В грозу - Борис Семёнович Неводов

городскому валу, и Петра, встретившегося здесь с калмыцким ханом, и народное ополчение в двенадцатом году, и рабочих дружинников, стрелявших в Октябрьские дни по городской управе, где засели эсеры. Но такого вражеского воздушного налета еще не переживал.

Женщины шли молча по улице, каждая занятая своими мыслями. Мимо пронеслись пожарные машины, блеснули и погасли каски пожарников.

— Где-то горит.

Близко ударила зенитка, еще и еще, ей отозвались другие, слева, дальше, больше, и сразу, как четверть часа назад, надвинулся вибрирующий металлический гул.

— Опять! — вскрикнула Трегуб и потянула за руку ткачиху. И тут произошло такое, что Маслова помнила долгие годы.

Впереди, квартала за два, на крыше каменного здания внезапно расцвел огромный огненный бант, кирпичная стена здания, словно подрезанная, накренилась, медленно, плавно, бесшумно, как в кинокартине, повалилась на мостовую и рассыпалась щебнем, поднимая пыль. Только после этого донесся оглушающий грохот, будто раскололось небо и обрушилось на землю. Маслову с силой толкнуло в грудь, она упала, стукнувшись головой об асфальт. На глаза наплыл туман, но она ощущала себя, понимала, что лежит на тротуаре.

«Вот и моя очередь пришла. Неужели?»

И опять не страх, а удивление испытывала в эти мгновенья Маслова.

— Не ранена, жива? — тревожно спросила Трегуб, — вставай, Анна Степановна, вставай, голубушка, если можешь. Вот горе, вот беда, не сбросил бы еще бомбу. Ну, как, ну что?

— Ничего, — ответила Маслова, с трудом приподнимаясь, — жива. Голова только… Как-нибудь… Дай руку, что-то сил нет.

Трегуб взяла ее под руку.

— Уйдем отсюда подальше. Ах, попали мы с тобой, Анна Степановна!

Маслова шла медленно, пошатываясь. Ее слегка тошнило, в затылке тупой болью отзывался каждый шаг.

Свернули в боковую улицу и невольно остановились. Полнеба озарялось багровым заревом. Оно то вспыхивало, то угасало. По мостовой разливалась широкая огненная река, а на краю этой реки, в конце улицы, за крышами, вскидывались длинные языки пламени и вихрились космы серо-пепельного дыма. В нескольких шагах, на тротуаре, раскинув руки, вся освещенная заревом, лежала женщина. Около ее вытянутой руки валялась «авоська» с выпавшим наполовину караваем хлеба.

— Гляди, — вскрикнула Маслова и, уже не ощущая слабости, не чувствуя боли в затылке, поспешно, как только могла, подошла к женщине. Опустилась на колени, пристально смотрела в лицо лежащей. Оно было бледным и спокойным, глаза закрыты, в уголках губ застыла скорбная улыбка.

«Дома детишки» — вспомнилась жалоба.

Подбежала девушка с санитарной сумкой через плечо, опустилась рядом.

— Ранена? — Взяла руку лежащей женщины. — Пульса нет. Помогите, держите голову.

Маслова машинально помогала девушке бинтовать неподвижное тело. Липкая кровь окрашивала бинт.

— В больницу надо, — посоветовала ткачиха.

— На углу аптека, можно вызвать карету скорой помощи, — сказал подошедший мужчина.

— Бесполезно, кажется, — санитарка поднялась с колен.

Маслову кто-то бережно взял под руку, помог встать и голосом Трегуб произнес:

— Пойдем, Анна Степановна, пойдем, голубушка, тут уже ничем не поможешь.

Маслова снова почувствовала слабость и боль в затылке. Она шла по озаренной улице, плохо соображая где она, не слыша, что говорила Трегуб. Давно умолкли зенитки, небо в той стороне, куда они шли, было, как вчера, как третьего дня, ясное, чистое. Сонный и безмолвный лежал вдоль Волги город. Неужели была стрельба? И шипящий шорох снарядов и гул вражеских самолетов? Тишина, мир, спокойствие. Лишь отсветы далекого пожарища озаряли улицы.

