Красный луг. Приключенческий роман - Виктор Старовойтов

Среди повстанцев был маленький по годам и росту паренёк, храбрец и удалец не по годам, и был у него приручённый сокол-птица. Этот сокол в привязанном к лапке горшочке с реки приносил воду и, помимо этого, днём и ночью неусыпно сторожил тропинку, своевременно давая знать о приближении врага. Заготовленными камнями и стрелами осыпали повстанцы всех, кто пытался подкрасться не заметно. Хорошо укрытые и своевременно предупреждаемые соколом, они были не досягаемы для солдат. Много дней и ночей было проведено в осаде, не мало врагов полегло от рук повстанцев, но увы, всему приходит конец! Голод пробрался на скалу… Закончилась последняя крошка хлеба и тогда старшой предложил:

– Друзья мои, у кого нет сил продолжать борьбу, идите в горы. Медведко выведет вас.

Его прервали:

– Как ты можешь предлагать такое? Мы прошли с тобой все муки ада… И даже уйдя в горы, мы не обретём свободы, постепенно нас всех рано или поздно выловят и тогда каторги уж точно не избежать, если на виселицу не отправят. Нет, не ради этого мы брались за оружие, будем биться, пока есть на то воля Божья!

Один за другим погибали отважные воины в рукопашных схватках, но никто не пожаловался, умирая, не сказал товарищам слова упрёка. Враги проследили за соколом и убили его, бездыханный трупик уносила река… Последним живым оставался парнишка, был он тяжело ранен, жажда мучила его. Нещадно палило солнце и некуда от него было укрыться. Лежал парнишка среди трупов своих товарищей и смотрел на тропу. Завидев голову солдата, послал в него последнюю стрелу. Пользуясь наступившим замешательством среди солдат, вполз на край скалы и скатился вниз, на острые камни у подножия скалы. Долго ещё не решались подняться на скалу солдаты, а когда поднялись, то увидели лишь трупы. Поскидали солдаты несчастных, но свободных, со скалы, запретив сельчанам хоронить их, но те не послушались. Когда солдаты ушли, жители на лодках перевезли трупы повстанцев в посёлок и с великими почестями захоронили на кладбище. Был поставлен и крест, по христианскому обычаю над ихней братской могилой, но со временем сгнил и исчез с лика земли…

Допил старый брагульку, смахнул с бородёнки пену.

– Иэх, ма, хороша бражка, пениста да забориста, знать хорошая хозяйка будет жить в новом доме! Пойду-ка и я до своей хаты, посплю часок…

А веселье ещё и после ухода старика продолжалось долго.

Заначка

После ухода гостей, на рассвете три брата Веснины, Андрей, Толик и Федя долго ещё сидели за столом, но уже у Андрея дома. Андрей тренькал на балалайке, кто-то из жён пытался плясать, кто-то пел частушки.

– Гармонист у нас хороший, только разница одна,

Всех девчонок в пляс пускает-только я грущу одна.

Ой ты, белая берёза, ветра нет, а ты шумишь.

Ой ты, девка молодая, горя нет, а ты грустишь.-

Ни о чём я не печалюсь, хоть и в людях я живу.

А кому любовь досталась, я сегодня утаю…

Накануне Андрей был в городе и на толкучке купил старенькую гармонь двухрядку, теперь поглядывал на неё вожделённо, хотелось взять её в руки, скакнуть по клавишам вверх-вниз, разбудить сонную деревеньку. Кто-то предложил сходить до стариков на хутор. На лодке, прихватив гармонь, переплыли речку, оставили лодку у кустов прибрежных, и пешком отправились к старикам. Приплясывая под гармошку. У стариков нашлась бражка, и веселье продолжилось на полянке у дома. Обратно возвращались далеко за полночь. Вышли на берег перед посёлком, но вспомнить, где спрятали лодку, никто не смог. Снова вернулись на хутор, забрались в дедову маленькую лодчонку все разом и, боясь шевельнуться, вода была вровень с бортами, поплыли по течению к посёлку. Перед селом был большой перекат, течение резко убыстряло свой ход, лодка местами цеплялась днищем за камни и, наконец, совсем остановилась. Чертыхаясь и повизгивая от холодной воды, повылазили в воду, потащили лодку к берегу. Андрей что-то наигрывал на гармошке, шёл впереди, у самого берега оступился и свалился в омуток, гармошка хлебнула воды и смолкла. Толкаясь и смеясь, все мокрые, выловили из омута Андрея с гармошкой, выбрались на берег. Андрей встряхнул гармошкой, сливая из мехов воду, гармонь пискнула раз-другой и залилась весёлым перебором, будто и не было никакого купанья, видать добрый мастер смастерил её, не испортилась, и даже голос после купания как будто стал чище. Так, под весёлые переливы гармони и под частушки, вошли в посёлок, будоража деревенских собак. На следующий день в правление к Андрею пришёл Толик.

– Братан, пойдём порыбалим, что-то ушицы захотелось…

– Голова после вчерашнего не на месте ещё…

– Да я прихватил, у Нинки заначка была…

Андрей из принесённой братом бутыли опохмелился бражкой, закусил малосольным огурчиком.

