Алисы выделил Иду.

– Ида Рубинштейн, помните серовский портрет в Русском музее?

Смутно помнил лишь Тима; Соснин невольно перевёл взгляд с фотографии на Алису, Свету; тоже неописуемые красавицы, но какие же непохожие они и – Анна Витольдовна, Софья Николаевна, Ида! Даже не лица сами по себе разные, нет, разные идеалы красоты, заданные чужеродными временами, лица сделали несравнимыми.

– Грустно, – вздохнула Алиса, – была и нет… будто бы испарилась…

– Это, это кто? – торопила Света.

Соснин назвал.

– С кем они? И кем сами были, такие красивые?

– Господин в котелке ничем особенным не прославился, всего-то стал моим дядей, – не вдавался в подробности, – а три красавицы в дивных шляпах – балерины из дягилевской труппы, их сфотографировали в дни триумфа, в Париже.

– Кто такой Дягилев? – подняла глаза Света.

– Как? Не видела «Судьбу гения»? – поразилась Алиса.

– Ах да! – опустила ресницы Света.

Тима, оказалось, не только видел культовую ленту про фавна, но и подписывал в достославные времена «Самсон»-«Самсунга» договор на её финансирование. С тех, пусть и предкризисных, пор Тима вообще не разделял страхов за будущее искусства, деньги выделял регулярно – благодаря меценатству «Сон»-«Сони» получили грант оркестранты, старики приоделись, подкормились.

Официант поставил в центр стола вазу с фруктами. Добиваясь эстетического совершенства, сдвигая туда-сюда эффектно свисавшие розовые, лиловые, зелёные виноградные грозди, приговаривал. – Бананы – эквадорские, персики и груши – испанские, мандарины – израильские…

– Виноград откуда? – строго глянула Света.