Безымянная могила - Сильвестер Эрдег Сильвестер Эрдег

Протокол II

Для личного архива первосвященника Каиафы. Разговор Каиафы и Иуды с глазу на глаз. Каиафа. Ты уже пять лет находишься в заключении, здоровье твое поправилось, по походке незаметно, что у тебя были сломаны обе ноги. И ты уже не такой истощенный, как был. Иуда. Я не жалуюсь. Каиафа. Ты, должно быть, знаешь, что я приставил к тебе лучших врачей. Считай, что я вернул тебя из могилы. Рана на животе была такой тяжелой, что девять людей из десяти наверняка умерли бы. Так мне говорили. Иуда. Значит, мне повезло. Каиафа. Задумывался ли ты над тем, почему я спас тебе жизнь? Иуда. Наверное, у тебя были на то причины. Каиафа. На твоем месте я бы перестал упорствовать. Мы с тобой уже не в первый раз встречаемся. Иуда. Я не просил спасать мне жизнь. Каиафа. Почему ты пытался покончить с собой? Иуда. Это мое личное дело. Каиафа. Тебя не пытали. Я распорядился, чтобы тебя и пальцем не тронули. Иуда. Если ты и сейчас хочешь узнать то, что хотел узнать пять лет назад, я опять отвечу: не знаю. Каиафа. Не верю. Твое упорство вызывает подозрения. Иуда. Жаль. Каиафа. Ты — единственный, кто может знать, где тайно захоронен Иисус. Иуда. Я знаю лишь, что тело его было положено в склеп Иосифа Аримафейского. Каиафа. Тогда почему ты бросился с галереи? Иуда. Это мое личное дело. Каиафа. А мне кажется, это личное дело следует называть «тайная могила Иисуса». Иуда. Ты волен называть это как угодно. Каиафа. Ты вернул тридцать сребреников. Иуда. Я передумал. Каиафа. Но ты не возражал, когда мы впервые заговорили об этом. Иуда. Я же говорю: я передумал. Каиафа. В ту ночь, когда исчезло тело Иисуса, ты не был с остальными. Нам это известно. Иуда. От кого? Каиафа. Ты не поверишь, если я скажу. От Иоанна, брата Иакова. Мы полагали, он быстро заговорит, и не ошиблись. Иуда. Чего ж тут не поверить? Мальчишка легче всего теряет контроль над собой. Каиафа. Короче говоря, кроме тебя, похитить тело Иисуса было некому. Страж в Синедрионе показал под присягой, что ты во что бы то ни стало хотел узнать, где похоронят Иисуса после распятия. Он отказывался говорить, но ты вынудил его угрозами. Иуда. Тут мне сказать нечего. Разве я не вправе был пытаться узнать это? Позже об этом стало известно всем. Каиафа. Вправе, конечно вправе, но где логика? Во-первых, ты сразу после этого исчез. Во-вторых, зачем знать убийце, где похоронена его жертва? Иуда. Не я был убийцей Иисуса, а вы. Я выдал его вам, это правда… но он был моим лучшим другом. Каиафа. Вот тут-то и собака зарыта. Мне сразу бросилось в глаза, что именно ты, его лучший друг, его выдал. Мне это еще тогда было подозрительно. Иуда. За деньги на что только не пойдешь. Каиафа. Деньги ты нам вернул. Иуда. Я и сейчас могу сказать только то, что говорил пять лет назад. Мне неизвестно, где похоронен Иисус. Каиафа. Лжешь ты последовательно, этого у тебя не отнимешь. Только почему ты покушался на свою жизнь? Иуда. У меня не было выбора. Каиафа. За этими словами стоит нечто большее, а не просто «твое личное дело». Иуда. Не трудись, Каиафа. Больше я ничего не скажу. Каиафа. Дежурному стражу было приказано никому ничего не сообщать. Иуда. Мне он сначала так же ответил. Каиафа. Ты угрожал ему, потом подкупил. Иуда. Но подкупил не вашими тридцатью сребрениками. Каиафа. Да, деньгами ты располагал: ты ведь был у них казначеем. Иуда. Я этого и не отрицал никогда. Каиафа. Того стража после случившегося наказали и