В грозу - Борис Семёнович Неводов

только конюхом, будешь выполнять самую черную работу, если это нужно для уничтожения такого врага.

— Ужасно! — воскликнул Перепелица.

— И тот, кто жалеет гитлеровцев, — продолжал Алексей глухим голосом, — тот либо отъявленный мерзавец, либо идиот.

— Помилуйте, вы меня не так поняли, — смущенно пытался оправдаться Перепелица.

— Я все понял, — сумрачно ответил Алексей, пряча письмо в сумку.

На следующий день Наталья таинственно сообщила Масловой:

— Твой-то вчера с квартирантом ух и поругался.

— Из-за чего?

— Из-за немцев. Твой говорит — немцы кровь русских пьют, а Перепелица вроде того, мол, немцы ничего, булками, вишь его где-то кормили.

— Экий подлец. Не нравится мне этот твой Перепелица. А потом что?

— Потом ничего, чай вместе пили, уговаривались летом на охоту ходить.

— Путаешь ты все, Наталья.

— Сама слыхала, — убеждала Наталья, — твой письмо немецкое читал.

Это окончательно убедило Маслову: Наталья что-то перепутала.

Дней через пять после этого разговора Алексей зашел к матери, сел на стул, положив около себя костыли, вытер взмокший лоб платком.

— Устал. Прошел по селу и размяк. У Червякова был. Познакомились, о делах поговорили.

— Как он тебе понравился?

— Мужик толковый. «Нашу работу, говорит, судят, теперь по тому, сколько хлеба да мяса армии дали. Армия сыта, одета, значит, работаем неплохо. А если армия голодать будет, нам тогда цена — полушка ломаная». Трезво рассуждает. Если бы не было колхозов, мы уже сейчас не смогли бы воевать. При мне лейтенант из воинской части на трех машинах за картошкой приехал. Полчаса не прошло — все загрузил.

— Осень и зиму возят и возят, — заметила Аграфена.

— Армию кормить-то надо, — Алексей пристально посмотрел на Аграфену, — или как?

— Да разве я против…

— Зачем ходил? — спросила Маслова сына, — не о картошке же говорить.

— Угадала. Мельница колхозная стоит, механика, оказывается, еще в начале зимы забрали в армию.

— Ну и что же?

— Договорились, мельницу налажу.

— Правда? — обрадовалась Аграфена, — народ замаялся без мельницы. В совхоз ездят за пятнадцать верст.

Маслова нахмурилась.

— Выдумал. Подлечись сначала. Погляди, на кого похож, краше в гроб кладут.

— Я себя хорошо чувствую. От безделья хуже заболеешь. Ты сама понимаешь, нельзя сейчас сиднем сидеть, совесть мучает.

II

В колхоз приехал фотокорреспондент областной газеты. В сопровождении Червякова и Слепова он обошел все хозяйство, заглянул в мастерскую и сфотографировал около плугов и борон кузнеца деда Федосия и самого Червякова.

— Нагнитесь над плугом, как будто осматриваете.

Прошел на конюшню и запечатлел Казакевича с лошадьми. Перепелица намеревался тоже позировать, но Червяков воспрепятствовал:

— Вас в другой раз.

Завернули на ферму. Червяков подвел фотокорреспондента к Зореньке.

— Наша рекордсменка… А это лучшая доярка, эвакуированная ткачиха, — представил он Маслову. — На съезде была.

Анна Степановна нахмурилась.

Фотограф уже лейкой нацелился:

— Поближе, поближе к корове, вот так, а в руку — дойницу… Благодарю вас.

— Ты бы детишек моих снял, — попросила Маслова.

— Частной практикой не занимаюсь.

Но, узнав про Валю, заинтересовался:

— Это сюжет: «Валя нашла новую семью». Ведите…

Маслова умыла и приодела девочку, расчесала волосы, сама принарядилась, и фотограф получил над ними неограниченную власть. Усаживал то у окна, то среди избы. Снял вместе Валю и Маслову, потом отдельно Валю с куклой в руках, потом — в окружении ребят, рассматривающих картинки в книге. На прощанье пожал руку Масловой: «Благодарю вас», потрепал Валю по щеке: «Будь умницей, расти». Уехал.