– Лады, брательник, идём, а то голавли спать лягут…

Взяли удочки, трёхлитровый бидончик бражки и на лодке поднялись до островка за перекатом. Место для рыбалки было наиболее удачно, здесь около камышей всегда водилась щука, заходили голавли и крупные окуни. Клёв был отличный. Вытащив по рыбине, рыбаки прикладывались к бидончику и потихоньку пьянели. Андрей прятал в спичечном коробке от жены заначку, утаённую десятку, так, без задней мысли, на чёрный день. За выпивкой совсем забыл про деньги, прикуривая самокрутку, встряхнул коробок, не услышав привычного спичечного шума, швырнул коробок в воду. Оба рыбака вскоре от брагульки совсем обалдели, языки развязались и вскоре они уже и о рыбалке позабыли, да и рыба от ихнего шума разбежалась по всей реке. Поклёвок больше не было, закончилась и бражка. Закрепив в лодке удочки, братья собрали наловленную рыбу и бросив лодку на островке, отправились до дому, благо на перекате было мелко. Тоня обоих незадачливых рыбаков уложила спать, а пока братья спали, сходила до Феди и Нины, затем сварили уху, а заодно и прикончили все имевшиеся припасы спиртного. Когда братья проснулись, опохмелиться было уже нечем. Головы начинали трещать при малейшем движении. Чуть позже зашёл Федя.

– Братки, там не осталось чего? Голова чего-то…

– Похоже, что ничего…

– Тонька пусть сходит, может продавщица в долг даст…

– Ну да, в долг, скажешь тоже, да она скорее удавится…

– А денег нет, вчерась последние деньги старьёвщику променял на обувку ребятишкам.

Тоня пришла с работы, возилась с горшками и тоже была не прочь остограмиться. Андрей вспомнил про заначку.

– Тоня, поищи в телогрейке, в коробке заначка должна быть…

Тоня обшарила все карманы, спичечного коробка как не бывало.

– Нет тут ничего…

Андрей, обхватив чугунную голову руками долго сидел, размышляя, но соображения не хватало. Потом сам снова проверил все карманы, коробка не было на самом деле. Анатолий всё это время наблюдал за безуспешными поисками, затем проговорил:

– Андрюха, ты не тот ли коробок ищещь, что вчера в воду скинул?

Андрей схватил брата за рукав.

– Точно! Ну-ка, братан, скорее! Может, не унесло далеко…

Лодка по – прежнему находилась на островке, бегом добрались до неё. На одной из удочек бился полудохлый, искусанный щукой, пескарь, бросили его в воду. На второй был приличный окунь. Столкнули лодку в воду, поддавшись течению, медленно плыли, всматриваясь в прибрежную траву. Уже за посёлком зоркий Толькин глаз заметил крутившийся в омутке спичечный коробок.

– Коробок! Давай вёсла…

Подплыли, схватили, открыли. Вот она, заначка, бумажка даже не намокла… Подплыли к берегу, привязали лодку к кустам, на перегон лодки терпения не хватало. В маг Андрею нельзя, как никак председатель колхоза. Рабочее время, что люди скажут… Толику тоже нельзя, Нинка ворчать начнёт.

– Лады, зайдём к Тоньке на птичник, сбегает, небось сама болеет…

Пришли.

– Выручай, мы тут без тебя управимся…

Тоня сходила до сельмага, отоварилась.

– Живём, братуха!

Красносёлка

Красный луг как всегда жил по своим, только ему понятным, законам. Рос потихоньку, увеличивался в размерах. В колхозе кукуруза прочно царствовала на полях, занимала лучшие земли, хотя и не вызревала, початки еле-еле достигали молочной спелости. В основном же кукурузная масса шла на силос и коровы ели её с большим удовольствием. Приходилось Андрею выпрашивать в леспромхозе всё новые и новые угодья, чтобы хоть как-то выправить растущие потребности колхоза в зерне и картофеле. Кукуруза начинала надоедать, потому что тянула экономику колхоза назад, не давала новых путей для развития. Кроме того, она прочно входила в быт, заменяя порой хлеб. Наверное, многие помнят вкус мамалыги… Не смотря ни на что, объём работ в колхозе неуклонно рос. Андрей, имея всего-то четыре класса образования, не мог уже полноценно управлять хозяйством, не смотря на увеличенный штат специалистов. На очередном заседании правления Андрей просил об освобождении. После долгих дебатов просьба его была удовлетворена. Отец его, Константин, любил вспоминать про украинские степи и реки, леса, города и сёла, очень любил родные места и часами мог рассказывать о станичной жизни, про снимаемые урожаи картофеля, свеклы, подсолнуха и кукурузы. Андрей родился и вырос на Урале, но, увлечённый рассказами отца, решил съездить на Украину. Отец и сам был бы не прочь съездить до родных краёв, побывать у могилки родных людей, но выбраться с хутора было мудрено. Скотину и пчёлок оставить было никак нельзя. Вот отец и порадовался решению сына.