прогнали со службы. Мне известно, что он ввязался в какую-то драку и был убит. Иуда. Вы всегда перебарщивали… Тот человек не совершил никакого преступления. Люди и так узнали, куда положили тело Иисуса. Держать это в тайне было бессмысленно. Каиафа. Ты меня не так понял. Он от тебя должен был это скрывать. От тебя. Других мы не боялись: они были для нас безопасны. А насчет тебя были уверены, что ты, не дожидаясь казни, постараешься скрыться, чтобы выкрасть тело Иисуса и спрятать. Однако для этого тебе нужно было знать, где оно находится. Я приказал следить за тобой, и все-таки ты бесследно исчез в ту ночь и не появлялся три дня. Надо признать, ты мыслил логично. На предателя подозрение пасть не может, но ты все же привлек к себе внимание — и скрылся. Мы потеряли три дня. Иуда. Чего ж ты не приказал, чтобы за мной следили более тщательно? Каиафа. Дежурному стражу ты соврал, будто служишь в контрразведке, в высоком ранге, и тебе ничего не стоит добиться, чтобы его выгнали со службы в любой момент. Тот несчастный три дня не решался рассказать о случившемся. Иуда. Не помню во всех подробностях своего разговора с ним. Каиафа. Это, наверное, гримаса судьбы, что угроза твоя исполнилась. Иуда. Я дал ему несколько динариев. Каиафа. Спрашиваю снова: где ты находился в ту ночь, когда был украден труп?

Иуда. Здесь, в Синедрионе. Спал в камере возле караульного помещения. Каиафа. Стражник об этом не говорил. Хотя его били палками. Иуда. Я дал ему несколько динариев. Каиафа. Есть свидетели, что ты там находился? Стража ни о чем необычном нам не докладывала. Иуда. Свидетель — только тот стражник. Жаль, что он умер: ты мог бы устроить нам очную ставку. Каиафа. Я уверен, стражник нам рассказал все. Но насчет камеры — это неплохая идея, нельзя не признать. Жаль, она не пришла тебе в голову пять лет назад, когда ты утверждал, что прятался в городе. Иуда. Я не лгал. Я в самом деле три дня прятался в городе. Каиафа. Ого, какой прогресс: ты начинаешь лгать не так складно. А если я сейчас тебе скажу, что тот стражник жив, и устрою-таки тебе с ним очную ставку? Иуда. Ты же сам утверждаешь, что он сказал все, что знал. И ты сообщил, что он умер. Так что делай что хочешь. Каиафа. Знаешь, когда ты допустил первую подобную ошибку? Когда вернул тридцать сребреников. Это был нелогичный поступок. Иуда. Я же сказал, что передумал. Ваши деньги остались в целости и сохранности. Каиафа. Такие вещи не делают бескорыстно. Иуда. Значит, я — исключение. Каиафа. Потому что Иисус был твоим лучшим другом, верно? Иуда. Это мое личное дело. Каиафа. И все-таки странно, что тело Иисуса исчезло из склепа именно в ту ночь, когда ты якобы спал в камере при караульном помещении, чего подтвердить не может никто. И именно в те часы, когда Синедрион послал делегацию к Пилату, чтобы просить у него дополнительную охрану. Сколько мы ни убеждали его, сколько аргументов ни приводили, он только головой качал, а мы в субботу, по нашим законам, не могли послать туда никого из своих. Лишь к рассвету удалось собрать нескольких язычников; но склеп был уже пуст. А ты якобы спал в камере при караульном помещении, и свидетелей у тебя нет. Иуда. Об охране надо было заранее позаботиться, это тебе урок на будущее. Каиафа. Мы к тебе собирались охрану поставить, но тебя уже и след простыл. Иуда. Я все сказал. Каиафа. И вот еще что: тогда же исчез кладбищенский сторож. На третий день, когда ты неожиданно объявился. И унес с собой погребальные