— Говорят, все-таки сбили один самолет, — сообщила Трегуб.

— Что? — переспросила Маслова, плохо соображая. Ныл затылок, на глаза попрежнему наплывал туман.

Ночью в гостинице она плохо спала. В разгоряченном мозгу всплывали одна за другой сцены: то высокий чабан рассказывал о нападении волков, то близко склонялся черноволосый с орденом член правительства: «Хорошее было ваше выступление», то вдруг возникал поющий Сусанин. Все это связывалось невидимой цепочкой, все было как бы продолжением единого большого важного действия. И чабан был так же нужен, как и Сусанин. А затем все запутывалось, как в небылице: металлический гул самолетов, глухие удары бомб и лежащая на тротуаре мертвая женщина.

Маслова ворочалась на кровати, сжимала руками разгоряченный лоб.

«Никуда, видно, от войны не уйдешь. Сколько народа, от смерти спасаясь, кинулось с родных мест на восток. Приехали и мы за Волгу, от войны убежали. А война — за нами по пятам. Страшное время идет. Переживем ли?»

* * *

Эта ночь, заседания съезда и то приподнятое настроение, какое испытывала все это время, утомили ткачиху. Да и легкая контузия, полученная при бомбежке, давала знать. Много позже, перебирая в памяти все, что произошло в городе, Маслова путала и факты и даты. Когда была бомбежка? До выступления на съезде члена правительства или позже? Член правительства произнес большую речь и тепло отозвался о ней.

— На таких людях земля держится наша, такими людьми народ может гордиться, им особый поклон.

Весь зал захлопал в ладоши, а она, смутившись, поднялась с места и поклонилась сидящим в зале, что вызвало новые аплодисменты.

После окончания съезда, получив железнодорожный билет и трогательно распрощавшись с Трегуб, она приехала одна на вокзал. Зоотехник задержался в городе. Поезд опаздывал на три часа. Это даже обрадовало: есть время посидеть, отдохнуть, побыть наедине со своими мыслями.

Зал ожидания был переполнен, и Маслова после долгих поисков разыскала в полутемном коридоре, соединяющем зал ожидания с агитпунктом, свободный стул. Села, положив у ног деревянный баул, и только тут почувствовала, как устала за эти дни.

Мимо взад и вперед сновали люди. Плача, прошла молоденькая девушка. Ее востроносенькое, почти детское личико было залито слезами, сгорбившаяся маленькая фигурка вызывала жалость. Девушка судорожно всхлипывала, хваталась за голову, жалобно вскрикивала: «Что же это такое, что такое». У нее только что украли корзину — все ее состояние. Прошли двое военных, один говорил:

— Иного пути нет — Кочетовка, а там если застрянешь…

Пожилой бородатый гражданин раздраженно бросил благообразной старушке, еле поспевающей за ним:

— Теперь ищи, будет дожидаться, как же…

Беспокойство этих людей безотчетно передавалось Масловой.

«И куда спешат, и зачем тревожатся? Все уедут».

В нескольких шагах от нее, у большого окна стоял книжный киоск. Около него задерживались пассажиры, покупали конверты, почтовые марки. Прихрамывая на правую ногу, тяжело опираясь на костыль, подошел высокий военный в шинели. Бегло оглядел полки, что-то сказал продавщице, та подала толстую книгу. Военный прислонил к прилавку костыль, взял книгу, но прежде, чем развернуть, подержал на ладони, любуясь золотым тиснением на корешке. Потом начал перелистывать, иногда задерживался на странице, читал. Захлопнул, полез в карман за деньгами, на мгновенье повернулся боком. Маслова увидела большое ухо, мясистый крупный нос, слегка выдавшийся подбородок, заросший щетиной. И нос, и