Через несколько дней в правление колхоза пришла газета с фотоснимком: Валя прижалась к Масловой; большие глаза девочки, как обычно, не по-детски серьезны. Маслова сдержанно улыбалась, лицо ее было добродушно и по-старушечьи ласково. Она принесла газету домой.

— Гляди, Валюшка, какая ты вышла нарядная да красивая.

Анну Степановну обступили ребята, наперебой требовали:

— Покажи, бабушка, где, где?

Хлопали от радости в ладоши:

— И ленточка в волосах, и нос ее, а бабушка не похожа, молодая.

Валя взглянула на фотоснимок, подняла голову, посмотрела на Маслову:

— И ты, бабушка, красивая.

Маслова обняла ее:

— Ласточка моя, не хочет обидеть старуху.

Из МТС вернулись Максим и Сашенька: закончили ремонт тракторов, закончили занятия. Сашенька вбежала в избу, обняла мать, закружила, затормошила:

— Мама, роднуля, милая, как я рада! Снова с тобой. И Коля, и Валя! О, как выросла. А где Алеша? На мельнице!.. Как же он с костылем работает?

— Вот, поди! Возьмет под мышку какую-нибудь часть от двигателя да шаркает через все село в мастерскую. Все сам, все сам. Непоседа.

— Но как я рада, мама, золото мое… Вот привезла тебе, вчера на базаре купила. Ни-ни, не отказывайся: шотландка, на юбку. Носи на здоровье!

Сашенька вынула из мешка кусок клетчатого материала, протянула матери. Анна Степановна умилилась:

— Дождалась, доченька одаривает. Спасибо, родная.

Вслед за материей Сашенька вынула из того же мешка кусок говядины, завернутый в газету.

— На котлеты. Знаешь, как я люблю их с соусом. Придет Максим, Алексей…

— Это зря. Что мы здесь говядины не достали бы.

— Ну, мама, это от радости.

Маслова разложила на столе говядину, прикинула:

— Мосол на щи пойдет, это, пожалуй, на жареную с картошкой, из мякоти не котлеты, а лучше пельмени сделать.

— Ты кудесница, мама, — Сашенька восторженно захлопала в ладоши, — Максим водочки привез, какая будет встреча! — и она порывисто обняла ткачиху.

— Все такая же!.. Иди к свекрови, тяпку попроси.

Сашенька вышла. Маслова вооружилась кухонным ножом, стала разделывать говядину. Рядом на стул взобралась Валя.

— А это чего будет? А много пельменей выйдет? А мне дашь?

— Как же не дать, глупенькая, конечно дам.

Отворилась дверь.

— Принесла? — спросила, не оборачиваясь, Маслова. Валя схватила ее за руку.

— Ты чего? — Маслова взглянула на девочку и поразилась: лицо Вали внезапно изменилось, мертвенная бледность покрыла щеки, широко раскрытые глаза были устремлены на дверь.

— Что с тобой?

Девочка спрыгнула со стула и с радостным воплем: «Папа!» кинулась к двери. Маслова быстро обернулась. В дверях стоял военный в шинели и теплой шапке-ушанке. Он подхватил на руки Валю, прижал ее крепко к груди.

— Валюня, детка моя.

Валя билась в его руках, и громкие рыдания сотрясали ее маленькое, худенькое тельце.

— Папка!

Военный целовал ее в щеки, в глаза, в губы и бессвязно повторял:

— Дочушка, маленькая моя.

Маслову словно толкнули в грудь. Она почувствовала сильное сердцебиение и тупую боль в затылке, как тогда, в первые минуты контузии. Тело налилось невыразимой усталостью. Анна Степановна беспомощно опустилась на стул.

В это время вошла Сашенька с тяпкой в руке. Увидела военного, взволнованное, растерянное лицо матери и остановилась в недоумении у порога.

— Что случилось, мамочка?

— Ничего, Сашенька, ничего, — глухо ответила она.

Военный поставил Валю на пол, подошел