пелены и наголовный плат, которые там лежали три дня. Кстати, Иосиф Аримафейский приобрел их на казенные деньги: Синедриону он предоставил только склеп. Все было организовано, чтобы утихомирить страсти. Иуда. Откуда вам известно, что их кладбищенский сторож унес? Каиафа. Иоанн проболтался. В понедельник утром он был на кладбище, подглядывал за какой-то женщиной; там и увидел сторожа. Мы искали тебя, сторожа мы ни в чем не подозревали — и потеряли три дня… И пелены, которые можно использовать, чтобы ввести в заблуждение кого угодно. Сколько случайностей сразу, верно? Иуда. Бывают совпадения. Каиафа. В склепе же осталось чуть не сто фунтов смеси мира и алоэ. Это тоже подозрительно. Мази эти куда дороже, чем погребальные пелены и наголовный плат, вместе взятые. Но елеем нельзя воспользоваться для обмана. Так что об ограблении речь не может идти. Ты не знаешь, кто их туда принес и почему там оставил? Иуда. Я не был на кладбище. Стало быть, не был и в склепе. Каиафа. Но, несмотря на это, очень старался узнать, где собираются похоронить Иисуса. Иуда. Из любопытства. Каиафа. И из любопытства угрожал стражнику и пытался его подкупить. Иуда. Но если он не хотел рассказывать. Каиафа. И тебе удалось на три дня пустить следствие по ложному следу. Иуда. Такой цели у меня не было. Каиафа. Приятно, что со здоровьем к тебе вернулось и чувство юмора. Иуда. Не такой уж я большой любитель шуток. Каиафа. Тоже остроумный ответ… Значит, ты утверждаешь, что ту ночь провел в камере, причем свидетелей, повторяю, у тебя нет, а утром ушел, и три дня мы тебя не могли найти. Иуда. Я ведь сказал: я бродил по городу, прятался где придется. Каиафа. Тогда не понимаю: почему ты все же вернулся к Синедриону? Иуда. Принес тридцать сребреников. Правда, вы их не захотели брать, и я швырнул их в дверь синагоги. Каиафа. А тем временем распространилась весть, что Иисус воскрес из мертвых. А мы платили язычникам, чтобы они говорили всюду, что его тело похищено. Иуда. Я ничего об этом не знал. Я бродил по городу. Иисус был моим лучшим другом, и я хотел покончить с собой. У меня в голове все перепуталось… Каиафа. Вот в это трудно поверить… Ладно, спустя три дня ты решил, что лучше, если подозрение падет на кладбищенского сторожа, и добился этого, появившись на людях. Хорошо еще, что я послал своих людей следом за тобой в долину Горшечника. Это была третья ошибка, которой ты себя выдал. Если бы ты в самом деле хотел покончить с собой, ты бы сделал это в первую ночь. Но тогда ты находился в камере… как ты утверждаешь. Иуда. Это от потрясения… Я ломал голову, пытался что-то понять… хотел вернуть деньги… Если человек решил свести счеты с жизнью, он сам выбирает момент для этого. Каиафа. Но мои люди вынули тебя из петли и доставили сюда. Иуда. Да, это так. Не думай, что я был безмерно счастлив, когда оказался здесь. Каиафа. Это был гениальный ход, признаю. Тебе снова нужно было навлечь подозрение на себя, чтобы мы забыли про исчезнувшего кладбищенского сторожа. Он должен был выиграть время. Несколько дней мы тебя допрашивали, применяя не самые жесткие методы, но ты молчал или все отрицал. И когда ты счел, что сторож уже вне пределов досягаемости, то попытался покончить с собой, перепрыгнув через перила. Не сомневаюсь, на сей раз ты в самом деле хотел умереть. На Земле Горшечника ты еще не мог этого сделать, потому и вернулся. К тому же ты догадывался, что за тобой следят. Ты рассчитывал, что тебя вынут из петли, не отрицай!